From a tender age, I was cursed with rage Came swingin' like a fist inside a battling cage Halsey, "Lighthouse"
— О, понеслась! — удовлетворённо цокнул Маркус, нажимая «Enter» — Ну-ка, какой грязишкой вы нас порадуете, господин будущий деп... ооо!.. Мигая цветной шелухой, на экране посыпались превьюшки видеороликов, свидетельствующие о большой любви нового конгрессмена и его друзей к детям. А точней, к маленьким мальчикам. И не в совсем традиционном смысле. — Вау, какие люди! Да у них тут целый притон! Это будет бомба! Джош, Ренч? Видите? — Да. Это... возмутительно, просто... кошмар, — обычно монотонный голос аспергика запнулся и вильнул. — Тут хватит материала на то, чтобы засадить куда солнце не светит целую кучу больших шишек. Отправляясь по наводке в элит-клуб Retr0 даже и не ожидал такого щедрого улова. А теперь шерсть на жопе загорится не только у будущего депутата. Обличающий архив был так велик, что полоска закачки ползла гусенично медленно. Внезапно внизу тявкнул автомат. Раз, на пробу пера, а потом наперебой «заговорили» уже несколько орудий. — Ренч! Что там у тебя стряслось? — тревожно спросил Маркус, глазом замеряя деления оставшейся закачки. — А, фигня, М. Небольшие...***
— ...неприятности! — отшутился с синтезированным весельем Ренч, поспешно укрываясь за ящиками. Истерично хохотнув, чтобы лишний раз не пугать друга всхлипом, анархист стиснул зубы и подтянул чертящую алым по полу ногу. Ошмётки джинсов и мяса, перемешиваясь в багровую жижу, стекали вниз по голени. От одного только тяжёлого железистого запаха мутило внутренности. Закусив губу, чтобы не стошнить в маску, Ренч побелевшими пальцами вцепился в нерушимую, как ось мироздания, винтовку. Кто ж знал, что порносекретики элиты настолько ревностно охраняют? Подумаешь, хотел обрадовать ребят маленьким фугасиком! Выжимая раз за разом спуск, Ренч тоскливо бросил взгляд на прилепленный к стене «подарочек». Жаль, не успел таймер поставить. Накрыли как распоследнего нубяру! — Эй, чел, тебя ж на стрёме стоять поставили! Жди, сейчас бегу. — Нет! Не надо, Маркус. Уходи, живо! Метко превратив голову нападающего в выеденное яйцо, Ренч прижался к стене. В следующий миг рванула граната, выпавшая из уже безжизненной руки. Немного призадумавшись, картонные коробки неподалёку занялись пламенем, щедро передавая его дальше. Помещение начало затягивать дымом. Резвые алые язычки, прыгая по захламлённому подвалу, побежали к колонне, на которой белело пятнышко взрывчатки. Ренч послал ещё один убойный выстрел и едва успел отреагировать на заход с фланга. «Парабеллум» гулко ухнул и голова анархиста дёрнулась. Пронесясь по касательной, пуля разбила LED-экранчик и словно молотком треснула по голове. Ощутив себя внутри избиваемого жестяного ведра, Ренч выстрелил в молоко и оглушённо осел. Сквозь звон колоколов в ушах неразборчиво прорывались какие-то слова. — ...енч! …рядке? ...ду... тебе. — Нет! М, вали нахер отсюда! — анархист вложил в крик все оставшиеся силы, давясь дымом вместо воздуха. — Тут сейчас... кха... всё рванёт. Ошалело пытаясь подняться, Ренч не спускал палец со спуска, вслепую паля во все стороны. Жар и дым были всё ближе, кошмар наяву подступал вновь. Время безжалостно отмотало счётчик назад, снова обратив его в горящего живьём мальчика. Сражаясь с внутренними демонами, Ренч едва заметил жгучий толчок в предплечье. Выронив винтовку, он полетел вниз по спирали в дымную тьму.***
