MA(I)D

— Мне кажется, или вы в конец охуели? — Суна ошарашенно переводит взгляд с одного близнеца на другого. — Я не буду это делать! Осаму и ожидал примерно такой реакции. Он сам охуел, когда Ацуму придумал это желание для Суны и озвучил ему, чтобы Саму помог все организовать: они вместе ходили в магазин, дотошно выбирая и стараясь не прогадать с размером, и Осаму даже пожертвовал частью своих карманных денег, потому что Цуму не хватало. Все, что угодно, ради этого зрелища. Однако теперь он зарекся спорить с Ацуму – такое могло прийти в голову только его братцу, имевшему самый мерзопакостный характер в префектуре. Серьезно, никогда не заключайте с ним пари, особенно на желание. — Ты проиграл мне спор, — Ацуму ехидно скалится, перебирая пальцами ручки пакета – розового, усыпанного блестками, с картинкой аниме-девочки в откровенном купальнике кислотного цвета. Господи, у его брата отвратительный вкус. — Так что не увиливай. Вот именно. Суна, пожалуйста, не увиливай. Но Суна смотрит на них как на дебилов (а Саму-то тут причем?), повторяет холодно: — Я не буду делать это. — он встает с кресла и обводит взглядом гостиную, останавливает его на Осаму. Кивает ему. — Я ухожу. Пока. И еще: иди на хуй, Цуму, — это уже краснеющему от гнева Ацуму. Тот подрывается с дивана в след за ним, всучив пакет Осаму. Саму растерянно рассматривает пакет в своих руках. В смысле уходит? А как же?.. — Нет, ты сделаешь это! — Цуму язвительно улыбается, поправляя обесцвеченную челку. Чертов пижон. Осаму уверен, что через пару лет он ее на бигуди завивать будет. — Есть еще вариант: ты можешь прийти в этом на тренировку, если хочешь, конечно, чтобы это увидели все, а не только мы с братом. Либо это, либо… кое-кто узнает кое-что. А вот это уже интересно. Есть что-то, чего он не знает? Саму не врубается, в чем суть шантажа, но действует он отменно – Суна замирает у выхода из комнаты, оборачивается, злобно смотрит на Ацуму: — Ты не посмеешь, — в обычно спокойном хриплом голосе слышится нотка испуга. — Не посмеешь. Ацуму насмешливо приподнимает брови: — Уверен, Сунарин? — он почему-то оглядывается на Саму. Получается, это связано как-то с ним? Что за херня? Осаму видит, как меняется выражение на лице Суны: стадию депрессии сменяет стадия принятия – и все еще не понимает, что происходит. — Тебе говорили, что ты мудак? — Суна в два шага подходит к сидящему на диване и охреневающему Осаму, отбирает пакет. Брезгливо держит его, сминая сильными пальцами картонные бока. Нарисованная девочка покрывается изломами и трещинами: веселое выражение на ее лице превращается в уродливую гримасу. — Тысячу раз. Ох. Черт возьми, он правда сделает это? Осаму тупо пялится на осыпавшиеся с дешевого пакета блестки, покрывающие руки, и пытается их сосчитать. Девять, десять, одиннадцать… Он старается не смотреть в угол комнаты, где Суна шуршит одеждой и тихо матерится себе под нос. Сбивается на двадцать седьмой, когда слышит звук растягивающейся молнии, и начинает заново. Один, два, три… Двадцать семь – проклятое число. Двадцать семь – священное число. Именно на нем его прерывает раздраженной голос: — Только попробуйте начать снимать. Осаму поднимает взгляд и… Боже. Боже – если бы он был героем аниме, у него точно пошла бы кровь из носа – он бы просто захлебнулся в ней. Ему не нужно фотографировать. Этот вид отпечатывается у Саму на сетчатке глаза. С днем мокрых снов, блядь. Суна, стоящий перед ним, одергивает подол юбки – настолько короткой, что она не доходит даже до середины бедра. Длинные мускулистые ноги обтягивают черные чулки с – на этом моменте Осаму кончается как человек – полоской кружева