Всегда будем вместе

      Она согнула квадратный лист пополам.       Гирька в напольных часах уже начала подниматься на цепи — значит, они скоро пробьют новый час. Впрочем, пара подсвечников давала не так много света, и Джонатан не мог рассмотреть, сколько делений показывают стрелки. Лиза была против газовых ламп, а он не настаивал.       Не скрипели половицы, горничные не шуршали юбками, не хлопали двери: особняк спал. Сейчас весь мир был только для них. Так было даже лучше.       Ночью Джонатан всегда чувствовал себя… по-другому, иначе, чем днём. Невидимые глаза не следили за каждым шагом, ему не нужно было играть в респектабельного джентльмена, достойного сына своего покойного отца… Только ночью он мог быть собой, а это стоило того, чтобы тайком прокрасться на кухню и самому приготовить чай.       Правда, теперь он совсем забыл о чашке — невольно залюбовался её руками, их спокойными, выверенными движениями. Красный листочек горел на лакированном дубе, её пальцы подчиняли его, загибая уголки. Было так тихо, что он слышал, как шелестит бумага, и как мерно движутся по кругу стрелки: тик-так, тик-так, тик-так.       — Что-то случилось? Ты замолчал, — она посмотрела на него, и её чудесные руки замерли.       Он поспешил поставить чашку на блюдце и отставить её подальше:       — О, прости, Лиза, я… Немного задумался. Всё никак не могу понять, как ты это делаешь.       — Что — это? — Элиза заправила светлый локон за ухо, — Оригами?       — Я сколько ни пытаюсь, ничего не выходит, но смотрю на тебя, и всё кажется таким простым… волшебным. Это так странно… И так абсолютно прекрасно.       Элиза улыбнулась и опустила глаза, чтобы наблюдать, как её белые пальцы складывают красные треугольнички в фигуру. Джонатан едва слышно вздохнул: её взгляд было тяжело вынести.       — Ладно, врунишка, поверю тебе на этот раз, — она мягко посмеялась, — Давай же, неужели тебе совсем нечего мне сегодня сказать? Обычно у тебя всегда столько историй: и про книги, про письма, про твоих глупых лягушек и змей…       — Нет, Лиза, ты не права — вовсе они не глупые, — она подняла бровь, и он чуть тряхнул головой, пытаясь отказаться от своих слов, пока новый взгляд не пригвоздил его к месту, — Ну… Хорошо, разве что совсем чуть-чуть.       — Не понимаю, зачем было идти в этот твой университет, — а я с самого начала была против, дорогой, — чтобы учить там глупых лягушек… Ты просто неисправим, совсем как твой… — Джонатан напрягся, и Элиза повела плечом, — Впрочем, неважно. Делай, что тебе хочется, раз тебе так нравиться оставлять меня в одиночестве…       — Лиза… — она не ответила, только ногтем разгладила новый сгиб на причудливом узоре из треугольников.       Вновь стало тихо.       Он отвернулся к окну. Звёзды блестели в безлунном небе как булавки, воткнутые в чёрный бархат. Туман клубился в долине — значит, утро будет ясным и солнечным. Правда, совсем скоро начнутся первые заморозки… Нужно распорядиться, чтобы окна здесь утеплили до того, как придётся уехать…       Уехать…       Сама мысль о разлуке была мучительной. Когда теперь он вновь увидит свою Лизу, её чарующее, неземное лицо, её глаза, которые словно светятся изнутри? Сколько он сможет выдержать без этих томных, странных, почти интимных ночей? Они встречались только в старой библиотеке на третьем этаже. Это было так похоже на неё — так загадочно и необъяснимо…       Антикварная мебель и потемневшие портреты как-то особенно подчёркивали её нежную юность. Она никогда не собирала волосы и всегда приходила к нему в ночной рубашке. Джонатан любил представлять, как она тайком выбирается из постели, чтобы успеть на свидание с ним… А если он случайно засыпал, её нежные руки гладили его лицо и волосы, баюкали — Лиза, милая Лиза! Такая близкая, но при этом такая далёкая… Как же он оставит её здесь?..       Один из портретов совсем почернел, деревянная рама на нём треснула — это она рассердилась и бросила канделябр в стену, когда Джонатан сообщил, что на два года уезжает учиться в Лондон. Тогда он пообещал, что больше никогда не оставит её…       А теперь?..       — Ты знаешь… — Джонатан вздрогнул, когда она заговорила — Когда я была маленькая, я обожала качаться на качелях.       — Правда? — он улыбнулся, пытаясь представить её малышкой.       — Да… Тело кажется таким лёгким-лёгким, земля уходит из-под ног, ты как будто паришь… Кажется, что можно улететь далеко-далеко… Дальше твоей Африки, про которую ты говорил. Не понимаю, что такого ты вычитал в своих книгах: там ведь только песок и твои глупые змеи…       Джонатан отвёл глаза.       — Что-то случилось? Я снова тебя расстраиваю?       — Нет… Нет, — он чувствовал, что должен смотреть, должен вынести её взгляд, — Не могу представить, что случится, если ты улетишь от меня.       Элиза улыбнулась:       — Мой дорогой… — она потянула уголки листа, и треугольнички сложились в маленького журавлика, — Куда же я от тебя денусь? Мы с тобой всегда будем вместе, как ты обещал.       Может, и вовсе не стоит ей говорить?..       — Ты знаешь… Завтра ночью будет отличная погода. Может, нам стоит прогуляться? Можем пойти чуть ближе к лесу — вересковые пустоши особенно романтичны в свете луны, как ты считаешь?.. Впрочем, ты знаешь, если будет морозно, лучше нам остаться дома…       Журавлик занял своё место в фарфоровой конфетнице. Разноцветные братья и сёстры уже ждали его.       — Я почитаю тебе одну книгу, слышал, она жутко интересная: про одного графа из Восточной Европы, который живёт в замке…       — Что-то случилось, дорогой: ты бледный и много молчишь сегодня, — Элиза коснулась руки Джонатана, — Расскажи мне, что случилось?       Он вздрогнул. Её маленькие руки были холодными как лёд. ­       — Снова твои глупые письма из университета? Они никак не оставят тебя в покое, дорогой? Я ведь говорила, что Лондон — не лучшее место для тебя. Тебе нужно остаться здесь, со мной, на земле наших предков… Подумай только, какое прекрасное у нас место! Мы с тобой будем так счастливы!       — Да… Конечно, разумеется… — Джонатан не нашёл в себе сил взглянуть на неё сейчас, — Это… Это никак не связано с ними, дорогая Лиза…       — Тогда с чем же? Неужели есть что-то, о чём ты не можешь мне рассказать?       Он снова выглянул в окно. Одинокая булавка-звезда качнулась в воздухе и покатилась вниз так быстро, что он ни о чём не успел подумать, только сердце пропустило удар — холодные пальцы крепче сжали его руку.       Нет, нужно сказать. Исчезни он утром, как вор — она никогда не простит его… Да и он не простит себя.       Джонатан вздохнул и перевёл взгляд на кружевной ворот её платья:       — Нет. Дело, в общем-то, в Африке, в моей глупой Африке…       — Снова какие-то твои книги?.. — Лиза хмурилась, но он уже не мог посмотреть ей в лицо.       — Да… Нет, почти… — он молчал, собираясь с мыслями. Лиза замерла, вытянувшись над столом, держа его за руку, её рукав почти утонул в чашке, — Её Величество созывает экспедицию, им нужен биолог, и я… Я решил поехать, только и всего.       Тик-так. Тик-так. Тик-так.       — Но нам- нам не о чем печалиться, любовь моя! — он взял ледяную ладошку в свои горячие руки, — Я вернусь так быстро, вот увидишь! Ты даже не успеешь соскучиться! — он наклонился, чтобы поцеловать каждый палец её руки, — Три месяца, всего три месяца, моя милая Лиза, и мы снова будем вместе! Я вернусь, когда выпадет снег, любовь моя, и мы с тобой поставим здесь ёлку, зажжём много-много свечей — я привезу тебе что-нибудь любопытное, вот увидишь!       Лиза не ответила.       — Я вернусь, и мы будем счастливы, моя любовь, вот увидишь… Ещё счастливее, чем сейчас…       — Ты обещал мне.       Джонатан поднял глаза. Его взгляд встретил чужое, злое лицо. Чёрные глаза прожигали его насквозь.       — Лиза…       — ТЫ ОБЕЩАЛ МНЕ! ТЫ СКАЗАЛ, ЧТО БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ УЕДЕШЬ, ЧТО ТЫ ВСЕГДА БУДЕШЬ СО МНОЙ, ЧТО Я НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ БУДУ ОДНА!       — Лиза, послушай! — Джонатан закричал — тонкие пальцы держали запястье как тиски.       Она нависла над ним:       — А ТЕПЕРЬ ТЫ СНОВА ХОЧЕШЬ ОСТАВИТЬ МЕНЯ ОДНУ!!! НЕТ, ДЖОНАТАН, МЫ ВСЕГДА БУДЕМ ВМЕСТЕ, ТЫ ОБЕЩАЛ! ТЫ ОБЕЩАЛ!       В ушах зазвенело от её голоса — она кричала. Стол опрокинулся, портреты задрожали на стенах, свечи вспыхнули и погасли. Джонатан попытался вдохнуть, но воздух вдруг стал разряженным, грудь сдавило.       Длинные белые руки потянулись к нему — он попытался оттолкнуть их, но сил почему-то осталось так мало... Он пытался закрыть глаза, не хотел смотреть, но кошмарная маска притягивала, не позволяла отвести взгляд.       — МЫ ВСЕГДА, ВСЕГДА БУДЕМ ВМЕСТЕ!!!       Холод захлестнул его тело как волна, и боль стёрла всё остальное.       Часы пробили три раза, и стрелки замерли.       Навсегда...