Новый уровень доверия

Антон издает глухой, чуть хрипловатый стон и этот звук пробирает Сережу до костей, стадо мурашек проносится по хребту, разливая жгучее тепло внизу живота. Матвиенко уверен, что ничего прекраснее в своей жизни не слышал. Он наблюдает, как Шастун запрокидывает назад голову, прикрывая белоснежные веки, открывая взору безобразно прекрасную, длинную, нежную шею с тонкой кожей, под которой просвечивались голубые нити вен. Мужчине хочется впиться парню прямо в кадык, прикусывая, вылизывая, клеймя лиловыми, яркими засосами на каждом миллиметре этой части тела. Импровизатор опускает взгляд ниже, на тонкие, изящные ключицы, выпирающие так трогательно, безумно тянет их расцеловать, оставляя влажные следы, водя по ним кончиком языка. Сергей заворожён другом, словно прекрасным видением, он даже на секунду останавливается и не слышит вздох разочарования со стороны, но прекрасно чувствует, когда Антон сам насаживается на палец Матвиенко, будто бы говоря тем самым, чтобы тот не отвлекался от главного. Шаст прогибается в спине и шире расставляет свои блядские, длинные, ровные ноги. Сережа ощущает, как его фалангу затягивает кольцо тугих мышц, мужчина продолжает совершать приятные фрикции, затрагивая простату. Они полчаса мучились прежде чем получилось продвинуться хоть на сантиметр, истратив приличное количество смазки. Потом еще полчаса, чтобы Антон привык, он прятал лицо в подушку, не желая, чтобы Матвиенко заметил лихорадочный румянец на щеках, вызванный смущением от происходящего. Армянин считал это очаровательным. Но как только нужная точка оказалась задета, Шастун словно переродился, в прекрасных, зеленых глазах появилась поволока наслаждения, он весь раскрылся, перестал сдерживаться и отдался товарищу полностью. Между ними всегда существовало это безграничное доверие, постоянное ощущение спокойствия и уюта, как только импровизаторы оказывались в поле друг друга, но Сергей и подумать не мог, что когда-то заслужит подобную, сродни жертвенной, веру. Антон опять подается навстречу движению чужого пальца, выгибается в пояснице, сминая простынку в ладонях до побелевших костяшек, на серебряной поверхности колец поблескивает тусклый свет ночника, стоящего в изголовье кровати. Парень снова стонет, но уже протяжно, громко, прикусывая и без того припухшие губы, потому что прежде чем перейти к более серьезным действиям, они целовались около часа. Целовались самозабвенно, словно в первый раз, пытаясь распробовать партнера, как диковинную конфету. Шастун оказался сладким, не приторным, похожим на шипучие пузырьки у газировки, такой же заманчивый и игривый. Матвиенко совершенно не удивляется данному открытию. Каким еще мог быть Антон? Шаст неожиданно кладет свою ладонь на собственный стояк и начинает плавно водить по длинному, ровному стволу вверх, вниз. У Сережи от возбуждения всё плывет перед глазами, ему хочется тупо ворваться в это восхитительное тело и вдалбливаться в него до исступления, в бешенном ритме. Но мужчина никогда себе подобного не позволит, как бы не звенело в ушах и не тянуло болезненно в паху от сводящего с ума желания. Надо всё сделать правильно. Причинить боль Шастуну для Матвиенко все равно что совершить самое страшное преступление на свете. Он драгоценный, он невероятный, бесценный. Сергей всегда так относился к товарищу. Когда они все только познакомились, комик воспринимал Антона, как младшего брата, худого, несуразного, нескладного, но до щеми в сердце очаровательного, забавного и светлого. Шаст излучал свет, мягкое, теплое сияние, иногда ослепляя, например, когда улыбался. Мужчина очень хотел, чтобы друг сохранил в себе эту невероятную особенность, присматривал за мальчишкой, подсказывал, где-то оберегал, так по-отечески. Именно поэтому между ними установилось то самое безмерное доверие и чувство душевного комфорта. А