по краю. И подвязки, чертовы подвязки, уходящие куда-то вверх, под платье с белым передником. Верхняя часть платья туго обтягивает широкую грудь, большой вырез открывает вид на ключицы. Кружевной фартук немного неровно повязан и сидит кривовато. Костюм горничной. Суна Ринтаро в костюме горничной. В кой-то веки Саму благодарен всем богам сразу за то, что у него есть придурковатый брат, предложивший это. Он купит ему три пудинга. Нет, пять. Пять пудингов для любимого младшего близнеца – главное, не говорить, за какие заслуги. — Ну и? Нравится? — спрашивает Суна у братьев, но смотрит почему-то на Осаму. Выглядит невозмутимо и даже уверенно, как для человека, одетого в женское платье, над которым в открытую ржет один из присутствующий в комнате. Потому что второй может лишь тупо пялиться на его ноги. В чулках. Нравится ли Осаму? Черт возьми, он в восторге, в гребанном экстазе. Суна устало вздыхает: — Я могу уже снять это дерьмище? — Нет, конечно. Ты нам еще ужин должен приготовить в таком виде, помнишь? — отвечает Ацуму, вытирая слезы смеха. — Гори в аду, Цуму. Сгорает тут только Саму. Он чувствуют, как у него полыхают лицо и уши, вот-вот мозг расплавится. Воздуха не хватает. — Чепчик, — невнятно хрипит Осаму. Голос предательски подводит его, выдавая возбуждение от увиденного. — Чего? — Ты забыл надеть чепчик, — он наконец-то справляется с голосом. Кажется, сейчас Сунарин смотрит на него, как на душевнобольного. Осаму его понимает, он сам чувствует, как сходит с ума. Любой бы на его место сошел с ума, увидев предмет своих воздыханий в таком виде. — Чепчик, — повторяет Ринтаро. — Слушай, может без этого обойдемся? Я вообще не знаю, как повязать эту штуку, чтобы она у меня не слетала. Притихший до этого Ацуму, с непонятным весельем следивший за их коротким, но очень глубокомысленным диалогом, снова влезает: — Чепчик – это очень важно. Все горничные носят чепчик. Наша тоже должна. Суна лишь закатывает глаза и терпеливо повторяет: — Я не знаю, как повязать эту штуку. — Ну, попроси что ли Осаму тебе помочь, — и машет телефоном перед ним. — Шое написал, мне нужно ему ответить, так что сами давайте, ребят. Я отойду на минуточку. Отношения Ацуму с Хинатой Шое, рыжим коротышкой из Карасуно, – отдельная тема для разговоров. Осаму не понимал, как так получилось, но факт остается фактом – его брат встречается с ним уже полтора месяца. Встречается и пытается, кажется, заявить об этом всему миру. Этот придурок сидит на телефоне по полтора часа, наворачивая круги по комнате; умиляется каждому смазанному фото, особенно, если на них Хината со своей сестрой, такой же мелкой и жизнерадостно-оранжевой, и жутко ревнует к Кагеяме Тобио, сеттеру Карасуно. В общем, братец влюбился и стал еще более невыносимым, чем раньше – хотя, казалось бы, куда уж больше. Осаму благодарен сейчас этому мелкому, как никогда. Ринтаро подходит к нему и протягивает чепчик. Осаму берет его нетвердой рукой, вертит в руках, теребит кружево, похожее на то, что на чулках. Старается не смотреть в глаза Суны, не смотреть на его лицо, на его тело. Не в этом костюме и уж точно не так близко – ведь нужно держать себя руках. Поэтому Саму пялится на стену за его плечом, разглядывает картинки, которые они с Цуму рисовали в детстве. Рисовать у него получалось лучше, чем у Цуму, до того момента, как в брате не взыграло соперничество. Кажется, это было их самое первое соревнование. Цветочек. Домик. Семья. Суна Ринтаро, склонивший перед ним голову. Саму переводит взгляд на затылок Суны, совсем не понимая, что ему делать: с этим сраным чепчиком и с совершенно неуместным возбуждением. Со всем этим