Трость синего зонта

      Наконец-то этот чертов день подошел к концу. Серый дождь барабанил по потемневшим окнам, стараясь смыть ту пыль, что ежедневно оседает на поверхности, покрывая все оцепенением и легким налетом старой, некогда забытой меланхолии. Головная боль сменяется ощущением пустоты и звоном в ушах — в городе снова сезон дождей, наступила зябкая осень. Летние тучи сменились серым свинцовым сумраком, неумолимо гонимым порывами леденящего ветра. Листья, сметенные с деревьев, словно метелкой, кружились в легком танце, намокая и оседая бесформенной кучей где-то под сапогами. В черных лужах зыбко отражались блики оранжевых фонарей. Бледное лицо скользило в опустевших витринах. Одинокий синий зонт плавно двигался по улицам между снующих туда-сюда людей.       Окрапляя черный асфальт, дождь медленно прекращался. Ливень сменился промозглой моросью и это невыносимо раздражало: уберешь зонт — все лицо намокнет и замерзнет, нести железку с куском ткани становилось проблематично из-за ветра, который за поворотом стал только сильнее дуть.       Унылый рабочий день, наполненный ничем иным как скукой, сменился пешей прогулкой до дома, и Марк об этом сильно пожалел. На авто не осталось средств, а ночевать на работе опять хотелось меньше всего. По крайней мере там можно было поесть, в отличие от дома. Три часа дороги в раздумьях прошли как целая жизнь, и, не чувствуя ничего кроме жгучей усталости, Марк, не разуваясь, упал в кресло. Мокрое пальто мертвым грузом висело на теле, вода в сапогах нещадно хлюпала. Откинувшись на спинку кресла писатель прикрыл глаза и тяжело втянул носом затхлый воздух — окна никто на проветривание не открывал уходя — Марк боится воров, даже живя на четырнадцатом этаже.       Не было сил просто дышать, не говоря уже о том, что, к примеру, налить себе стакан воды, открыть то же проклятущее окно, пошарить в холодильнике еды или, господи боже, сесть за работу. На душе было гадливо, в голове пусто и каждая клеточка его естества вопила о безудержной усталости и ломоты во всем теле. Ну вот, подумал Марк, не хватало еще и заболеть.       Хотя это было неминуемо, потому что вода в сапогах все еще была. Пошевелив пальцами в мокрых носках, Марк поморщился. — Ну что за отстой… — шипяще выдохнул он, не поднимая головы.       Неизбежность надо принимать с философским лицом и легким сердцем. Чем бы оно ни было - оно всё равно произойдет, и как бы ты ни старался это остановить, оно будет к тебе всё ближе и ближе. На то она и неизбежность, состоящая из слов «не избежать». Стоит смириться и идти дальше. Не можешь идти? Ползи. Ползи до тех пор, пока твоя жизнь не придет к завершению, даже если оно будет и не таким логическим, как хотелось.       Как оказалось, мысли вполне материальны, но по опыту Марка, можно было сказать, что работало это немного не в том ключе. В основном все те негативные мысли и эмоции, что он пропускал через себя каждый день за стенами квартиры, к вечеру, в гробовой тишине, не перебиваемой даже тиканьем старых часов, усиливались во сто крат, и на следующее утро, просыпаясь с мигренью, Марк осознавал, что сам себе же и сделал плохо.       Стоит иногда думать о чем-то более приятном, чем каждодневная рабочая нервотрепка и мысли о выживании за копейки. Даже рутину можно и нужно делать приятной, потому как если не заниматься этим даже в полсилы можно погрязнуть в этой убогой бетонно-серой жиже, полной комочков из горечи и несбыточных идей. Даже если ты не можешь идти по жизни на широкую ногу, просто знай, что все ограничения у тебя в голове и навязаны не только обществом. Это самообман. Банальная защита, которая помогает тебе находиться в состоянии стояния. Ты не падаешь в отчаяние от осознания безысходности. Ты не бежишь во все стороны от ужаса бытия. Стоишь на месте, окруженный дымом собственного я, что помогает тебе справиться с тяжким грузом еженедельных забот и мыслей по типу «должен ли я это делать?», «Должен ли делать это я?», «Я?».       Марк всё ещё сидел в кресле, и не только вода с пальто затекала, но и его собственная шея. Покрутив головой, он понял, что кровь застоялась и стало невыносимо больно. К боли в шее присоединилась уже новая порция головной боли, слух обострился, несмотря на шум крови в ушах. Было слышно как очередной ребенок ревёт на детской площадке и это сводило с ума. И в конце-концов, мысли и вправду оказались материальны, и Марк чихнул, опрометчиво не приподняв при этом голову, и как итог, начал захлебываться собственными соплями.       Марк вообще-то всегда был оптимистичным реалистом, поэтому ничуть не расстроился тому, что заболел, а даже очень напротив. Один из плюсов болезни это сидение дома. Минус же заключался в том, что болеть придется долго и невероятно мучительно, так как постоянная температура тридцать семь и шесть теперь станет его спутницей на ближайшую неделю. Второй минус это одиночество. Хотя я бы солгал сказав, что для Марка это будет минусом. Скорее чем-то нейтральным. — В любом случае, это неплохая возможность набраться сил, как бы абсурдно это не звучало, — пробубнил Марк, поднимаясь из порядком намокшего кресла.       