***
Два молодых воина сопровождали его. Цепь повозок и тележек тянулась за всадниками. С продуктами, с оружием, с одеждой, с наградами и золотом — каждая была нагружена до предела и скрипела на каждой горке, сопротивляясь. Храпели уставшие лошади, болтали утомлённые долгой поездкой воины. — Проехали половину пути, но так и не сделали нормальной остановки. Ни сна, не отдыха! — возмущался молодой самурай. «От пустых разговоров нет толка, но они помогают в дороге» Спутник его, довольно взрослый самурай, молча переносивший уже все прихоти хозяина, снисходительно относился к таким высказываниям и настроениям в строю. Единственное, что его волновало — зоркий глаз и твёрдая рука, готовые в любой момент сослужить воину хорошую службу. Риота Токугава внимательно следил за этим. Все, служившие самому блестящему даймё империи, были подобраны не случайно. Кто-то проходил по знакомству, кто-то — с помощью репутации, но все обязаны были выдержать испытание. Слабые и неспособные отметались любыми, в том числе и жестокими, изощрёнными способами, но войску даймё Токугавы мог позавидовать даже император. Пока всадники и повозки тянулись по лесной тропе, с двух сторон процессии стягивались чёрные силуэты. Один за деревом, слева, двое чуть позади, другой караулил спереди… Роем назойливых мух бесшумные синоби следовали за отрядом. Хр! Конь Риоты Токугавы в очередной раз подскочил, озираясь по сторонам. Насторожились самураи, подмечая недовольное фырканье животных. Упомянутый ранее, взрослый самурай ускорил кобылу, догоняя даймё. Стоило ему поравняться с двумя всадниками-сопровождающими, как воздух разорвало тонким свистом. Весточкой, стрела вылетела из чащи и пронзила грудь воина, не дала шанса самураю. Его тело безжизненно повисло в седле. Немая тишина, сопровождающая происходящее, повисла над лесом. Не моргнувший и глазом даймё поднял руку, останавливая процессию. Подъехал к лошади воина, вырвал стрелу из тела своего верного слуги. Тонкое древко было гладко, неприметный хвостик, но узнаваемая с первого взгляда, холодная сталь наконечника с гравировкой. Два вырезанные крыла. — Боэ! — заорал даймё, роняя стрелу и обнажая катану. — Боэ, — разнеслось эхом среди самураев и слуг, — Защита! Из кустов, с деревьев и из-за холмов поползли чёрные плащи. В масках, перчатках и с полным комплектом оружия. Полетели блестящие сюрикены и ножи-бабочки, рассекая человеческую плоть сквозь доспехи. В ответ взметнулись к небу дорогие катаны. Рассыпались по лесу бившиеся. Молодые и старые самураи бесстрашно вступали в бой с хладнокровными синоби. Раздавались крики, жалобные и воинственные, оглушая спокойствие. Сбегались группами слуги, тянули за собой повозки и телеги, но кони повсюду натыкались на россыпи шипованных макибиси, ревели и вставали на дыбы. Проворные синоби сновали между всадниками, хватая поводья, вынуждая самураев спускаться и менять тактику. Но воины господина не уступали клану в силе: чёрная материя рвалась и трещала, пропитывалась густыми кровяными пятнами. Раненые синоби исчезали в лесу, кому-то помогали; самураи прятались и перевязывались под прикрытием повозок и возвращались к исполнению долга; но ни одна из сторон не собиралась сдаваться. Пока тёмно-серое месиво бушевало на большей части тропы, со стороны города, не привлекая лишнего внимания, показался воин. Дзёнин, в длинном чисто-белом балахоне, с натянутым на глаза капюшоном. Бледно-синий пояс на его талии блестел, подобно чешуе. Казалось, совершенно безоружный, он шёл по тропе прямо навстречу даймё Токугаве. Риота, заметив соперника, спрыгнул с коня, выставляя уже окровавленную катану. Не говоря ни слова, глава клана рванулся вперёд, заставляя противника отшатнуться, избегая первого удара. Второй, третий, четвертый удары последовали незамедлительно, не давая, однако, желаемого результата. Доспехи даймё были надежны, его сноровка была невероятна. В порыве, с молодого дзёнина слетела твёрдая, но лёгкая ткань, позволяя Токугаве наконец разглядеть его лицо. Синие как морская бездна два глаза уставились в ответ. Продолжая наносить удары, напрягая до предела, собирая силу в кулаках, обтянутых бинтами, глава клана стал чаще смотреть по сторонам, уклоняясь и уворачиваясь. Почувствовавший превосходство даймё наступал, но в очередной раз, когда он замахнулся, поднимая оружие, дзёнин лишь на мгновение зажмурился, отпрыгнул, а Риоту Токугаву накрыла пелена. Похожее на дым, странное видение лишило воина ориентиров и подсказок; синие и голубые огоньки ослепили ослепленного злобой ещё больше. Часть самураев, завидев случившееся с их господином, замерла, подставляясь добровольно под удары шустрых синоби, кто-то побежал на помощь, но большинство были просто удивлены проявленной магии. — Колдун! — неосознанно крикнул кто-то из солдат, кидаясь в атаку. Рассеявшаяся иллюзия отпустила даймё из оцепенения, но дзёнин уже налетел на него с новой силой, пробивая щитки, выхватывая оружие. Все больше строй самураев редел и сжимался в кучку, ближе к телегам и слугам, сжималось кольцо. Иногда кому-то удавалось вырваться и направить коня к городу, но предусмотрительные синоби догоняли беглецов, отправляя вслед им свистящие стрелы-весточки. Больше и больше становился заметен численный перевес и превосходство наёмников. Уже не стесняясь, дзёнин одаривал соперника дымкой или красочными иллюзиями, путая и сбивая. Но… Когда даймё Токугава вытянул руку с катаной, отбиваясь от критического удара, глава синоби замер. Зоркий взгляд в минуту почернел, сливаясь с глубиной зрачка. Он разглядел в отражении стали нечто более страшное, чем сильный воин-противник. Красная маска. Два клыка, рога и мерзкая улыбка.***