Он родился с яростью больше него самого. Или же она пришла позже, откликнувшись на отчаянный зов. Реджинальд Блекман был белобрысым худосочным мальчиком. Отца своего он не знал и не слышал о нём от матери ни единого слова, но и без того знал, что его биологический папа был из породы «космонавтов». Зато он повидал множество названных пап, по которым их с матерью помотало из штата в штат, из квартиры в квартиру. С последним из них мама задержалась особенно долго, несмотря на его страсть к бутылке и рукоприкладству. Частенько утро Реджи и Хелен начиналось в облаке перегара и с почерневшими пятнами боли на теле. Мальчик не раз умолял маму уйти от бойфренда, но та всегда находила массу оправданий жестокостям. Прячась от тяжёлой руки и дурного норова отчима, тринадцатилетний Реджи всё своё время проводил в гаражах у старых домов, заброшенных ещё до его рождения. За ржавыми просевшими дверями был его маленький техно-рай. Там, да на свалке, полной деталек, да ещё в кабинете информатики, где он жадно впитывал навыки кодинга. Новость о том, что у него скоро появится братик или сестричка, повергла Реджинальда в глубокий шок. Отчим, и без того норовящий «воспитать мужика из этой размазни» и то и дело предлагающий сослать парня в школу-интернат, и вовсе перестал давать тому проходу. Реджи стал всё чаще сбегать в свою безопасную гавань, прогуливая учёбу. Оценки ожидаемо поползли вниз, и неминуемый звонок домой от классухи попался на отчима. Разъярившись, тот выследил мальчика и переломал в гараже всё, что не было приколочено к полу. Улетевший в угол от первого же тычка Реджи горько разрыдался, окружённый осколками своего мира. От детских слёз отчим пришёл в исступление. С криком «Заткнись! Рассопливился как девка!», он схватил мальчика и принялся стаскивать с того трусы вместе с джинсами. А заодно и с себя. Сопротивление стокилограммовому мужику заранее было обречено на провал, а воплей из заброшки на окраине было никому не слышно. Реджи хотел бежать из дома, но вернулся ради матери. Которая поверила не родному сыну, а истязателю, обратившему историю в свою пользу. Дескать, это всё наговоры обиженного лоботряса, которому давно пора взяться за учёбу вместо своих фигулек. И тогда, в темноте, сжавшись в комок на матрасе, Реджинальд впервые ощутил ярость. Начертившую перед ним поэтапный план и подтолкнувшую к действию. Он поклялся себе быть защитником. Главой их маленькой семьи. Больше этот изверг не будет их терроризировать. Довольно! Дождавшись, когда мать отбудет на ночную смену, а отчим в очередной раз приложится к бутылке, Реджи смастерил свою первую в жизни взрывчатку. И совершил ошибку, тоже самую первую. И едва — не последнюю. То ли по неопытности, то ли добавив реагентов соразмерно со своей яростью, но «бабах» случился намного раньше плана, и Реджи не успел выбежать из дома. Взрывная волна подхватила его и приложила об пол, лизнув горящим обломком по лицу. Корчившегося в дыму с запахом палёной плоти мальчика нашла мама, вернувшаяся домой за забытым мобильником. Последнее воспоминание о матери преследовало Ренча годами. Взгляд женщины, полный ужаса, боли и понимания того, что натворил её сын. То, что было дальше, словно размыто туманом. Саднящие лёгкие, белая комната, взгляд на мир одним, а затем двумя глазами. Зрение удалось спасти, но веко навсегда осталось сморщенным и полузакрытым, словно заевшая створка жалюзи. Стигмат, пометивший бледную кожу. Печать Каина, оттиснутая на виске. Хелен Блекман спасти не удалось. Она слишком долго пробыла в дыму, выталкивая