Полюса

— И че ты будешь с этим делать? — Ген наклоняет голову на бок и чешет щеку пальцем. Его серое хаори отсвечивает лунным блеском, а металлические сережки чуть звякают. «Это», все еще парализованное, продолжает лежать на полу в неесественной позе и смотреть на него исподлобья. — Свяжу, трахну и сожру. Ген, что я еще могу с ним сделать? — Укё трет переносицу, явно уставший от распросов и объяснений, что да, он уже месяц путешествует с человеком, и да, он не собирается отдавать его друзьям на ужин. — Зная тебя, ты ничего из перечисленного не сделаешь. А зря, смотри, он даже приободрился, — была бы у Гена палка, он бы обязательно потыкал ей Рюсуя — то самое «это» — который, к слову, и правда выглядит так, будто в упомянутом заинтересован. Укё закатывает глаза, ничуть не удивившись, и поправляет тул. Рюсуй мысленно сравнивает этих двоих: если одеяния так называемого Гена похожи на традиционные азиатские наряды высшего сословия, то внешний вид Укё больше напоминает обычного путешественника. Он не носит ни колец, ни сережек, ни длинных ряс, стремящихся концами в пол. Верхней одеждой ему исправно служит желтый плащ и охотничья кепка. Как-то слишком по-человечески. — Ладно, валите уже, — после долгих, местами непонятных дискусий Половинчатый, как окрестил его в первую встречу Рюсуй, вампир сдается и даже кидает Укё небольшой мешочек с неизвестным содержимым. И в этот момент, в ворвавшемся со сквозняком в помещение лунном свете Рюсуй понимает, что у этих двоих явно есть кое-что общее. Это цвет кожи, молочный и фарфоровый. И вопреки всем легендам и слухам, совсем не мертвенно бледный. — Пошли, — Укё кивает в сторону массивной деревянной двери, а Рюсуй с удивлением осознает, что больше не чувствует во всем теле тяжести и даже может шевелить конечностями. — О, мной передумали ужинать? — Не передумали. Просто дали полчаса на съебаться до прихода Хьёги. — А кто такой Хьёга? — Рюсуй встает и разминает затекшие мышцы, иногда с опаской оглядываясь на дверной проем, в котором скрылся Ген мгновение назад, бубня себе под нос нехорошие слова. — Тот, кто обязательно тебя и свяжет, и трахнет, и сожрет. Причем совсем не романтично, — Укё одной рукой тянет на себя огромную, тяжеленную дверь, которую сутки назад Рюсуй еле-еле открыл, навалившись всем весом, и требовательно указывает на выход. Они минуют длинный коридор, трещащий каждой доской под ногами, и наконец оказываются на свежем воздухе, сглатывая затхлость ветхого замка. Оба ненадолго замирают, глядя на развернувшийся пейзаж: в ночи море и полумертвые деревья выглядят необыкновенно завораживающе, а фиолетовые, зловещие краски неба навевают чувство ужасающего трепета. — А ты? — А я не шутил, когда обещал тебе свидание на кладбище. Пойдем, — Укё дергает Рюсуя в сторону узенькой, едва заметной в темноте тропинки, и тот неслышно усмехается. По крайней мере он думает, что неслышно. — На свиданках парочки обычно целуются. — Ты слишком теплый, будет неприятно. — Ты уже пробовал? С человеком? Путешественники преодолевают кочки и неровности полянки в умеренном темпе, периодически оглядываясь назад и проверяя, не отправили ли коварные вампирские друзья Укё за ними в погоню низшую нечисть. Когда они насквозь проходят кладбище, а среди легкого утреннего тумана становятся различимы верхушки елей, впереди образовывается лесная опушка. Рюсуй не сразу понимает, что они отдалились от Иглы — замка, что служит вампирам пристанищем — уже на добрые йиры, и едва ли не спотыкается о массивные корни дуба, знаменующие начало лесной чащи. Они успели обойти и тухлый прудик, и подобие огорода, но уродливые каменные гаргульи, расположенные над главными воротами двора, не расплылись во взгляде ни на илийир. Рюсуй сглатывает, осознавая, что территория неприятелей выглядит до одури жутко, если не знать, что где-то внутри, сидя-лежа в кресле, Ген напевает себе под нос рождественские калядки и вяжет мягкие игрушки. Очень странный вампир. Рюсуй вдруг чувствует, что несмотря на достаточно теплую для раннего утра погоду, его правая рука замерзла куда сильнее, чем левая. Он опускает взгляд и видит чужую изящную ладонь у себя на запястье. Укё, оказывается, все это время его за собой тащил, настолько волновался, что их пойдут догонять. — Не пробовал, — запоздало отвечает он на чужой вопрос, когда их головы накрывают тени подкошенных березок. Рюсуй пару раз хлопает своими пушистыми ресницами, еле-еле вспоминая, о чем они говорили ранее. О поцелуях. — Ну так давай это исправим. Слова будто зависают в пространстве, а вместе с ними замирает и спешащий ранее Укё. Он сначала переходит на размеренный шаг, а потом и вовсе останавливается, оборачиваясь. Рюсуй повторяет за ним, а затем чувствует, как его руку отпускают, и рефлекторно тянет ее в карман одежд, чтобы согреть. Укё уверенными и быстрыми движениями натягивает на кисти кожанные перчатки, ранее покоившиеся в сумке, а затем встает на пенек и обхватывает ладонями чужое лицо. Мгновение Рюсуй любуется искрами в зеленых глазах напротив, а затем, когда его губ касаются холодные и мягкие чужие, он позволяет себе опустить руки на пояс Укё и даже чуть прижать его к себе. — Говорил же, неприятно, — вампир отстраняется, стоит коже Рюсуя чуть покрыться мурашками. — Тебе холодно. И ранее не воспринимающий всерьез его слова, Рюсуй осознает что «неприятно» в обоих случаях в чужом понимании относилось к нему самому, человеку, зависящему от температурных условий и постоянно жаждущему на телесном уровне тепла. — Приятно. С тобой все приятно. Я бы тебя съел. Укё округляет глаза и перестает пытаться вырваться из чужого крепкого хвата, чтобы продолжить их путь. — Очень странно слышать подобное от моего… завтрака, — перед последним словом он оглядывается на живописный восход, чтобы жестом подтвердить свои слова, мол вон, смотри, солнце почти встало. — Как говорил Ген, тебе такое не интересно, можешь не прикидываться. — Ладно, — Укё вздыхает, совсем сдаваясь, и, надев на голову капюшон, льнет щекой к чужому плечу так, чтобы кожей не касаться открытых участков теплого и чувствительного человеческого тела. — Но если не поторопимся, ты достанешься не мне, а Хьёге. Причем по частям. — А почему не целым? — Потому что хуй я ему тебя отдам без боя. Пойдем.