От неподвижного к подвижному и вода в сапогах снова показалась мерзкой и хлюпающей жижей. Марк сделал гримасу и прошлепал к коридору — разуваться и снимать слякотное пальто, пропахшее улицей. От него все еще тянуло этим легким флером свежести, который перебивал уже зарождающийся запах прелой влажной тряпки.       В ежедневной рутине Марка начался новый этап. Мельком бросив взгляд на валяющийся в углу зонт, он заострил свое внимание на большой луже, что распростерлась на паркете. Не думая о том, что вода плохо скажется на дощечках, он рассматривал на блестящей в свете лампочки поверхности отражение узора от зонта. Переплетение черного, белого и синего навело его на мысль о том, что было бы неплохо устроить себе пенную горячую, но не слишком, ванну с ароматными свечами. Мысль загорелась искрой, и лихорадочно заблестела в глазах Марка. Он облизнул губы и подумал: «Ну всё, вот и лихорадка.», но его это не особо смутило. Он хотел пенную ванну и он ее получит.       Ловкими движениями скинув прилипшее к рубашке пальто, молодой человек повесил его на плечики, и, дабы оно не прело в шкафу, повесил плечики на гвоздик около трубки домофона. Сапоги были сброшены молниеносно и отправились стоять на половичке. Наступив случайно в лужу Марк неприятно удивился, уже забыв о ней, но потом подумал что носки все равно мокрые, от очередной лужи не станет хуже. Еще раз чихнул, и только после этого направился с тростью к балкону. На балконе было очень холодно, не столько от осени, сколько от мокрой одежды. Тело пробила крупная дрожь. Быстро раскрыв зонт, Марк вернулся в комнату и начал резво искать свечи. Он четко помнил, что на день рождения Артём подарил ему не меньше десятка ванильных свечек с крышечками, вот только где они - теперь уже никто не знает.       Вроде как они были в нижнем ящике стола, так неаккуратно брошенные перед застольем на его двадцатитрехлетие. Главное, если они всё-таки там, это не начать разбирать старое барахло, от которого проснутся еще более старые воспоминания, о том, как было когда-то хорошо. — Вот так удача, не всю память ещё пропил, — у Макара была дурацкая привычка одинокого человек говорить с самим собой.       На самом деле, это отлично помогало при создании очередного шедевра, к которому он относился максимально предвзято, оценивая как бессмысленную и бездарную писанину, не приносящую ничего кроме, может быть, легкой горечи. Многие говорили что у него талант, а он упорно делал вид что не слышит, наивно полагая, что если делать вид камня, то от него отстанут. Тактика была провальной с самого начала и до сих пор.       Четырнадцать свечей с металлическими крышечками были в подарочной обертке — каждая отдельно перевязана цветными ленточками, на которых были маленькие бумажечки с пожеланиями долгой жизни, ярких моментов, продуктивной работы и прочей чепухи которая ни разу не сбылась. Кроме, конечно, долгой жизни, потому что жизнь действительно затянулась.       Марк не думал о самоубийстве, как о способе оборвать нить своей жизни. Больше хотелось устроить себе эксперимент с летальным исходом, дабы посмотреть, что будет за чертой кладбища. Именно кладбища, потому как всякий жадный и слабый человек он боялся смерти, поэтому, подогревая в себе надежду к внезапному воскрешению, он был категорически против кремации. Марк предполагает, что после того, как его глаза закроются, он откроет их снова, но в теле другого ребенка. Колесо сансары даст оборот и цикл никогда не прервется. Но если брать в оборот этой безудержной карусели такой факт, как самоубийство, который считается грехом, то после смерти будет ад, а Марк убежденный атеист. Поэтому ему и было интересно, что же будет дальше. Но интересно только на одну двадцатую. Девятнадцать двадцатых же занимают мысли о работе, о жизни и прочих радостях бедного, с его точки зрения, человека.       Мокрая одежда опять о себе напомнила, когда молодой человек плюхнулся на колени рядом со столом, чтобы предаться размышлениям о вечном и воспоминаниям. Спохватившись своей простуды он кряхтя сгрёб свечи, поднялся и пошел в сторону ванной комнаты. Сгрузив своё добро в раковину, Марк ополоснул горячей водой ванну, заткнул её пробкой и, повернув кран, переключил в него воду; настроил температуру, и с чувством исполненного долга поплелся в комнату за чистым полотенцем, на ходу стягивая с себя мокрые шмотки. Они с громким хлюпаньем падали на пол, и оставались там лежать, без внимания, большой бесформенной, потной и мокрой жижей. Порыскав в шкафу, он нашел то, что ему было нужно, захватил теплый махровый халат, весёленького желтого цвета, так же отнес всё в ванную комнату, аккуратно развесил на пустующем змеевике и задумался. Вышел из маленького храма чистоты, где все блестело и дышало стерильностью и направился в комнату. Гулять так гулять!       