еще импровизаторы оказались во многом схожи: в чувстве юмора, каких-то взглядах на работу, жизнь. Им легко было договариваться, в отличие от тех же Димы с Арсом, которым необходимо было любой спор превратить в срач, при чем оба, кажется, наслаждались этой нервотрепкой. Сережа же с Антоном спокойно приходили к общему знаменателю, даже не разговаривая много, со временем они научились понимать друг друга с одного взгляда. Долгого и пристального. Матвиенко уже не помнит точный момент, но случилось данное открытие спустя приличное количество времени. Шастун просто смеялся, стоял посреди хорошо знакомой сцены в их съёмочном павильоне, шел мотор, мужчина смотрел со стороны на очередную сценку, сидя на своем пуфике. Парня вынесло с какой-то шутки и он привычно запрокинул голову, расхохотавшись, хлопнув в ладоши. Громкий, гортанный смех донесся до ушей Сергея и он не смог оторвать глаз от друга. Шаст, словно алмаз переливался всеми гранями в свете софитов, такой притягательный и желанный. Сережа тогда впервые подумал, что Антон очень красивый и с тех пор убеждался в этом каждый божий день. Из младшенького в компании, всеобщего любимца в силу возраста, парень постепенно превращался в молодого, уверенного мужчину, набирающего популярность не по дням, а по часам. Его заставили отрастить эту блядскую челку, которая невероятно шла Шастуну. В русые, шелковистые кудри хотелось зарыться пальцами, зеленые, чарующие глаза из-под волнистых прядей теперь выглядели просто магически притягательными. Он принял свою сексуальность, осознал свое влияние на окружающих, на фанатов и прекрасно управлял энергетикой, которая преобразовалась в более сильную, мощную, совмещая мужественность с природной мягкостью, что по прежнему жила в парне и цвела пышным цветом. Крышесносный симбиоз. Сейчас это сгусток детской непосредственности, волнующей дерзости, непоколебимого спокойствия и непробиваемой уверенности. Вышеперечисленное делало Антона настолько привлекательным, что Матвиенко видел, как у фанаток на концертах текли слюни при виде импровизатора. Сережа восхищался и гордился, не более. Но нечто странное произошло во время одной из съемок Громкого вопроса. Шастун зачем-то в шутке затронул тему фистинга, которую они недавно обсуждали в прикол, выставив в ней Серегу настоящим мастером этого дела, да и вообще в сексе в целом. Друзья тогда столкнулись взглядами, на лице Матвиенко блуждала довольная улыбка, а парень все еще смеялся после разгона всякой чуши. Но апогеем этой игры стала фраза Шаста о том, что он сделает всё, что скажет Сережа. И, конечно, никакого подтекста в ней не было, лишь очередной подъеб, но то каким заигрывающим, мягким тоном комик произнес эти слова заставило мужчину нервно елозить на стуле, потому что в голове внезапно вспыхнули слишком откровенные сцены. И главным действующим лицом в этих лихорадочно пляшущих перед глазами фантазиях был Антон. Армянин слегка нервно сглотнул, в шутливом контексте продолжая развивать данное обсуждение. Шастун потом подхватил настроение, смешно кривляясь и заикаясь, изображая старшего товарища, но перед этим бросил настолько убийственно тяжелый, развратный и хитрый взгляд на Сережу, что тот действительно растерялся на мгновение, зависнув с открытым ртом. С того момента проявились изменения. Они стали меньше разговаривать. Не то чтобы существенно, но для Матвиенко заметно. Зато стало больше взглядов, их пересекающихся взглядов. Что-то неуловимо поменялось в том, как Антон начал смотреть на друга, пристально, не моргая, будто бы парень замирал на несколько секунд, выискивая что-то одному ему ведомое. Причем Шаст даже не скрывал, глазел в открытую, но ничего не пояснял. Тишина между ними тоже трансформировалась. Не сказать, что появилась неловкость, скорее немой вопрос, повисший топором в воздухе над двумя головами. Тяжелое