к свету своего единственного (теперь уже навсегда) сына. Придавленный бетонной плитой вины, Реджинальд вошёл в глубокую, отупляющую безысходностью депрессию. Явление из дальних далей дедушки по матери практически не отпечаталось в его памяти. Суховатый фермер, больше десяти лет не видевший свою дочь, не сумел отогреть нежданного внука. Всю жизнь проживший на ранчо и лечившийся только виски «на два пальца», дед всегда считал лучшим средством от горя работу. Которой и загрузил внука по уши. Первое время всё было тихо. Даже слишком. Кроме приглушённых ночных рыданий, которые слышали разве что стены да может быть дед, так ни разу и не заглянувший в комнату. Реджи словно закуклился глубоко внутри, не отвечая на любые раздражители. На автомате ходил в новую школу, апатично сносил издёвки одноклассников. Так же не проронив ни слова, помогал со сбором урожая на ранчо. Пока однажды дедушка не нашёл его в ванной, розовой от крови, с лезвием в ослабших руках. Дальше — настойчивая шершавость полотенца, жгучий вкус дедова «лекарства» на губах и комната с мягкими стенами. Из которой его снова вытащил дедушка. А потом — сидящего дома безучастного овоща — с той же настойчивостью, в ночь Хэллоуина. Где прикрыв маской Бэтмена своё уродство, Реджи вновь смог поднять взгляд на этот мир. Анонимный, не узнанный, никем не осмеянный. И он ощутил возрождающуюся по капелькам ярость. С тех пор маски стали его фетишем. Атрибутом. Бронёй, воздвигнутой между хрупким истинным «Я» и жестоким миром. В шестнадцать лет Реджинальд Блекман умер. Хотя иногда совершает краткие неловкие звонки по знакомому номеру. С благодарностью человеку, который всё знал и принял его. Знал ли после сорвавшегося с губ «прости за неё» в окровавленной ванной, или же знал всегда. Но приютил разлетевшегося на части подростка и помог кое-как вылепить себя нового из обломков.***
— Ренч? Ренч! Вот блин! Перепрыгивая через две ступеньки, Маркус, подстёгиваемый холодком нехорошего предчувствия, нёсся вниз. Голос друга показался ему каким-то тягучим и неразборчивым, как на Скелтер, когда они все перебрали грибочков. Дерьмовый признак. Закашлявшись от дыма, Retr0 натянул бандану на лицо. Влетевшего в него охранника с безумными глазами Маркус успокоил шокером. Всё верно, удушливая стена явно шла снизу. В подвале было как в филиале ада. Сикавшие с потолка спринклеры не справлялись, и трескучий огонь завоёвывал новые пространства. Пригнувшись, Маркус позвал Ренча и закашлялся. Стрельнул в мелькнувшую в дыму фигуру, слишком перекачанную для анархиста, и с ужасом замер на месте. Вокруг лежавшего на боку Ренча весь пол и стены были испещрены чёрными выбоинками выстрелов и запачкан кровью. — Чел, я ж тебе сказал валить, — тихо прожужжало из-под маски. Один «глаз» мерцал пургой пикселей, не отображая уже ничего, кроме паутины трещин, второй сложился в суровую наклонную чёрточку. — Тогда ты ещё больший придурок, если подумал что я так и сделаю! — с облегчением выдохнул Маркус, подныривая под пытающегося сесть друга. — Давай, держись за меня. С искажённым войсчейнджером до сюрреалистичности стоном окровавленные ладони уцепились за толстовку, чертя на ней несмываемые узоры. — Сраная... срань! Двигаем отсюда в темпе вальса, сейчас кааак долбанёт, — проговорил Ренч с каким-то неестественно булькнувшим смешком. Длительное знакомство с мастером-взрывателем не позволило Маркусу усомниться в сказанном и он, волоча на себе обвисшего мешком картошки механика, заспешил по