Глаза цвета дождя.

***

      Дождит. Странное слово. Кажется, как будто название какой-то болезни — бывает бронхит, например, почему бы не изобрести такую вот болезнь: дождит? Ведь эта сырость, эта морось и серые оттенки всего вокруг, кажется проникает в тебя как вирус, просачивается под оболочки, разливается по венам, смешиваясь с кровью. Интересно, а лечится ли эта болезнь? Наверное, вылечить ее можно только солнцем. Или дождем. Дождем глаз того, кого ты любишь. И, самое главное, того, кто любит тебя. Тогда эта сырость, и темнота приобретают совсем другой, мистический, таинственный и прекрасный оттенок. Тогда ты смотришь на все это иначе. Тогда даже самая противная морось тебе приятна. А что делать, если глаза те и сами цвета дождя, и кажется, что, растворяясь в этих глазах, ты растворяешься в дожде.       Но сейчас Трифальд сидел у окна совсем с другим настроением. Все мечты и устремления его остались в прошлом, в том самом, куда сейчас был устремлен его рассеянный, расфокусированный взгляд. А в настоящем, последнее время только дожди. И дело даже не в погоде. Дожди теперь были постоянным гостем внутри самого Трифальда. Знаете, наверное, когда внутри как будто идет вечная мряка. Говорят, это один из признаков депрессии, но в данном случае, это не имело значения. Он держался за эту погоду и это состояние, потому что все это напоминало его глаза.       Какой цвет у дождя, спросите вы? На этот вопрос не будет ответа. Но отчего-то мужчина, что скрючившись сидел в инвалидном кресле и смотрел с балкона старого обшарпанного трехэтажного панельного дома знал, что цвет его глаз был именно таким. И он был счастлив, потому что дожди почти не переставали. Так ему хотя бы не надолго удавалось побыть с ним, хотя бы в своих мыслях.       Это случилось чуть больше пяти лет назад. Это было как наваждение, как вспышка молнии в грозу, как удар поддых. Эта порочная страсть, эта безнадежная влюбленность, эта отчаянная попытка не поддаться.       Он давно был в разводе. С бывшей женой отношения были весьма натянутыми, потому право видеться с собственным сыном — подростком Трифальд выбил с большим трудом. И в одну из этих встреч случилось то, что навсегда перевернуло весь привычный мир довольно успешного служащего. — Пап! — кричал Кензо в трубку, пытаясь перекричать шум шоссе — можно я сегодня с другом приду? — Конечно можно — усмехнулся еще вполне ходячий мужчина, пикая электронным ключом сигнализации.       Его старенькая иномарка была вполне еще на ходу и еще ни разу не подводила. — Папа, привет! — Звонкий голосок сына разорвал привычный гомон парка. — Познакомься, это мой друг Рослин, или можно просто Рос!       И всё. Мир остановился. Тогда-то Трифальд и утонул впервые в этих глазах. Огромных, бездонных, цветом напоминающих дождливый день. Или вернее сам дождь. Рос оказался одногрупником сына, но был старше на три года. Ему тогда был двадцать один.       В тот вечер Трифальд сам удивился, как ему удалось непринужденно болтать с ребятами и даже попрощаться с ними за руку. Правда, когда они с Росом коснулись руками друг друга, и столкнулись взглядами, парень почему-то сам отвел глаза и смутился.       Дома мужчина ругал себя потом, за то, что наверное все-таки выдал свои эмоции.       И вот сейчас, он снова и снова переживает тот миг — миг их первого касания рук.       Потом несколько раз они пересекались случайно. И тогда Трифальд понял, что бегать от себя бессмысленно — он влюбился. Влюбился в друга собственного сына. Даже будучи подростком сам, он не чувствовал ничего подобного. Он ругал себя на чем свет стоит, пытаясь внушать себе, насколько это неправильно.       Он пытался знакомиться с женщинами. Потом с мужчинами. Не то. Один раз даже нашел хастлера, ровесника Роса, даже немного напоминающего его внешне. Все равно мимо.       И тогда он начал думать о том, чтобы решиться на главный разговор с самим парнем. Ему хотелось высказать в лицо, в эти глаза все, что у него накопилось на душе. Невыносимо было смотреть на него и беситься от бессилия. Ведь Аль — именно так обычно сокращали имя нашего героя — начал следить за парнем, и снова себя за это ненавидел.       Случай для этого важного разговора как будто предоставился сам собой. Аль в одиночестве стоял под зонтом, около витрины, где бездарно были расставлены какие-то совершенно ненужные ему товары. Он был полностью погружен в свои невеселые мысли, но усиленно делал вид, что содержимое витрины вызывает у него очень большой интерес. Шел довольно сильный ливень и зонт, по факту от него мало спасал, скорее помогал психологически укрыться от внешнего мира. Но тем не мене, Аль заметил, как из автобуса выскочил он. Парень видно был недоволен усилившимся дождем, и накинув на голову куртку, он постарался скорее оказаться под крышей, но как назло, нигде не было ничего похожего. Футболка прилипла к его телу мокрой тряпкой, и Аль невольно залип на эту картину, взъерошенного, мокрого, недовольно бурчащего и такого красивого Рослина. Мужчина невольно сглотнул и крикнул, стараясь перекричать шум шоссе: — Эй, Рос! Иди под зонт, чего ты мокнешь?       