чувство чего-то неизбежного невидимой материей образовалось между импровизаторами, оба это ощущали и потому не знали, как выразить вербально. Им никогда и не требовалось произносить много слов, чтобы чувствовать себя комфортно с друг другом, комики считывали эмоции, настроение, характер движений, разновидности улыбок: от холодно доброжелательной, означающую лучше не трогать сейчас, до нежной, лучезарной, означающую полное обожание. К сожалению, сейчас это не работало, потому что привычный порядок вещей сдвинулся. Повезло, что на работу данная деталь никак не повлияла. Матвиенко уже вторую неделю думал, что пора бы поговорить, ибо хрен знает каким боком странная недосказанность выльется в будущем. Но не понимал даже, как начать необычную беседу. И в тот момент, когда мужчина решался, они оба вышли из офиса, попрощавшись с остальными. Дима убежал быстро после звонка Кати, а Попов опаздывал на Сапсан. Антон по привычке закурил и затягиваясь, остановился возле Серегиной машины, тихо, немного недовольно произнес: - Слушай, можно у тебя потусоваться сегодня? С Ирой жестко поругались с утра, а приехать уставшим и продолжать сраться не очень хочется. Армянин подумал, что вот он шанс спокойно поговорить и выяснить причину необъяснимой напряженности между ними. Тусклый, противно режущий глаза свет, струившийся от уличных фонарей сверху, высветлил лицо Шастуна из темноты парковки, делающего очередной затяг. Он слегка сморщил нос и нахмурился. - Без проблем, - беззаботно отвечает Матвиенко и кивает другу, чтобы тот запрыгивал в тачку. Тишина в салоне автомобиля по дороге до Серегиной квартиры оглушала, заставляя мышцы непроизвольно сжиматься внутри, боясь нарушить напряженное беззвучие любым неловким движением. Включать музыку почему-то казалось неуместным. Антон забился в угол своего сидения, облокотившись головой о холодное стекло, будто поругался он не с Ирой, а с Сережей и сейчас не хотел на него смотреть. Мужчина поджал губы, наблюдая картину маслом справа, предчувствуя фееричный разговор. Парковались, шли до подъезда и поднимались до квартиры друзья тоже молча. В момент, когда Матвиенко вставлял ключ в замочную скважину ему хотелось громко завыть, лишь бы разбить между ними эту тяжелую, давящую на солнечное сплетение, тишину. Под ложечкой противно сосало, в голове крутился вихрь мыслей, но ни одной адекватной поймать не удавалось. Прихожая встретила их кромешным мраком, комики неуклюже столкнулись, когда Сережа захлопывал дверь, отрезая их тем самым от внешнего мира. Рука мужчины уперлась в грудь Шастуна, под ладонью ощущалась приятная, мягкая ткань черного худи. - Сейчас включу свет, - первая фраза сказанная с тех пор, как оба оказались в машине. Слова разрезали их реальность, заставив вздрогнуть, Матвиенко не узнал свой голос. Неожиданно импровизатора ловят за запястье, металл колец больно врезается в кожу, но Сергей не обращает на это внимание, а лишь удивляется реакции товарища. - Не надо, - как-то хрипло, глухо проговаривает Антон и тянет армянина на себя. Все происходит очень странно и скомкано, Шастун наклоняется к другу, но во мраке промахивается и потому смазано целует того в щеку, опаляя лицо Сергея горячим дыханием с примесью сигарет и мятной жвачки. Матвиенко не отстраняется, не удивляется и не отталкивает Шаста, будто подспудно ожидал подобное развитие событий, а просто нащупывает руки парня, кладет его длинные пальцы себе на рот, указывая в каком направлении двигаться. Антон приближается к заветной цели, но внезапно останавливается, когда лица разделяют ничтожные миллиметры, будто бы задумываясь над своими действиями в последний раз, армянин застывает, слыша шумное, неровное дыхание человека напротив. Сам он предпочитает вообще не дышать, не моргать и не думать, чувствуя, как сердце от томительного ожидания начинает ухать где-то в