лестнице. Взрыв настиг их на выходе, выпихнул из дверей и причесал взрывной волной. Перевернувшись на спину, Ренч истерично, с переходом в кашель, захохотал. — Ай, сука! Хорошо горит. Как вам такое кинцо, падлы... — Ну и нахера ты это сделал? — в притворном гневе закричал Маркус, оттаскивая друга к припаркованной тачке. — Что это блин, было? Ты конченый ваще, компренде? — Биг барабум! Мультипаспорт, — дурашливо выкрикнул парень, заваливаясь набок вдоль бампера, судорожно зажимая плещущий кровью прострел. Ренч откровенно ржал, инфернально дребезжа заэлектроненным смехом. Значки на полуразбитой маске мелькали с тошнотворной скоростью. То ли настройки сбились, то ли анархиста окончательно контузило. — Блин, жопа! Ну зачем, зачем ты туда полез? — дрожащим под напускной строгостью голосом проговорил Маркус, прижимая к себе колючее, пропахшее солоностью металла и пожаром тело. — План был зайти, хакнуть, уйти. У нас теперь на них столько дерьма, за три жизни бы не отмылись. — Эти — отмылись бы. Всегда отмываются, — злобно прошипел Ренч, внезапно «трезвея». Резко вырвавшись из рук Маркуса, он буквально провалился в нутро машины. — Нарывы лечат радикально. На этом запас прыти исчерпался, и из-под маски задребезжал тщательно сдерживаемый стон. — Мальчики, как дела? — взволнованно прорезалась сквозь помехи Ситара — Что-то бабахнуло, вы там что, от бензоколонки прикурили? — Почти. Всё хреново, Си. Ренча подстрелили. — О, чёрт! Сильно? Так, куда вас отправить.... Секунду! — Никаких больниц и белых халатов М, я в порядке! Едем в Хакерспейс, — попытался возразить Ренч, но Маркус одним движением вытянул ремень из брюк и наложил жгутом на голень. — Ааай, Марки-Марк, ты такой шалунишка, — дурашливо протянул анархист, маскируя крик боли смехом. — Возьми меня попозже, я сейчас немного не в форме. — Ситара, походу у него болевой шок, — озабоченно произнёс Retr0, завязывая моментально промокший узел банданы поверх сочащегося багровым рукава толстовки. — Блииин, тебе виднее! Как по мне, так он всегда такой. Лови адрес. Маркус дал по газам, и голова Ренча сползла к боковому стеклу. Из-под покалеченной маски по шее сбегала алая струйка. Сглотнув комок в горле, парень постарался добавить в голос максимум бодрости: — Ренч, ты это... держись, слышишь? Всё будет окей. — Уже окей. На мне твой ремень, твоя... хех... бандана. Того гляди... перейдём к обмену другими предметами одежды. Втопив педаль в пол, Маркус гнал, игнорируя светофоры и лимиты скорости. Только не в этот раз, только не сегодня... Только не опять, не снова беспомощно глядеть в лицо умирающего друга. Только не Ренч... Кто угодно, но только не Ренч! Малодушно, но он поймал за хвост стыдную мысль, что сейчас с радостью бы пересадил раны Ренча на кого угодно из DedSec. Да хоть бы и на себя. — Ооо, зараза! — выдохнул Retr0, тормозя позади Фольксвагена. Пробка на мосту. Небольшая, но хрен объедешь. — Ренч?! Подавившись воздухом, Маркус не сразу решился дотронуться до друга. Тот свалился набок, удерживаемый только ремнями безопасности, подкрасив боковое стекло багровыми потёками из-под погасшей маски. Внезапно ставшей похожей на посмертный саван. — Накрылся медным тазом, — непривычно глухо, как в банку, проговорил Ренч. — Сначала экран, теперь ещё и войсчейнджер. — Может, снимешь? — Нет! — испуганно вздрогнул анархист, резко принимая сидячее положение.— Мне... и так комфортно. — Ну, тогда замётано, — спокойно пожал плечами парень, выруливая в открывшийся просвет.***