Парень вскинул глаза и Аль, стараясь не глядеть в них лишний раз, наблюдал за тем, как капелька начала медленно стекать с его мокрой челки и совершенно предательски докатилась до его губ, как издеваясь над выдержкой мужчины. И тут он не выдержал и шагнул вперед. Этот жест вполне можно было прочитать как попытка помочь тому, кто забыл зонт, и этим в данную минуту Аль себя успокаивал. Но Рос решительно шагнул навстречу, забираясь под зонт, и прижимаясь к теплому, сухому спасению. Нет, поцелуя в тот день не случилось, да и в последующие тоже; но Аль укутал, прижавшегося к нему, дрожащего от холода парнишку распахнув свою куртку, и обнял. Так они и стояли: двое под зонтом. А ливень выбивал дробь над их головами, говоря что-то, только ему одному понятное.       На этом месте, Аль всегда закрывал глаза и возвращался в эти ощущения: от близости его тела, от запаха.       В тот вечер, они не сказали друг другу ни слова, Аль лишь позволил себе провести пальцами по его спине и легко коснуться губами мокрой макушки. И Рос не отстранился, а наоборот, поглубже спрятал холодные руки под куртку Аля. И этот жест довольно много говорил в этот момент.       После этого, они не виделись почти год, и следующая встреча также случилась неожиданно и стала роковой.       Аль спешил после рабочего дня домой. Ему еще надо было по дороге заехать в одну фирму отвезти срочные документы, назавтра уже было бы поздно их передавать. Добежав под ливнем до своей машины, Аль почему-то инстинктивно резко обернулся.       Рос бежал к нему через площадь и через перекрёсток, что отделяли их сейчас. На этом перекрестке было довольно опасное движение, но парнишка похоже об этом не знал. Аль тогда так и не узнал, что же так сильно хотел сказать ему парень, что так поспешно несся к нему, как будто боялся, что опоздает. Не узнал, потому что тогда он в последний момент увидел, как на Роса неслась на огромной скорости машина, водитель которой, видимо решил проскочить на красный свет. Не помня себя, Аль ринулся наперерез, и оттолкнув Роса на тротуар, принял удар на себя. Все что он тогда запомнил это то, что Рос в безопасности, скрип тормозов, сильную боль и темноту.       Приходил в себя мужчина с большим трудом. Он явно находился в больнице и рядом с его кроватью, сгорбившись, сидела какая-то фигура. Приглядевшись, он узнал Роса. — Зачем? — только и спросил он. Его лицо было заплаканным. — Я… не мог позволить тебе умереть… — с трудом прохрипел лежащий на больничной кровати. — Тогда ты сам чуть не умер, дурак! — вдруг Рос вскочил, сжал кулаки, его глаза сверкнули — Я шел к тебе, чтобы сказать, что… Он запнулся и опустил глаза. Аль взял его за руку: — Маленький. — закрыл глаза, в изнеможении проваливаясь во тьму. И только потом, снова очнувшись, Аль заметил, как Рос похудел. — Откуда у тебя синяки? — Кен избил… — буркнул Рос. — Кен? Мой сын? За что? — Назвал нас с тобой извращенцами, избил и ушел. — Нас с тобой? — Да. Сказал что он не слепой все-таки. — опустил голову Рос.       Потом вокруг образовалась ужасная суета. Приходила бывшая жена, приехал сын. Все кричали, махали руками, и Алю казалось, что мир раскалывается надвое, отделяя его от тех самых глаз. Приехали какие-то еще люди, как он потом понял, это были родители Роса. Слово «извращенец» повторялось чаще всего. А потом прозвучало еще одно. Которое стало приговором. — Да кому ты нужен, инвалид без ног! — кричал ее голос. Той, что когда-то любила. А теперь так ненавидела. Инвалид. Ноги. Действительно, Аль совершенно не чувствовал ног. Его охватила паника. Началась истерика. Кто-то держал. Кто-то прикручивал ремнями к кровати, и что-то вкалывал в вену, и, среди этой бесконечной бури слышался отчаянный вопль, прорезающий пространство как тонкое острое лезвие: — АЛЬ!!! Этот крик становился все тише. То ли сознание уплывало в какие-то новые горячечные дали, то ли от него забирали того, чья рука только что держала его, как будто парня самого силой вытаскивали из палаты — этого Аль уже не знал. Но после этого Роса он не видел. Как и сына.       Сегодня почти пять лет с того момента, который Аль запомнил как «Двое под зонтом». С того первого, невысказанного признания, с их первого касания тел. Он сидит в инвалидном кресле на балконе, сжимая бокал вина. Он уже почти привык жить не чувствуя ног. Но отчаянно отказывался привыкать жить… не чувствуя его. Сколько ему уже: 26? 27? Наверное, совсем взрослый. Наверняка у него семья уже и он…       Звонок в дверь пронзил дрему воспоминаний. Отставив бокал, и, бурча себе под нос, что социального работника он не ждал, а больше никто к нему прийти и не мог, Аль отправился открывать.       Увидев того, кто стоял за дверью, он чуть не захлопнул ее перед носом визитера: — Рос?       Упав на колени перед коляской, и, рассыпав принесенные пакеты, рослый, красивый, молодой мужчина обнял колени сидящего там: — Я устал бегать от себя, не могу больше. без тебя. Не хочу. — Рос. Маленький. — только и смог выдавить из себя растрепанный, давно не бритый мужчина, утыкаясь в родную макушку, которая пахла дождем… и прижимая к себе. — Родной.       Глаза цвета дождя, наполненные слезами, смотрели снизу вверх. А потом они пили чай на тесной кухне. И говорили. Говорили и говорили. А потом целовались. И когда Рос уселся на колени Алю и обхватил уже такими сильными руками его шею, тот с удивлением почувствовал, как его ноги начинают колоть маленькие иголочки. Лицо юноши просветлело.       Он оторвался от губ своего возлюбленного и сказал глядя ему в глаза: — Ты встанешь…