горле. Шастун срывается в одно короткое мгновение, врезаясь в чужие губы, сминая их своими. Этот поцелуй мужчина не забудет, даже если вдруг его разумом завладеет амнезия. Общеизвестный факт: без способности нормально видеть ощущения и рецепторы обостряются, а восприимчивость любого действия яркими красками разливается в мозгу. И это ахуительно. Когда их губы встречаются, происходит взрыв в груди у обоих, от чего воздух перестает нормально поступать в организм, заставляя глотать необходимый кислород в короткие промежутки между вздохами. Когда их языки переплетаются, умело лаская друг друга, нездоровый жар бьет в затылок, поднимая температуру во всем теле. Первый поцелуй Антона и Сережи получился глубоким, страстным, влажным, жадным, не имеющим ничего общего с робостью или нежностью в подобные моменты, словно оба дорвались до чего-то столь давно желанного и всякие сантименты считали лишними. Импровизаторы пообжимались у каждой стены, пока на ощупь пробирались до спальни, по пути сбрасывая верхнюю одежду. Падая на кровать, они больно стукаются зубами, в комнате раздается недовольное мычание вперемешку с шипением, а потом негромкий смех. После часа бесконечных поцелуев, когда губы распухли и немного ныли от каждого нового соприкосновения, Шастун чуть отстраняется, упираясь своим лбом в чужой, держа обеими ладонями Сережу за затылок. Парень тяжело, дышит, словно пробежал марафон, хватая ртом воздух. - Сделаем это? - в его шепоте слышалась тонна сомнения и смущения, он проговорил слова прямо другу в губы, покрепче цепляясь пальцами за шею товарища. У Матвиенко все онемело внутри и снаружи, язык казался неподъёмным, а горло скрутило спазмом, хотелось прокашляться, но мужчина сдержался. - Только я никогда не... ну, никогда... - Хорошо, Тош, хорошо, - комик шепчет в ответ, прерывает несвязанную из-за волнения речь Антона, отцепляя от себя за запястья его руки, прижимая их к друг другу, словно собирался связать, но на самом деле наклоняется и целует в тыльную сторону каждую из ладоней. Сергей отправляет Шаста в душ, а сам начинает штурмовать разные сайты и форумы, в которых могли бы подсказать, как правильно себя вести в подобных случаях. Матвиенко не понимает, откуда в нем проснулось столько хладнокровия, ведь он тоже "никогда не", но видимо, звание старшего обязывает и в такие моменты. Взрослый значит ответственный. Да какой нахуй ответственный? Нормальный, адекватный человек сейчас бы одел Антона, мягко пояснил, что им не стоит портить дружеские отношения перепихоном, напомнил бы, что у того имеется девушка и отправил бы его как раз к ней. Но мужчина судорожно вчитывается в черные строчки на светлом фоне, замечая, как мелкая дрожь сотрясает ладони. А еще все его существо охватывает жгучее желание. Он хотел Шастуна, как, наверное, никого и ничего в своей жизни. Имровизатор ощущал себя одновременно опьяненным от предстоящего наслаждения, от предвкушения нового опыта и самым жалким, последним гадом, который даже плевка в лицо не заслуживает. Сережа прекрасно знает Иру, хорошо общается с ней, можно сказать дружит, девушка всегда приветлива с комиком, она радушная хозяйка и даже не раз помогала с выбором подарков для его бесконечных пассий. Армянин с тяжелым вдохом опускается спиной на кровать, отбрасывая от себя телефон куда-то в недра мягкого одеяла. Он понимает, что сейчас нет смысла ни о чем размышлять, иначе Антон, выйдя из ванной, действительно, оденется и поедет домой к любимой, ибо совесть окончательно прогрызет себе путь из недр души наружу и заорет во все горло. А Сергей этого очень не хочет, потому что возможность обладать Шастуном казалась невероятной, сказочной и он отправится в эту сказку. Дверь в душевой хлопает достаточно громко, раздаваясь в тишине темной квартиры как-то отрезвляюще. Матвиенко поднимается, включает небольшой светильник на