Постельные принадлежности тоже нужно было поменять: белье на свежее, выглаженное и приятно пахнущее цветущим кондиционером, подушку — на более пышную, одеяло — на более теплое — осень же. Это заняло меньше десяти минут. Дверь в ванную была открыта и Марк уже приноровился по звуку отмечать нужное количество воды. Заправил постель дорогим бельем темно-зеленого цвета, с прекрасными пионами, и покрыл всё белым пушистым пледом, включил ночник, приоткрыл окно для проветривания и, захватив спички, направился намываться.       На полпути опять вернулся в комнату и с раздраженным вздохом захватил белье, валяющееся на полу, мокрую одежду и только после этого направился в ванну. Зайдя в нее, вздохнул еще раз — не добавил смесь для пены. Ну ничего, вода все равно показалась ему на пару градусов горячее чем он любит, плюс еще были свечи, которые тоже дополнительно отдадут свой приятный, успокаивающий уже порядком потрепанные нервы, аромат. Пена была в планах только от того, что она сдерживает температуру воды, дабы она быстро не остывала в этих новых тоненьких ваннах; а так как Марк планировал откисать в околокипятке не меньше часа, к тому же без пены, а вода все еще горячая, больше сорока минут в ней проваришься — можно получить тепловой удар. Такой безрадостный опыт у Марка уже был, и повторять его не очень хотелось.       Вода была перекрыта, свечи зажжены и расставлены по широким бортам эмалированной блестящей ванны. Самый приятный и самый волнующий момент — погружение в воду. От нее шел легкий пар и появилась крамольная мысль о нецелесообразном использовании водных ресурсов, но быстро утопив ее в накатывющем предвкушении, Марк погрузил кончики пальцев правой ноги в воду. Ледяную кожу обдало жаром и по телу пробежали мурашки. Быстро перешагнул борт со всей осторожность, он двумя ногами встал в воду, обождал пару секунд, дабы привыкнуть, сел на дно, пропустил через себя пару горячих волн и лег, откинувшись на спинку. Все тело погрузилось в горячее блаженство, сметающее своими огромными волнами все заботы и тяготы это чертового дня. Глубоко вдохнув запах ванили от свечей, Марк прикрыл глаза и еще больше погрузился под воду, оставив на поверхности только лицо.       Отдыхая и душой и телом Марк не думал ни о чём, горечи и напряжение растворялись в воде и появлялась надежда. Хотелось жить, и жить лучше, хотелось стремиться к чему-то прекрасному. Тело согрелось и появилась энергия, появились идеи, что-то приятное теплотой расползалось в груди. Каждой клеточкой своего тела он ощущал как расслабляется. Приятно, легко и ненавязчиво. Марк, казалось, впервые за долгое время дышал полной грудью. Прикрыл глаза и немного замечтался. Мечты перетекли в воспоминания, память подкидывала старые лица, веселые истории, которые в моменте сразу же переросли в основу для нового рассказа. Некоторые мелкие бытовые детали тоже внезапно всплыли наружу из рабочей рутины, и Марк наслаждался этим. Он планировал, представлял.       Спустя полчаса свечи были потушены, а посвежевший, чистый, насухо вытертый и порозовевший Марк вышел в своем великолепном желтом халате из ванной комнаты, и прошел в спальню. Спальня встретила его распаренное тело приятной прохладой. Повесив халат в шкаф и развесив полотенца на батарее под окном, он откинул с кровати одеяло с пледом, и погрузился в благоухающие пионы постельного белья. Блаженно потянувшись, он сладко зевнул. Нужно набраться сил — завтра надо начинать работу над новым рассказом, сходить за мелкими безделушками, вытащить Арта с его бесконечной работы и просто прогуляться, приятно провести время с дорогим другом.       Глаза сами собой закрывались. Тело медленно погружалось в сон, и создавалось впечатление, что оно погружается в густой крем, медленно и трепетно. Не двигая ни единым мускулом, он наслаждался этим приятным ощущением погружения в сон, потому что забытые некогда ощущения начинают играть новыми красками спустя время. В блаженной неге казалось, что даже простуда его прошла, и бесконечные мигрени, и даже кашель, который от сигарет грозился перерасти в хронический. В голове ленивой вереницей бродили мысли о том, что надо бы завести себе щенка. Для души. Хоть что-то должно быть в этой жизни для души.       Надо любить себя и заботиться о себе почаще, подумал Марк на границе сознания, но не стоит делать из этого унылую рутину. Слегка омрачило его маленькое счастье осознание того, что он все еще нещадно хочет есть. Но ничего, будет день — будет и пища. Душевно.       Спокойной ночи, грустный унылый сегодняшний я, и доброе утро, новому, целеустремленному мне.