***
— Ром… Снова морозная ночь, и вновь два парня стоят на балконе вдвоём. Они не в курсе, который это раз. Они не знают, сколько ещё это продлится. Не знают, сколько ещё придётся скрываться... — М? — парень затягивается и выдыхает клуб дыма, смотря вдаль. — Я устал, — выдохнул светловолосый, привстав с корточек. Ромка поворачивается к нему лицом, облокачиваясь на перила. Смотрит пару секунд в непонятках, а потом расправляет руки для объятий. В руке тлеет сигарета, которая уже никого не волнует. — А… Эм… Ну ебана, иди сюда, хули стоишь. — Ром, ты не понимаешь… Пятифанов недовольно поджимает губы на пару секунд, а после они естественно выпячиваются. Брови парень сводит к переносице, а руки складывает на груди, недовольно вздыхая. — Мы с тобой уже обсуждали это, — темноволосый вновь устремляет взор в небо и снова затягивается. — Тош, я понимаю, но не могу… — Чего не можешь? — Антон постепенно начинал раздражаться. — Вот чего блять ты не можешь? Как крыса бегать по углам может, а как сказать, так нет. — Ты не понимаешь, Петров, заткнись лучше. — Ромка невольно сжал кулак, другой рукой сильнее сдавливая сигарету. — А ты не затыкай меня, я и так вечно в тряпочку молчу — парень буквально подлетел ближе к другу, остановившись на расстоянии сантиметров десяти от него. — Может и правда хватит бегать? Ромка сглотнул, бегая глазами по лицу раздражённого Антона, потом фыркнул и взял одной рукой парня за лицо. Пятифанов не мог. Он не мог подвергнуть опасности этого человека, а Антон же думал своей наивной головушкой, что все так просто… Ромкин отец, воевавший в Афгане, не смог бы этого принять. После того, как вернулся оттуда стал агрессивнее, порой пил, после чего бил мать, если та полезет под горячую руку. Ромке это определённо не нравилось, придерживаясь устоев он заступался за мать, соответственно и получая за это ещё хлеще. От одной мысли, что с ним могут сделать становилось холодно, а зная отца, если рассказать и о том, что он крутит шашни именно с Антоном — светловолосому тоже не жить. Да, Рома боялся. Боялся как ссыкло, но отец — это единственный человек, от кого было страшно получить. Несмотря на свой возраст, он понимал, что в силе, хоть и на немного, но явно проигрывает. Почему на немного? Годы тренировок прошли не зря, отец все же помогал в этом. — Рома, я… — Завались. Губы резко впиваются в чужие, притягивая лицо той самой ладонью к себе, другая рука спускается по талии на ягодицу, сжимая в ладони. Антон шатнулся вперёд, руками коснувшись плеч парня, чтобы не упасть, и почувствовал, как за эту самую ягодицу тело пытаются прижать к себе ближе, как бы не желая делить ни с кем. Он не понимает с чего Пятифан так резко сорвался, исследуя его рот языком и притягивая к себе с какой-то животной страстью, когда до этого вновь говорил про страх расскрытся. Он его. Ничей больше. Каждая частичка, каждая клеточка, каждый сантиметр кожи — всё его. Рома это понимает. Так же понимает, что никому и никогда не позволит тронуть Петрова, а уж тем более и забрать у него. Что угодно сделает, но ни за что не позволит этому случится. Антон пятится назад, прижимаясь к стене, а Рома подходит вплотную, просовывая язык глубоко в рот. Тоше кажется, что он сейчас задохнется от ощущений, прям здесь и сейчас умрёт от этого, но Пятифанов отстраняется — даёт передышку — всё так же поглаживая ягодицу парня. — Ром, пойдём домой… — Тоша утыкается в плечо старшего лицом, шмыгая носом. — Пошли… — старший разворачивается, рукой обхватив талию своего парня.***
— Тош… Младший притягивает его к себе, заставляя оказаться сверху. За окном идёт снег, а в комнате Антон лежит под Пятифаном на своей же кровати. Им совсем не холодно, они наслаждаются теплом друг друга и бушующей в крови страсти. — Пожалуйста, будь аккуратнее… — шепчет светловолосый и целует парня в губы, сжимая одной рукой плечо, а другой забираясь с затылка на макушку, аккуратно перебирая темные волосы. И вновь Пятифанов позволяет утонуть в чувствах, стягивая с себя и Тоши боксеры. Вновь плюёт на то, кто что подумает. Вновь он забывает про отца, когда Антон затягивает его в поцелуй, блуждая руками по телу. Неправильно. Это ужасно неправильно. Ему должны нравится девочки. Должны… Ромка аккуратно входит на сухую, что не получается с первого раза, так как Антон весь сжимается и шипит, даже не пропустив головку. Темноволосый недовольно цокает. — Да заебал ты, — зло шепчет он, чтобы не разбудить других жителей дома, при этом пытаясь войти. — вечно блять узкий, как тебя уже разрабатывать то? — Я что, виноват что ли? И вообще, у тебя… Ах! Рома, не желая слушать далее, входит рывком на половину, получая громкий стон. Он поворачивает голову к двери, параллельно закрывая Антону рот ладонью, которую тот уже обхватил