прикроватной тумбочке, регулирует яркость и поочередно сбрасывает с себя одежду, готовясь следующим идти в ванну. Оттуда же на обратном пути он прихватывает смазку из шкафчика, которая хранилась там на всякий случай, ибо как опытный мужчина знал, что некоторым дамам она необходима. Какая ирония, но пригодилась гелеобразная субстанция за столько времени впервые и далеко не для женщины. Из недавних воспоминаний в реальность Сережу возвращает очередной протяжный стон Шастуна, и тот понимает, что пора вводить второй палец. Матвиенко каждое движение старается совершать плавно, аккуратно, но Антон все равно замирает от нового ощущения, с его губ срывается короткий вздох. Он заставляет себя расслабиться, уже уяснив, что так проще, и позволяет другу выполнять необходимые манипуляции. Импровизатор в который раз с хлюпающим звуком выдавливает прозрачную смазку на оба пальца, продолжая вторгаться в тугое кольцо мышц, он очень боится причинить боль, хотя и понимает, что первые пол часа парень далеко не кайфовал. Через пару минут Шаст снова прикрывает глаза от наслаждения, выгибаясь навстречу ритмичным движениям. Сергей подсаживается чуть ближе к другу, обхватывает другой рукой его за бедро, а сам смачно целует Антона в колено, вводя третий палец. Шастун дергается, но мужчина удерживает его за ногу, не переставая целовать колено. - Шшш, всё хорошо, - шепчет Матвиенко, наклоняется и проводит языком по розовой, влажной от естественной смазки головке. Парень давится воздухом, закусывая нижнюю губу, мечась головой на подушке. Сережа обхватывает горячим ртом, пульсирующий член, лаская не глубоко, едва касаясь, специально дразня. Молодой комик отвлекается на эти манипуляции и уже не замечает, как легко в него входят три пальца, зато мужчина видит всё. Насколько тот готов, открыт, податлив, словно теплый пластилин, Шастун плавится в его руках, на его губах, он ощущает вкус друга в своем рту и это доводит до исступления. Армянин резко выходит из чужого разработочного прохода и слышит разочарованный, удивленный вздох в ответ. Антон приподнимается, упираясь локтями в матрас, темные изумруды застилает пелена возбуждения, алые губы стали еще больше от постоянных покусываний, бледная кожа слегка сияла в тусклом освещении. Сергей быстро стягивает с себя нижнее белье - единственная одежда оставшаяся на нем, и подползает к товарищу. Он хватает тонкую щиколотку Шаста, тянет её чуть вперед, подминает под себя парня, устраиваясь меж его бедер. Горячий, твердый член упирается Матвиенко в живот, от этого невероятно приятного ощущения сильно шумит в голове. Когда их головки сталкиваются с друг другом, Шастун дергается, а потом подается навстречу этим касаниям. Сережа впивается в пухлые, мягкие, потрескавшиеся губы слишком резко, сдирает с нижней тонкую кожицу, знакомый, металлический вкус крови разливается во рту. Антон не обращает на подобную мелочь внимания, только сильнее прижимает мужчину к себе, вонзаясь тому пальцами в бока. Этот бесконечный, бешенный, влажный поцелуй кажется сплошным сумасшествием, в котором хочется тонуть и тонуть. Дикий танец языков распаляет желание до невозможного, слюна течет по подбородку, в паху всё болезненно ноет, сводит спазмами. Сергей толкает парня в грудь, чтобы тот опустился на спину, берет рукой его правую ногу под колено и слегка приподнимает. Он смотрит Шастуну в глаза, но тот прикрывает их, будто бы уходя в собственные мысли, чтобы подготовиться к неизвестности. Матвиенко наклоняется, нежно целует Антона в родинку над уголком губ, в скулу, рассыпает множество мелких поцелуев по всему лицу, Сережа чувствует, как мышцы друга расслабляются и тяжелеют от трогательной ласки. - Посмотри на меня, не закрывай глаза и постарайся не напрягаться, сам знаешь, - горячо шепчет мужчина куда-то в подбородок товарищу, а потом берет рядом лежащую в изголовье