дерьмом, свалившимся на него. Замечает, как переливаются медью волосы в свете тусклой лампы – дико хочется зарыться в них пальцами, надавить, заставить опуститься ниже, встать перед на колени. Ниже, Ринтаро, еще ниже. — Ну, ты скоро там? — голос Суны снимает наваждение, он смотрит на Осаму снизу вверх, все в той же позе. — А? — Саму роняет чепчик ему под ноги, чертыхается и быстро поднимает его, стараясь не заглядывать под юбку. — Да, конечно. У Осаму дрожат руки, когда он пытается повязать чепчик вокруг головы Суны. Нормально завязать эту хрень не выходит, он тихо матерится себе нос, цепляет волосы Суны и тот тихо шипит от боли. — Прости, — бормочет Осаму. — Просто сраный чепчик… Наконец-то у него получается завязать приличный бантик, но отстраняться не хочется. Хочется другого. Но единственное, что может позволить себе Саму – это провести кончиками пальцев у него за ухом, спуститься к шее и замереть на мгновение на уровне сонной артерии. За секундное касание сердце Ринтаро ударяет трижды. — Ну как-то так, — скомкано говорит Саму и делает шаг назад. Он наблюдает за реакцией Суны: заметил ли он? — Спасибо, — Суна поднимает голову и отводит взгляд. На его скулах – еле заметный румянец. На его правой щеке – прилипшая блестка с дешевого пакета. Саму хочет ее убрать, но не решается: — У тебя тут на лице… — Чего? — Суна трет левую щеку, не понимая, где именно она. — Убрал? — Нет, — Саму протягивает руку и надеется, что Суна не оттолкнет его. — Давай я. Суна молчит в ответ, и Осаму воспринимает это как знак согласия. Он снова подходит, осторожно снимает ее с лица Ринтаро и больше не двигается с места. Стоит совсем близко, смотрит не в глаза, а на его губы. Они тонкие, потрескавшиеся и искусанные, нижняя – немного пухлее верхней. Каково это...? Мысль прерывает Ацуму, вбежавший в комнату: — Ребят, ну вы скоро там? — в его руках зажат телефон, а взгляд совершенно невменяемый и влюбленный. Вот же мерзость. — А чем вы тут занимаетесь? — Ебемся, не видно, что ли? — раздосадованно огрызается Осаму. Резко замолкает, осознавая, что только что сказал. Если можно было покраснеть сильнее, чем он был до этого, Саму бы обязательно сделал это. Рядом нервно хмыкает Суна. Ацуму, кажется, даже не замечает их смущения, бросает взгляд на загоревшийся экран телефона и, снова отвлекаясь на переписку с Хинатой, бурчит: — Сунарин, ты готовить-то собираешься? — не отрываясь от открытого окна диалога, он первым направляется к выходу из гостиной и смачно впечатывается плечом в дверной проем. Саму злорадствует: так ему и надо. Кивает Суне в сторону кухни, пропускает его вперед, чтобы немного попялиться на его стройные ноги. Отличные ноги все же, особенно в этих чулках. У Осаму кухня была самым любимым местом в доме: в комнате постоянно тусил брат, то отбивающий волейбольный мяч об стену, то валявшийся на кровати в обнимку с телефоном – никакого личного пространства. Родители появлялись дома только чтобы поспать, и готовить у мамы сил обычно не было. Иногда она баловала их чем-нибудь вкусным по выходным, но так получилось, что в остальное время на кухне единолично властвовал Саму. К тому же, если подпустить Цуму к плите, даже чтобы просто отварить рис, он устроит настоящее побоище, развяжет мировую войну и возможно еще взорвет что-нибудь. Для пафоса. Суна в костюме горничной неплохо вписывался сюда, но, кажется, совершенно не понимал, что ему вообще нужно делать. Он растерянно рассматривал гору продуктов, которую Ацуму в странном порыве заботливости вытащил из холодильника; стройный ряд висящих над плитой сковородок – личной гордости Осаму: каждую из них он покупал лично за свои