своей. Младший лежит, вылупив глаза, и испуганно смотрит на Ромку, который, повернувшись, приказал молчать. Парни прислушались. Никого. — Ты чего блять, ебнулся? — темноволосый прикусывает губу, чувствуя, как член пережимают стенки. — Ты… Ты большой, слишком, я не… Не могу, мхм… — Это ещё не всё. — К-как? Боже…! — на этот раз с уст слезает тихий стон, скорее даже шёпот, когда старший входит полностью. Начинается движение, и Антон вынужден закрыть рот ладонью. Он зажмуривает глаза и даже прикусывает руку, начиная постанывать. Ромка движется резко, но мучительно медленно, казалось, что если открыть рот, то будут слышны вымученные стоны, которые так и просят дать большего, взять всё из себя и внушают, что паренёк готов к большему. А Рому же это забавляет, он довольно улыбается, сжимая бедра светловолосого, при этом насаживая сильнее на член. Тоша не выдерживает. Не может терпеть. Он убирает руку ото рта. — П-пожалуйста… — тихо проговаривает Петров, чтобы не сорваться на протяжный стон — Я хочу, я хочу…больше тебя…я могу… Не получается. Он поджимает губы и, отвернув голову, долго и протяжно стонет, моментально краснеет, ведь чувствует дыхание Ромы на ключице. Темноволосый укладывается подбородком на неё и смеётся. — Зайчик, ты только что говорил, что я большой… Какой же ты сме… Уф. На этот раз Тоша специально сжался, из-за чего Роме пришлось сдержать стон, шумно выдохнув. Определённо, такие игры в доминанта парням нравились, но в частности всем «руководил» Рома, потому что Петров казался слишком хрупким и невинным первое время, что оказалось не так… Как же тот любил оставаться наедине с Пятифаном. Черт, ему нравилось всё, от минета старшему и до того, как он вылизывает Антона после своей же спермы. Нравилось, как вязкая и солоноватая жидкость растекается во рту, внутри его, заполняя полностью. Ему нравился Рома в любом виде, каждая его клеточка и сантиметр кожи. Любые действия с ним приносили удовольствие. И он был готов отдавать всего себя в такие моменты, был готов таять как пломбир под его касаниями. Господи, руки темноволосого могли довести его чуть ли не до потери сознания, из-за множества ощущений, которые они могли подарить. Именно подарить… Каждая минута с Пятифановым была как подарок. Почему? Потому что он боялся. Он бегал от своих чувств последнее время, что заставляло Тошу грустить. Было так обидно, когда в школе он мог фыркнуть, отойти и не появляться на глазах весь день. Когда он прогуливал, не предупредив. Но всё-таки казалось, что дело не совсем в чувствах… Хотя… Совсем не в чувствах. Ромка не боялся чувствовать, не боялся об этом говорить, показывать. Боялся последствий. Боялся гнева отца, который об этом может узнать. К слову, матери он уже давно рассказал, как никак воспитывала его она более, чем отец, который пол жизни Ромки был на войне, поэтому отношения у них были доверительные. Не сказать, что она приняла сына быстро, ей нужно было время… Много времени, ведь тогда Пятифан даже ушёл жить к Антону на дня два, а потом перекантовался у Бяши дня четыре. В конце концов женщина успокоилась, и одним вечером они сели, без отца — в командировку уехал — и поговорили. Она не могла сдерживать слезы, поэтому плакалась в плечо сыну пол вечера. Оправдывала женщина это тем, что боялась — вдруг отец прознает. Снова накатили воспоминания об отце. Как он ударил темноволосого первый раз, когда он заступился за мать. Как он относился к таким людям, как его сын… Ромка тряхнул головой, приподняв её над ключицей младшего. Не сегодня. Не сейчас. Антон в непонятках глянул на парня, а после простонал, вновь почувствовав движение внутри себя. Нет, Пятифан не оставит всё так просто, и Тоша это знал. Это как затишье перед бурей… Ромка рукой залезает под футболку мальчишки, сжимая пальцами чувствительный сосок, из-за чего Тоша снова прикрывает рот ладонью и что-то мычит в неё. Ещё пару толчков и темноволосый изливается в тело мальчишки, а тот целует его, из-за чего последний стон утопает в поцелуе, и второй тоже кончает. Ромка тяжело дышит и берёт с тумбочки, стоявшей рядом, салфетки. Он обтирает себя и его, выкидывая их в мусорку рядом, после чего укладывается рядом с Петровым, прижимая его к себе. — Расскажи, чего ты боишься… — шепчет младший, поднимая голову и заглядывая в карие глаза. — Отца, — честно отвечает Пятифан. — Боюсь что он что-то сделает с тобой. — Но он же не знает… — Не знает, — старший перебивает. — И я надеюсь не узнает… — он укладывает белобрысую макушку себе на грудь. — Я люблю тебя, уверен, что всё будет хорошо… — он прикрывает глаза. — Да, Тош, всё будет хорошо… — Ромка целует его в лоб. — Я тоже тебя люблю… Они заснули в обнимку. И даже если за окном была морозная ночь, то в их сердцах горел огонь, который согревал их…