подушку, и подкладывает ее Шасту под поясницу. Сергей плавно вводит два пальца в проход, прежде чем войти самому, совершает несколько уже привычных движений, убеждаясь, что там достаточно смазки и подставляет головку к узкому колечку. Ладонь до синяков впивается в чужое бедро, сердце тяжело ухает в груди, Матвиенко боится, но желание оказывается сильнее страха. Он чуть подается вперед и аккуратно надавливает на сфинктер, Антон машинально отстраняется, но Сережа продолжает продвигаться дальше, ощущая тугие мышцы, которые сопротивляются, как и их хозяин. Шастун зажмуривается, терзая зубами нижнюю губу. Мужчина чуть подается на друга и ласково, громко шепчет: - Тош, посмотри на меня. Комик разлепляет веки и темные изумруды пронзают каким-то покорным, страдальческим взглядом насквозь. У Сергея замирает сердце, он любуется большими, зелеными, мерцающими в полумраке глазами друга, раскрытыми, чувственными губами, импровизатор проводит по ним подушечкой большого пальца и успокаивающе произносит: - Ты такой замечательный, самый лучший. Ты же доверяешь мне? Короткий кивок, ни секунды раздумий. - Я не сделаю плохо, можешь в любой момент остановить меня. Ты это понимаешь? Снова быстрый кивок. - Тогда расслабься, будет неприятно совсем чуть-чуть, как было до этого с пальцами. Антон не отрывает взора от лица Сережи, скрытое призрачными тенями, словно вуалью, выдыхает и максимально разжимается, будто спираль. Прекрасная зелень весенней травы и темного, кариего космоса встречаются, оба не моргают, задержав дыхание. С глухим звуком Матвиенко проталкивается наполовину и замирает. Шастун цепляется длинными, изящными пальцами за плечи товарища, скользя по гладкой коже, царапаясь короткими ногтями и холодным металлом колец. Мужчина понимает, что долго ждать нельзя, надо продолжать двигаться, тогда оба скорее привыкнут, ибо пока парень не начнет получать приятные ощущения, для Сергея вся эта затея не будет иметь смысла. Импровизатор толкается глубже, как можно мягче, по чуть-чуть, Шаст хрипло рычит сквозь зубы и от этого звука у армянина практически срывает планку, огромным усилием воли он заставляет себя сохранять размеренный, спокойный темп. Матвиенко обхватывает чуть обмякший член Антона ладонью, плавно водя ею вверх, вниз, ускоряясь, всматриваясь в реакцию Шастуна. Он слегка морщится, но во взгляде появляется неприкрытое вожделение, а пальцы уже не впиваются в кожу на предплечьях друга, они еле ощутимо поглаживают, словно давая понять, что всё идет, как надо. Молодой комик толкается в кулак Сережи, приподнимая бедра, позволяя чужому члену свободно скользить внутри, попадая прямо в нужную точку. Шаст стонет громко, почти оглушительно, срываясь в конце, и мужчина не выдерживает. Армянин быстрым движением находит смазку, валяющуюся где-то сбоку, выдавливает прохладную массу на член и обводит гелем тугое кольцо сфинктера, а потом резко входит, начиная размашисто вбиваться в горячее, податливое тело. У Матвиенко все плывет перед глазами, огненная лава окутывает с головы до ног, рваное дыхание смешивается с протяжными вскриками Антона. В нем так одурительно тесно, мягко, тепло, что хочется, чтобы это никогда не заканчивалось. Сергей наклоняется и целует Шастуна, они больно сталкиваются подбородками, сплетаются языками, сжимают пальцами открытые участки тела, скользя по влажной от пота коже, притягивая к себе ближе, желая слиться воедино. Миллиметры, разделяющие их кажутся километрами, хочется глубже, сильнее, чтобы каждое касание обжигало. Милые кудри Антона липнут к покрытому тонкой пленочкой пота лбу, Сережа зарывается в них пальцами, ненадолго переставая надрачивать парню, чувствуя шелковистость прекрасных локонов, вдыхает слегка сладковатый запах шампуня. Он целует друга в висок, слизывая соленые капельки и возвращает ладонь обратно на твердый, длинный