— О́ни — проговорил дзёнин, отбрасывая собственное оружие в стороны. Три шага назад, и утробный рык. Медлить не было возможности: перед главой клана стоял не простой даймё, а злобный демон. Окутавший себя дымкой, дзёнин стал менять форму, искажаясь в глазах воинов и солдат. Со всех сторон поползли сырость и гул, скрывая лесную тропу; замерли синоби и самураи, пронзая тысячью взглядов сейчас только своих вождей. Дзёнин — парень в белом плаще — теперь стал чудовищем. Его острые, сырые и зеленоватые чешуйки волновались, подобно океану; вздымались жилистые крылья-плавники. Подобный гиппокампусу, он не походил ни на кого из известных существ. Запахло гнилью. — Болотная нечисть, — прошептал кто-то из молодых самураев. Но не успели воины удивиться, как даймё подскочил на высоту вдвое выше собственного роста, вскинул мечи и кинулся на противника с невиданной жадностью. Зверь и чудовище горели хладнокровием и метали друг друга по всей площадке. Слуги и синоби мирно скрылись в лесу, наблюдая за главами из-за зелёного укрытия. Сшибая верхушки деревьев, «болотная тварь», как дзёнина прозвали страшащиеся самураи, рвала плоть мёртвой души Риоты Токугавы. Но что силы природы, если против них стоит О́ни — в таком случае, всё в руках колдуна и высших сил. Достойны руки мастера и живописца подобная битва, которой не видали раньше жители лесных районов. Не проявляли себя колдуны, но и не встречались никогда в этих обжитых обителях О́ни. Эти демоны не находили среди жителей подходящих тел: словно зараза, они липли к потерянным, пропащим душам и пожирали их, превращая в гниль, и пользуясь только телом, словно марионеткой. Подобно ёкаям, они лишь прятались в этих лесах или совсем покидали их, перебираясь в Чащи. И только догадываться можно теперь, насколько дешёвой была душа даймё Токугавы, пропавшим навсегда в бессознательном рабстве. Богатый воин, возвышенное положение, связи и влияние, власть, тьма… «Нельзя недооценивать врага, даже если он поражён» Раз за разом дзёнин нападал на противника, рвал грязную ткань, плоть, но получал вдвое больше ударов в ответ. Движения О́ни были резкими, незаметными и неожиданными для монстра, тщетно пытавшегося ухватиться пастью за шею или конечности, свалить врага иллюзиями или видениями. Он сбился. Следующий удар последовал по хвосту и мгновенно поразил крыло. Мышцу свело — пронзила боль. Огромная когтистая лапа сжалась в миллиметрах от головы даймё. Но тело пронзила такана, заставляя отступить. Шаг за шагом, колдун пятился к лесу. Сильнее и страшнее звучал гул, шорохи, шёпот. Крики. Теперь уже кричали слуги, но не восторженно, не радовались самураи — им было страшно. — Creatura! — рычал и храпел монстр, путаясь среди стволов деревьев. Шершавая кора их перебирала чешую на коже, впитывала послушно оставленные кровяные пятна. Тянуло смрадом и гнилью, отчего становилось трудно дышать. Храп монстра становился громче, бросались в глаза усталость, измотанность. Чаще терялся взгляд колдуна, горящие красные глаза, он пропускал новые удары, не замечал блеска катаны противника. Не заметил он и как выставленная вперёд лапа вспорола не тело, а воздух, тут же была поражена мечом, отчего в глазах помутнело. Могучий монстр, до этого сокрушавший тяжёлыми взмахами, теперь закрутился, стал приобретать привычные, но настолько неуместные теперь очертания человеческого тела. Ткани на одной руке его и бинты окрасились в алый цвет, прилипли к вспотевшей коже. Слетел капюшон. Потрёпанные, грязные волосы слипшимися прядями закрывали лицо. Всё в царапинах и ссадинах. Порван подол плаща… Из последних сил ступив на шаг назад, обороняющийся, воин опустился на одно колено. Отступили и растворились в горячем воздухе дымка и пыль, потерялся смрад в запахе бойни. Замялся даже О́ни на месте, не нанёс новый удар, а опустил оружие, изучающе оглядывая поверженного. Стоя в грязи на одном колене, синоби поднял однако голову горделиво и важно вверх, закрывая глаза и всем видом показывая: он готов принять последний удар и свою участь. Погасли его бездонные глаза, спрятались кровоточащие кулаки, уползла таинственная дымка. — Отчего сдаёшься ты? — прогремело неестественно тело даймё, содрогаясь над воином. Но молчание было ему ответом. Скупое и сильное. Оно разозлило О́ни и заставило его вскинуть меч последний раз. Ах! Как красиво было небо в этот момент! По голубому чистому полотну его побежали во все стороны белеющие полосы, будто перья, внезапно разлетевшиеся, разрезая бездну на куски. Ярко светящимися осколками рассыпались они и свалились прямо на тропинку, сжимаясь до размера обычных капелек.