Как же он... ценил Маркуса за это «замётано»! Или даже чуть больше, чем ценил, но даже мысли о том слове ему, порченому, были под запретом... Ценил за то, что тот никогда не играл в археолога, и не норовил назойливо докопаться до захоронений прошлого под вечной мерзлотой иронии. Никогда не задавал лишних вопросов и не лез ковырять истерзанную душу немытыми пальцами. Как норовила сделать половина тех, с кем сталкивала его жизнь. Остальной половине было вообще плевать. Гнилые люди, фальшивые лица, сомнительные выходцы изнанки города, случайный секс телом в теле, разумом в астрале. Будни анархиста-одиночки, зацикленные в дурную бесконечность. А Маркус... Он просто был рядом, принимал его извращённое чувство юмора, подкармливал пиццей и кофе, слушал его бессонную дребедень в три часа ночи, разрывая собственный рот зевотой. Отдавая заведомо больше, чем мог бы получить. Человек с солнцем в ладошках. Ренч никогда не будет его достоин, глупо, глупо, глупо даже надеяться. Никто по своей воле не выберет гнилой товар, когда рядом полно блестящих упаковок. Но Холлоуэй... Его невозможно было подбить под существующие логарифмы. Может, всё дело просто в природной доброте? Ведь добыл он ему тогда маску. Из самого центра гадючьего гнезда, рискуя собой под пулями. Отдал молча, без вопросов/жалости/отвращения, которых Ренч боялся услышать от него до окаменения. «Нужно одному — нужно всем». Сделал бы так для любого? Но почему тогда его голос был до краёв полон жгучей ненавистью к обидчикам? Именно тогда, впервые за много лет, Ренч позволил себе заплакать. Именно тогда, пролежав ночь без сна, он понял, как ему повезло с друзьями. Особенно с Маркусом. И если бы его подстрелили сегодня из-за очередной глупой вспышки ярости, Ренч себе никогда бы этого не простил. Закусив губу, он плыл на волнах боли, разгоняя пелену облегчением, что с Маркусом всё в порядке.***
— Эй, Ренч, мы на месте, — тихо проговорил Маркус, словно боясь разбудить друга. Дорогой тот совсем затих и перестал шутить. На побледневшей коже татуировки ярко горели чернилами, как на ученической тетрадке. Жилка на шее билась заполошным, но слабым пульсом. — Ща, потерпи. Всё будет пучком. Ситара сказала, что лично за задницу сейчас дока приведёт. Ну, это ж Ситара! Д'аркище, наша Ситара... Вот увидишь. Перетаскивая отключающегося Ренча до потёртого диванчика, Маркус от щемящей тревоги запорошил бессмысленными словами. Они шли изо рта, но шумовым фоном рассеивались в воздухе, не донося смысл до мозга. В звенящей тишине он внезапно сам ощутил себя Ренчем, чей рот никогда не закрывался и нёс что попало, только бы не было тишины. — Охо-хо, а вот и траходромчик. Слов вхолостую не бросаешь, М. Без войсчейнджера прерывистый голос Ренча прозвучал сдавленно и напугано. Коснувшись дивана он глухо замычал и царапнул сведёнными пальцами по запястью Маркуса. Больше не в силах на это смотреть, Retr0 бегом вернулся с автоаптечкой. Ситара сказала «не трогать его от слова вообще!» до прихода дока. Но она-то там, а не здесь! И это не её внутренности выкручиваются щемящим спазмом от каждого стона, словно начинённые злыми осами! Маркус трясущимися руками уронил две ампулы баралгина, пытаясь наполнить шприц. — Никогда не начинай колоться. Бабло... на ветер, — едва слышно прошелестел Ренч, и Холлоуэй расколотил третью. Парень был далёк от врачебного дела, как от космонавтики, но нашарить бледную ниточку венки он сумел. Закончив, он не поспешил убрать пальцы. Кожа Ренча была такой