член. Шастун извивается под мужчиной, двигаясь навстречу ритмичным толчкам, насаживаясь добровольно, иногда замирая на мгновение, видимо, когда Матвиенко вторгался под особенным углом, достигая заветной точки. Антон слишком узкий, красивый, горячий и доверяющий, Сергей понимает, что долго так не продержится. Армянин моментами успокаивает темп, но потом начинает снова остервенело вдалбливаться в парня, обхватывая того за бедра, стискивая выпирающие косточки сбоку до болезненных стонов. Внизу живота сжимается тугая пружина, вибрирующая, желающая наконец выпрямиться, дыхание окончательно срывается, воздуха категорически не хватает. Складывалось впечатление, будто комната раскалилась от их желания и похоти до невероятных температур, что при каждом вдохе обжигает гортань. Матвиенко набирает какие-то невероятные обороты, ощущая, как уже сводит ноги, как мышцы нещадно ноют, а стоны Шастуна преобразуются в громкие хрипы, видимо, сорвал голос. Внутри у Антона становится посвободнее и от осознания, что Сережа у него первый, что он единственный, кому импровизатор доверился настолько, единственный, кому позволили подобное, возбуждение достигает невозможного пика. Мужчина входит со всего размаха пару раз, похоже, доставая до самого сердца, ибо Шаст обхватывает того ногами за талию, вжимая друга в себя, коротко вскрикивая. Сергей слегка вздрагивает, слишком остро, до болезненного чувствуя, как пульсирует его член в кольце тугих мышц, как пружина, наконец, резко распрямляется, позволяя чистому наслаждению пролиться прямо в вены, несясь по ним вместо крови, взрываясь в мозгу ярким фейерверком. Перед глазами пляшут цветные пятна, он на несколько коротких мгновений погружается в мягкую негу, внезапно становится так легко и хорошо, будто Матвиенко обрел крылья и теперь парит где-то в небе. Армянин с трудом открывает глаза и видит тяжело дышащего под собой Антона, с упоением наблюдающего за оргазмирующим товарищем, в его взгляде сквозила неприкрытая радость вперемешку с восторгом. Сережа коротко целует того в губы, ощущая, сокращающиеся мышцы под кожей, и задеревеневшую поясницу. Он осторожно выходит из Шастуна, замечая, как на простынь проливается белесая, слегка вязкая жидкость. Парень вытягивает вперед длинные ноги, которые все это время были согнуты в коленях и страдальчески, тихо стонет. После оргазма Матвиенко совершенно разбитый и размякший, но по-хорошему, по счастливому, если можно так выразиться и он обожает сейчас это, стонущее перед ним существо, как ничто иное в этом чертовом мире. Поэтому точно не может оставить Шаста без конечной точки наслаждения. Сергей снова тянется к губам Антона и целует их, без языка, чмокает в подбородок, оставляет россыпь маленьких поцелуев на шее и ключицах, слегка прикусывая зубами тонкую кожу, обводит языком темные ореолы сосков, оставляя на них влажный след, а затем дует, вызывая мурашки. Сверху слышится судорожный вздох, Шастуна ведет, он вцепляется в плечо друга, прикрывая глаза. Мужчина ощущает, как в грудь упирается горячий стояк парня, импровизатор трется им, желая большего, но Матвиенко хитро улыбается и прежде чем перейти к главному, выцеловывает пах, внутреннюю часть бедер комика, надеясь, что сильно не увлекся и не оставил засосов. На этот раз Сережа не медлит, а вбирает немаленький член Антона настолько глубоко, насколько может, он ласкает его губами по всей длине, посасывает головку, дразнит языком, нежно играется с яичками, поглаживая их пальцами. Шаст шумно дышит через нос, снова сминая в кулаках многострадальную простынку, кусая собственные губы. Армянин понимает, что многого тому не надо, начинает двигаться быстрее, чувствуя, как потихоньку сводит скулы. Мужчина добавляет руку, одновременно надрачивая товарищу, продолжая ублажать его ртом. По кулаку, обхватившему член, стекает вязкая слюна вперемешку с естественной смазкой, но Матвиенко не обращает внимания, лишь неотрывно наблюдает, как вздымается грудь парня, как он до боли впился короткими ногтями в собственные ладони и какое непередаваемое сейчас у него выражение лица, такое бывает только в предчувствии скорого блаженства. - Я сейчас...