карманные деньги; новейшую бытовую технику. Ацуму ехидно скалится: — Так что ты там собираешься готовить, Сунарин? Суна быстро хватает со стола упаковку гречневой лапши: — Якисобу, наверное. Якисоба – это очень хорошо. Осаму любит якисобу. Он пока еще думает над тем, какой ресторан ему открыть после школы: на ум пока приходят только лапшичная или магазинчик с онигири. Да, якисоба – это прекрасно, просто прекрасно. — Вряд ли у тебя получится вкуснее, чем у бабушки Киты. Но ты все же попытайся, — Цуму снова включает свой режим мудака, и Осаму дико хочется ударить его, чтобы стереть эту ухмылку с лица, по совершенно отвратной ошибке похожего на его собственное. Но Суна вполне сам может за себя постоять: — Скорее попытаюсь тебя отравить, — он методично выбирает и откладывает нужные для лапши ингредиенты. Окидывает грустным взглядом лишние, осознавая, что убирать их придется именно ему. Осаму спешит помочь ему, подходя к столу и все же не отказывает себе в удовольствии пнуть в лодыжку вставшего на пути брата. Ацуму обиженно сопит и пытается ударить в ответ, но Саму ловко уворачивается и отходит за спину Ринтаро, отбирая у того дайкон – наверняка ведь положит не на ту полку. — Спасибо, — Суна тихо благодарит его, пытаясь ухватить как можно больше продуктов обеими руками сразу и направляясь к холодильнику. Холодильник был еще одной гордостью Осаму – большой, очень вместительный, в котором все всегда тщательным образом было рассортировано. Он открывает дверцу замершему Ринтаро, у которого все руки были заняты, и наблюдает, как он методично укладывает в него еду. — Рыбу на нижнюю засунь, — он заглядывает Суне за плечо. Чувствует, как нос щекочет едва уловимый приятный запах его шампуня, типично-мужского. Осаму и сам таким пользовался. Но на Ринтаро он звучит намного вкуснее. — Там температура ниже всего. Суна едва кивает и послушно кладет рыбу на нужное место, бормочет себе под нос: — А не слишком ты близко стоишь? — он резко разворачивается в профиль – нос Осаму на секунду упирается ему в щеку. Саму дергается от неожиданности назад; Суна как ни в чем не бывало расставляет соусы на полке в боковой дверце холодильника. — Чего? — Саму смущенно покашливает, трет затылок и надеется, что ему это послышалось: он же сейчас не ведет себя как чертов сталкер? — Говорю, холодильник у вас отличный, — да, Саму почти поверил этому невозмутимому тону, если бы не покрасневшее ухо Ринтаро. Правое. Очаровательно. И очень-очень неловко. Ринтаро на кухне – катастрофа лишь немногим меньшая по масштабу, чем Ацуму. Готовить самостоятельно он точно не привык. Суна смешно материт курицу, упрямо не хотевшую нарезаться на ровные кусочки; почти плачет, когда режет лук; и почему-то хвалит морковку – видимо, потому что с ней совладать ему легче всего. Все это сопровождается ехидными замечаниями от Цуму, упражнявшегося в остроумии. Получалось у него тоже хреново. Саму же просто жалко свою любимую кухню. Ему хочется выгнать всех из нее: Ринтаро – куда-нибудь в спальню, желательно сразу в кровать, Ацуму – просто выгнать. Потому что бесит, блядь. Рабочую обстановку нарушает телефонный звонок. Суна от неожиданности роняет пустую сковороду, и Осаму зачарованно наблюдает, как он наклоняется, чтобы поднять ее. Юбка неприлично высоко задирается, Саму слегка подается вперед, успевая лишь заметить полоску темно-красного белья, и вздрагивает от громкого крика Ацуму: — Ребят, я с Шое по скайпу пойду поболтаю у нас в спальне, — Цуму оборачивается, почему-то подмигивает напряженному Суне и улетает на крыльях любви в их комнату. Черт возьми, этот мелкий, который постоянно отвлекает Цуму, – лучшее, что