Да святится имя Твое, да прии́дет Царствие Твое,
да будет воля Твоя, яко на небеси́ и на земли́.
Хлеб наш насущный да́ждь нам дне́сь;
и оста́ви нам до́лги наша, якоже и мы оставляем должнико́м нашим;
и не введи нас во искушение, но изба́ви нас от лукаваго;
Аминь
***
…Чёрт Липкий воздух казалось не отдавал кислород, а наоборот забирал его из организма, дышать становится всё труднее. Атмосфера и пристольный взгляд Фёдора Достоевского действовали угнетающе. Этот дешёвый отель так и пропитан плесенью. …Черт И зачем он вообще сюда пришёл? Поддался на провокацию или рассчитал что выиграет их последний бой, а может просто решил умереть здесь и сейчас «во имя добра»? Дазай, наверное, и сам не знал. Но факт остаётся фактом. Сейчас он сидит на против Демона Достоевского, а тот разливает виски по рюмкам. Почему же Осаму назвал Фёдора демоном? На этот вопрос ответа он так же не знал, но понимал, что относится к нему ни как к отродью Ада, а скорее как к Богу. Его Богу. Дазай берёт рюмку в руку и задумчиво вглядывается в алкоголь. — Это не виски. Что ты туда добавил? — нарушил тишину Осаму, заметив у себя в бокале слегка не растворившийся порошок. — Попробуй — узнаешь — Чёрт, опять эта улыбка от которой бросает в дрожь. — Что это? — Я клянусь, что это не яд. Попробуй. Зачем он это делает? Безумие… Дазай подносит рюмку ко рту и делает не уверенный, но большой глоток напитка, слегка морщится ощутив неприятный привкус и с вопросом смотрит на Достоевского. — Это героин. — Больной ублюдок… Зрачки медленно сужались а чувство приятной эйфории расходилось по телу и воздух уже не казался таким липким и противным. Голову дурманили приятные мысли, но мозг ещё может здраво соображать и Осаму видит, как Фёдор берёт его же бокал и допивает остаток жидкости в нём. Размытый силуэт Достоевского аккуратно убирает бутылку и стаканы куда-то со стола и продолжает пристально наблюдать за шатеном, который в свою очередь находил всё новые и новые привлекательные стороны в «своём Боге». Вдруг, Дазай не выдерживает от внезапного пролива эмоций и подаётся через стол за тем, что бы заключить Достоевского в разватный и пошлый поцелуй.***
Какой-же предусмотридельный чёртов Фёдор. Скорее всего он предвидел, что ему придётся разложить шатена на столе и для этого он убрал всё оттуда. Продолжить мысль Осаму не дали. В него вошли. Вошли грубо и без подготовки. Крик боли сорвался с его губ, но был тут же пойман собственническим поцелуем Достоевского. Русский начинал медленно двигаться внутри парня и, кажется, только радоваться ручью слёз текущему из глаз Дазая. Чёртов садист. Демонический Бог… Отметина за отметиной появлялись на теле Осаму, как же он мог пропустить то, как Достоевский снял с него бинты? В прочем эти засосы ему уже не помешают… Больно. Очень больно. Больно даже от одной мысли о том, что он — Осаму Дазай нагло выебан Фёдором Достоевским. Вдруг из него вышли и резко скинули со стола. Дазай оказался на коленях. Как иронично: сколько раз он воспевал этого человека как Бога? Так почему же оказавшись на коленях переб собственным Богом он не рад? Рука схватила волосы Осаму со стороны затылка и практически пихнула на член «бога», впрочем Дазай и сам быстро свыкся с новыми ощущениями и сам охотно двигался на встречу, жадно облизывая его и беря до самого горла, подавляя рвотный рефлекс. Дазай уже был на приделе и готов был кончить от любого прикосновения, как вдруг......Выстрел
...Выстрел ему прямо в голову. Как он мог не заметить пистолета в руке Фёдора? Это конец? Видимо да… А Достоевский тем временем уже одевал на себя верхнюю одежду. Он победил. Бой выйгран. Книга уже практически у него в руках, но почему же он тогда не счастлив?..