нежной и по-женски мягкой. Она словно передавала какой-то сверхъестественный электроток. Волосы на руках Маркуса встали дыбом. Сжатые намертво кулаки Ренча дрогнули и развернулись бледными анемонами. Retr0 бережно, словно боясь сломать, переплёл смуглые и тонкие, пестрящие крохким бурым налётом пальцы вместе. Грудь под линялой толстовкой уже не плясала в бешеном ритме, из ледяной руки, казалось, вынули все кости. Либо лекарство уже раскатило по венам свои паровозики, либо... это уже всё неважно. «А если он вдруг... я не смогу, я...» Чёрт, никаких «еслей»! Маркус сердито ударил себя по щеке, чтобы отогнать слёзы и дурацкие мысли. Это же Ренч! Ось их компании, центр всего. Без него DedSec омертвеет. Ренч будет всегда. Всегда будет смеяться над одному ему понятными шутками, всегда будет восторженно тормошить за спину и с упоением расписывать новые чертежи «орудий массового уничтожения». Ренч, который знает туеву кучу фильмов наизусть, и может на полном серьёзе начать составлять таблицу исхода битвы Чужого и Хищника. Часа в три ночи. Звенящим от энергетика и новых прожектов голосом. Ренч, вечный двигатель, подпитываемый кофеином и нервной энергией... Маркус всхлипнул и осознал, что уже давно плачет. Примостившись на коленях у дивана. Поглаживая худую бледнопалую руку с соскочившим где-то браслетом и... застарелыми нитками шрамов на вене? «Как много я о нём не знаю», ошарашенно подумал Retr0, нежно обводя кончиками пальцев рубцы. «Невозможно представить, чтобы Ренч сделал бы такое, мой Ренч...» Смутившись собственным мыслям, Маркус резко замер. К щекам прилило жаром. Перекрывая всхлипывающее дыхание Ренча, в висках запульсировали молоточки. «Чёрт, да он сейчас задохнётся в этой кожуре!» Маркус решился и осторожно, как присохшую к ране корочку, снял покорёженную маску. По спине плеснуло ледяным потом. В каркасе застряла сплющенная пуля. Если бы атрибут не принял на себя удар... И подумать страшно. Лицо Ренча было умиротворённо-спящее. Бледное, худое, с детскими наивно-вскинутыми бровями. Абсолютно не вязавшееся с колючками и этими панковскими штучками. Дорожка крови из ссадины на лбу подзасохла и парень потешно морщил нос, пытаясь почесать лицо. Побагровевшее полотно шрама забиралось от скулы вверх под самые корни перистых пепельно-светлых волос. И на него-то Маркус посмотрел в последнюю очередь. Retr0 только сейчас осознал что жадно, не дыша, пожирает глазами Ренча, консервируя в памяти каждую черточку. «Интересно, а щёки у него такие же мягкие?». Рот непроизвольно наполнился слюной, заставив поспешно сглотнуть. Как голодная собака на кость! Вот Ренч отвесит люлей, если узнает... Да самому себе пора отвесить, пока не поздно! Ну не может же быть такого, чтоб он захотел парня! Захотел до колкой истомы в теле, до звенящего перекрута в промежности. Это всё бред, стресс и ночное наваждение. Маркуса трясло как в лихорадке от желания прикоснуться к этим пуховым прядям, взять в ладони идеальные аккуратные щёки. Обвести по кругу почему-то такие эротично полуоткрытые губы... языком. Не в силах противиться выкручивающему наизнанку порыву, Маркус медленно наклонился, жадно пытаясь отчленить среди гари и копоти ноты незнакомого, но такого трепетного его запаха, и нежно примкнул к обкусанным пухловатым губам. Прикосновение к заветренной коже растеклось по венам жидким, согревающим огнём. Затем, размазанный и заново собранный всепоглощающей волной восторга, вконец засмелел и бережно поцеловал зачерствевший ожогом висок. Шершавая спекшаяся корка мазнула по губам, оставив лёгкий солоноватый привкус. Маркус медленно облизал губы, запоминая каждую молекулу.***