случилось в жизни Осаму. После Ринтаро в костюме горничной, конечно. После ухода Ацуму повисает неловкая тишина. Напряжение буквально витает в воздухе – Саму почти может потрогать его руками. Он может лишь смотреть, как Суна поджаривает лапшу, и осознавать, что возможно другого шанса у него не будет. Суна разворачивается и, прочистив горло, говорит: — Вроде все. — Ага, молодец, — Саму наблюдает, как он убирает соевый соус в холодильник. — Да, круто, пахнет неплохо. Вроде. Да блядь. Он так больше не может. Саму делает резкий рывок вперед, прижимая его все телом к холодильнику. Суна ударяется головой, смотрит ему прямо в глаза, на лице – ни капли удивления. Этот засранец видел, все это время знал, понимал, как реагирует на него Осаму. Осаму не может на него злиться. Вместо этого он просто сминает его губы своими. Под его напором Ринтаро раскрывается, позволяет проникнуть языком в его рот, влажный и горячий. Осаму жарко, дико жарко: на кухне душно, а под кожей, казалось бы, все горит, особенно там, где его касаются руки Суны, сжимая сильной хваткой — так, что потом наверняка останутся синяки. Полный отвал башки. Лучше, чем в любом из снов, донимающих Саму с начала второго года обучения. Осаму отстраняется и смотрит в глаза Ринтаро — невменяемые и шальные. Совершенно прекрасные. Суна сам тянет его на себя, прикусывает нижнюю губу — Осаму чувствует металлический привкус во рту. Боль не отрезвляет, лишь заставляет желать большего. Он сдавленно шипит и снова проталкивает свой язык в его рот — вылизывает, гладит. Господи, он сейчас сойдет с ума. Ринтаро сведет его с ума. Суна закидывает на него ногу, прижимаясь к нему еще сильнее, будто пытается раствориться в нем, упирается своим вставшим членом в его, слегка трется – даже юбка не скрывает чужого возбуждение. Осаму не может сдержать громкий стон – оглушающий в тишине кухни. Обхватывает бедро рукой, гладит и чувствует, как напряжены его мышцы. Он натыкается пальцами на подвязки – эти чертовы подвязки. Все происходящее буквально срывает у него крышу. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, а не очередным приятным сном с неприятным пробуждением. Саму отрывается от губ Ринтаро, чтобы сразу припасть к его шее. Суна запрокидывает голову до хруста в шейных позвонках, снова ударяется головой о дверцу холодильника. Хрипло дышит сквозь приоткрытый рот, пока Осаму ведет языком от линии челюсти до сонной артерии, ловит губами быстрый и беспорядочный пульс. Его собственное сердце бьется так часто, будто вот-вот выпрыгнет из груди. Тугое, жаркое возбуждение растекается по всему телу, путает все мысли в голове. Осаму проводит ладонью по гибкому телу Ринтаро – от ключиц и ниже, через фартук и платье ласкает пальцами его сосок – Суна судорожно выдыхает, берет его руку в свою, настойчиво тянет ее вниз, прямо под юбку. Осаму понимает, чего он хочет — его ладонь ложится на внутреннюю сторону бедра. — Саму… — тихо просит Суна, сбиваясь на стон. Его глаза крепко зажмурены, сквозь припухшие от поцелуев губы вырывается судорожный вздох. — Саму, пожалуйста… Осаму понимает, что не дышит уже несколько секунд – и накрывает рукой его член, сжимая его сквозь тонкую ткань трусов. Суна всхлипывает, утыкается ему куда-то в шею. — Не так, — Осаму оглаживает пальцами головку, вырывая у Суны новый стон. И убирает руку, поправляет сбившуюся юбку. — Хочу не так. В его снах было немного по-другому. — Чего? — Суна пьяно смотрит на него, не понимает, что на него нашло, почему он так резко остановился. Осаму вглядывается в его лицо, раскрасневшееся от возбуждения, самое красивое, и понимает, что действительно сделает