- хрипло шепчет Антон и Сергей успевает увернуться в последний момент. Теплая, белесая жидкость извергается Шастуну на живот, он вздрагивает и коротко, приглушенно стонет. Сережа просыпается посреди ночи от того, что становится очень зябко, комик глубже кутается в одеяло и обнаруживает много свободного места рядом. Армянин начинает крутить головой, вглядываясь в темноту спальни, и замечает чернильный силуэт в квадрате окна, чуть подсвеченного тусклым, желтым фонарем с улицы. Конечно, он задубел, этот придурок открыл все настежь и курит. Матвиенко хочет обложить друга хуями за то, что тот хотя бы не пошел травиться своим никотином на кухню, но замирает, оглядывая знакомую фигуру. Было в профиле Антона сейчас что-то очень трогательное. Остренький, прямой нос, припухлые губы, всё это придавало ему флер ранимости, уязвимости, а еще выглядела данная картина очень эстетично. Красивая, тонкая кисть элегантной тенью изгибалась в призрачном освещение, длинные пальцы держали сигарету, время от времени в сумраке загорался оранжевый огонек и в холодном воздухе образовывались облачка дыма. Сергею вдруг резко расхотелось ломать эту хрупкую, эфемерную, ночную тишину и давать знать Шастуну, что он не спит. Мужчина тихо опускается обратно на подушку, слыша, как за спиной закрывается окно. В следующий раз Матвиенко возвращается в реальность уже утром, но будит его легкое шуршание рядом. Комик продирает глаза, морщась от яркого, пасмурного света, льющегося сквозь стекла. Кто-то не закрыл шторы. Антон стоял рядом с кроватью, натягивая на себя штаны. - Доброе утро, - хриплым голосом проговаривает Сергей, усаживаясь на кровати. Шаст кидает на товарища быстрый взгляд через плечо и довольно отвечает: - Доброе. Хотел уже тебя будить, чтобы проводил и закрыл за мной. - Можешь остаться и позавтракать. Холодильник полный, - без особого энтузиазма произносит мужчина, ища глазами, куда дел свой телефон. - Дома поем, - беззаботно отвечает Шаст, появляясь через горло своего свитшота. Матвиенко молится, чтобы тот не вздумал устраивать никаких разговоров, никаких выяснений, слишком рано для подобных бесед, он не готов. К удивлению, Антон вдруг начинает обсуждать с товарищем какие-то рабочие моменты, попутно отбрасывая шуточки в сторону любимых коллег. Сережа что-то угрюмо мычит невпопад, не потому что его бесит Шастун, а потому что утро. Как можно быть довольным и активным утром? Но, кажется, у парня хорошее настроение, он мурчит себе под нос незамысловатую, знакомую песенку, пока снова вешает на себя любимые цепи и браслеты. Армянин недоверчиво оглядывает Шаста, подобное поведение совсем не в его стиле, пацан же терпеть не может вставать рано. Правда, за снятые ночью цацки мысленно благодарит, они явно мешали бы. Нахрен только кольца оставил? Не ясно. Пока импровизаторы молча бредут до прихожей, Матвиенко пытается пригладить хвостик, обычно на ночь он снимает резинку, но после случившегося не грех забыть обо всем на свете. Прощаясь, Сережа замечает на лице Антона тень глупой, довольной, блуждающей улыбки, кажется, он сам не понимает, как выглядит со стороны. Друзья привычно пожимают руки и договариваются о встрече в офисе. Мужчина не знает, что будет дальше и думать на данный момент совершенно не хочется, они выяснят позже, потому что между ними есть то самое прекрасное взаимопонимание. И судя по легкому, веселому настрою Шастуна, комик абсолютно всем удовлетворен. Сергею хочется верить, будто ничего плохого не произошло и не произойдет в дальнейшем. Возможно, это просто новый уровень доверия?