Реджи до ступора боялся боли, его пальцы слабели от одного вида крови, его сводила с ума звенящая тишина и выворачивало наизнанку от запаха жареного стейка с тринадцати лет. Но Реджи сидел на толстой цепи, надёжно запертый за стеной из шипов в глубинах подсознания. С окнами, наглухо забитыми иронично подмигивающей маской. Которая иногда давала брешь, проливая свет на существо, годами не видавшее солнечного тепла. Ренч сознавал, что нёс лабуду, да вот только не совсем полную. Негасимой искрой истины было то, что он жаждал его кофейного поцелуя, как воды в пустыне. И близость костлявой, что вот-вот может заявиться зачитать свой список уже сегодня, снимала всякие тормоза и ограничения. Как после бутылки текилы, когда грань между мыслью и реальностью становится зыбкой. От боли разъединённый с мозгом язык жил своей жизнью, болтая что угодно, лишь бы не заплакать. Лишь бы не уронить себя в глазах Маркуса. Ещё больше. Почему-то даже с горящим огнём прострелом, с пьяно уплывающим сознанием это было важно. Сквозь ноющую пульсацию слова такого родного голоса сливались в невнятный белый шум, который одновременно и баюкал, и не давал опуститься в тёмные глубины. Ни разу в своей порченой жизни Ренч не мог и вообразить, что кто-то будет с такой нежностью и заботой возиться с ним. Что он будет кому-то нужен, а не сдохнет в канаве, всеми позабытый. Зрение включается тягучими стробоскопическими вспышками, выхватывая обрезанные картинки не в фокусе. Тяжёлой тошнотой наплывает одуряющий туман. Кажется, Холлоуэй ему что-то вколол. А лучше бы — себе. На заплаканное лицо и вздрагивающие смуглые плечи физически больно смотреть. Горящие, почти обжигающие руки растирают заледеневшие кисти, и Ренчу больше не холодно. Вокруг уже не мрачная бездна, но тёплое молоко, укрывающее болючее тело до самой шеи. Следующая вспышка — и Маркус уже слишком близко. И слишком чётко. Стоп! Инстинкт загнанного животного мечется и призывает к бегству, но не может пробиться на поверхность подсознания. В карих глазах нет места жалости или брезгливости, лишь подсвечивающая изнутри нежность. Тёмные мягкие лепестки его губ так близко, что парализуют волю к движению. Ренч хочет податься, впиться, наесться, но тело не слушается и позволяет лишь подсматривать из-за створок полуопущенных ресниц. Болезненное желание поднимается волнами, заглушая привычный страх обнажённого лица. Ренч купается в прибое хвойного одеколона, дыхание Маркуса ласковым ветерком щекочет нос, и — чёрт возьми! — как же это приятно. Сближение неминуемо, и вот тёмный шалашик рта мягко касается его губ. Влажные пухлые Маркусовы биточки словно сочатся солнцем, которым он обласкан с ног до головы, донося лучи живительной силы до каждой косточки. Миг — и второе солнышко запечатлено на запретной территории стыда и позора. Ренч вздрагивает на подушке, на мгновение выпуская затравленного зверя из темницы. Но... Маркус улыбается. Не кривится гримасой отвращения, а задумчиво проводит языком по губам, словно дегустируя редкий деликатес. Крепкая шершавая рука опускается на его спутанные паутинки вихров, вначале неуверенно, затем всё чаще. И он тянется к ней, закоченевший в темноте маленький Реджи, купается в лучах ласки, такой исцеляющей и надёжной. Без боязни, что ему в очередной раз причинят боль руки первого человека, которому не наплевать.