это сейчас – для него. Он обводит кухню взглядом – видит загаженную плиту, кучу грязной посуды, разбросанные продукты. Чистым остался только обеденный стол, довольно низкий. Прости, мам, он обязательно все уберет. Или заставит потом Суну — в конце концов, в роли горничной сегодня именно он. Саму подталкивает Суну в сторону этого стола, заставляет на него сесть. Суна смотрит на него сверху вниз – в глазах плещется непонимание: — Что ты собираешься сделать? — Просто помолчи, — Осаму жутко нервничает, даже дрожит от нетерпения, быстро целует Суну в уголок губ, успокаивая не его, а, скорее, самого себя. — Ладно? И падает перед ним на колени. Осаму затылком чувствует ошеломленный взгляд Суны и старается не смотреть наверх – ему в лицо. Слишком неловко. Слишком странно. Просто слишком. Перед глазами маячит кружево платья. Он лезет рукой куда-то под юбку, нашаривает резинку трусов, легко тянет вниз. — Ты не мог бы немного привстать? Вместо ответа Ринтаро приподнимает бедра, позволяя снять с себя белье. Осаму еще секунду колеблется, приподнимает подол юбки и кладет руку на его член. В горле пересохло от волнения – он пытается проглотить вязкую слюну и не думать о том, что в любой момент может зайти Ацуму, что они делают это на кухонном столе, что Суна так легко подчиняется его просьбе. Вместо этого Саму оглаживает головку, размазывая пальцами выделившуюся смазку, обхватывает член рукой, проводит вверх-вниз. Это легко, почти как дрочить самому себе – так он делал это по утрам, еще под впечатлением от образов сновидений. Где-то сверху Суна шипит сквозь стиснутые зубы, едва заметно толкаясь в его кулак. Этот звук становится своеобразным сигналом для Осаму. Он глубоко вздыхает, будто перед нырком в воду, и накрывает ртом член Суны. Не то что бы Саму был мастером в сосании, это вообще его первый опыт. Головка приятной тяжестью ложится на язык, чужая смазка слегка горчит. Вкус немного странный, но точно не неприятный. Ему скорее непривычно. Саму старается не задевать член зубами и быть как можно аккуратнее. Чуть отстраняется, чтобы вылизать каждую выпирающую венку, каждую неровность. Сверху раздаются тихие вздохи – Сунарин как обычно старается держать эмоции под контролем. Осаму это всегда раздражало. Все равно, что брат услышит, он просто хочет, чтобы Суна захлебывался громкими стонами, просил больше. Нуждался в Саму так же, как нуждается в Ринтаро он сам. Собственный член болезненно упирается в штаны, и Осаму очень хочется хотя бы сжать себя сквозь толстую ткань. Но он снова обхватывает губами головку, посасывает ее, проходится кончиком языка по уретре. Сверху наконец-то раздается едва заметный стон. Осаму чувствует, как в его волосы зарывается пальцы Ринтаро. Ему на голову падает подол юбки, который до этого придерживал Суна. Саму жарко, душно. На ум приходит идея, по правде говоря, не самая лучшая, но Осаму в последнее время только такие и приходят. Саму отстраняется, придерживает член Ринтаро рукой, слегка надрачивая его, пытается собраться с мыслями и наконец решается. Он пытается заглотить как можно сильнее, слышит, как громко и коротко стонет Суна, но спустя мгновение отстраняется, заходясь судорожным кашлем, на глазах выступают слезы. Да, идея определенно была хреновой. Саму бросает взгляд на Суну – взъерошенного, покрасневшего, с затуманенным взглядом. Он подносит руку к лицу Осаму, поправляет растрепавшуюся серую челку, ведет пальцами ниже, стирая влагу на щеках, гладит его припухшие губы и просит хриплым голосом: — Эй, ты там поосторожнее будь. Саму обязательно будет. Он лижет член, слегка посасывает и теперь больше работает рукой, чем ртом. Отстраняется, размазывая пальцами по всей длине капли смазки, смешанные с его слюной. Чувствует, как сверху за каждым его движением пристально следят. Губы уже побаливают, поэтому он крепче сжимает член, ведет медленно вверх-вниз. Чувствует, как его руку накрывают чужая – помогая, задавая нужный темп. Саму бросает взгляд на Суну – чепчик давно слетел с его головы, волосы падают на лицо, из приоткрытого рта вырываются приглушенные, стоны, отдающие звоном в его собственных ушах. Ради такого зрелища он бы продал душу дьяволу, сел бы на диету, сказал бы «спасибо» своему придурку-брату. — Блядь, я сейчас… — Суна не договаривает. Но Саму понимает без слов. Он снова обхватывает член губами, чувствует, как растекается жидкость по полости рта и старается не глотать. Ринтаро буквально вторит его мыслям: — Ты это… — он запинается на секунду. — Не глотай только. Саму подрывается с колен, чуть не падает обратно из-за того, что они затекли, и подбегает к раковине. Выплевывает прямо на грязную посуду, открывает кран, смывая все, слегка полощет рот. Оборачиваться неловко, не после того, что он только что вытворял. Собственный член требует срочной разрядки, и он уже продумывает планы побега в туалет, а потом из города, префектуры и, возможно, страны. Может, в Италию?.. Он не слышит – скорее понимает, что Суна подходит к нему сзади, слегка прикусывает загривок, шепчет горячо куда-то в покрасневшее ухо: — Ты не против? Саму пропускает момент, когда рука Ринтаро скользит под тонкую ткань белья, сжимает стоящий колом член. Ладонь двигается уверенно и резко, и Саму уже сам толкается в жаркое кольцо из пальцев, всхлипывает, утыкаясь лбом в верхний шкафчик. Дверца прохладная, но он этого даже не замечает. Суна посасывает, покусывает тонкую кожу на шее, шепчет что-то тихо. Твою мать… Изо рта вырывается ничем не приглушенный стон. Оргазм на секунду оглушает и ослепляет, сводит внутренности, дрожь сотрясает все тело. Кажется, он даже ударился головой об шкаф. Осаму тяжело дышит, чувствуя, как Суна легко гладит его по голове. Нерешительно поворачивается, встречаясь глазами с ним – Ринтаро тут же вовлекает его в глубокий поцелуй. Саму отстраняется: — Тебе не противно? — Чего? — Суна удивленно приподнимает тонкие брови. — Ну, я … — Саму не хочет это произносить, поэтому запинается. — Тебе, в общем… — Нет, — Суна просто улыбается и обнимает его, утыкается лбом ему куда-то в висок. — Нет, не противно. Идиллию снова нарушает Ацуму, орущий с верхнего этажа: — Ребят, вы там живы? Еще минуту и я к вам спущусь. Саму резко дергается, только сейчас осознавая, что у него все штаны в собственной сперме: — Бля, я в ванную – переодеваться, ты можешь прибрать здесь по-быстрому? — он чмокает опешившего Суну куда-то в нос. — Стол только обязательно протри. И посуду помыть не забудь. Осаму вылетает из кухни, слыша шаги спускающегося по лестнице Ацуму, быстро забегая в ванную комнату. Нашаривает выключатель, удивленно смотря на незнакомого человека напротив, глаза которого странно блестят, а на лице – сумасшедшая улыбка. Лишь спустя секунду до него доходит, что это он сам. Из зеркала ванной на него смотрел самый счастливый человек. *** Вечером, уже после ухода Ринтаро, переодеваясь ко сну, Саму слышит: — Ну, вот теперь и у тебя личная жизнь наладилась, — Ацуму язвительно улыбается с верхнего яруса кровати. — Понравилось хоть? — Чего, блин? — Осаму просто надеется, что за сегодняшний день он исчерпал лимит румянца. — У тебя вся шея в засосах. Ночью Саму наверняка попытается задушить подушкой этого придурка. — Ты ему тоже нравился очень давно, но он боялся тебе сказать об этом. Или нет.