***
— Тина, я просто не знал, что ты приедешь голодная, — Дан разводит руками, отходя к окну с чашкой холодного кофе, оставившем на любимой кружке застывшую коричневую полосу. — А на что ты надеялся? Что, прилетев поздно ночью, практически не спав, я успела приготовить завтрак перед тем, как поехать на утренний эфир? — выпаливаешь ты. — На то, что тебя покормили где-то ещё. Ты сама ругала меня за то, что я постоянно тебя перекармливаю и соблазняю запретной едой. Поэтому я специально ничего не покупал. И именно в тот момент, когда я наконец-то тебя услышал, ты обижаешься, потому что я тебя не покормил чем-то вкусным. Как тебя понять, Кароль? — Меня никто ничем не покормил, — с досадой отпускаешь глаза и набираешь в лёгкие воздух, сил на ссору у тебя, действительно, осталось не так много. — Но вместо того, чтобы вернуться домой, поесть и завалиться спать, я приехала к тебе, потому что переживала, что ты, черт возьми, соскучился. — Тин, глупо ссориться из-за еды! Мы взрослые люди. — Проблема в другом, ты… Ты думаешь только о себе, а для меня у тебя в холодильнике ничего нет. Даже голубику не купил, — надуваешь губы, чувствуя себя неописуемо несчастной. — Ну, какие проблемы, подожди час — и приедет доставка, привезёт все, что ты пожелаешь. Или я схожу, хочешь? — А этот час? Неужели нельзя было позаботиться обо мне заранее? Ты же говорил, что ждал… — поворачиваешься к нему спиной и ищешь в сумке матирующие салфетки. — Ты совсем перестал заботиться обо мне. — Тин, — пытается взять тебя за руку, но ты встаёшь и делаешь шаг назад. — Всё, Дан, кажется, это точка! — направляешься в коридор и накидываешь на плечи пальто. Дан не спеша идёт за тобой, потирая напряжённые виски. Ты уже успела вызвать у него пульсирующую головную боль. Вздыхаешь, надевая сапоги, а он равнодушно наблюдает за тобой, опираясь на косяк. Проходишь мимо него и оглядываешь комнату с надеждой, что что-то забыла. Несмотря на громкие слова, ты не готова просто взять и уйти. Спокойствие Дана пугает. Ты хочешь ещё немного поскандалить, но чтобы в итоге Балан обнял тебя, назвал дурочкой и сжал в своих тёплых объятиях. Хочешь, чтобы он остыл и простил импровизированную истерику на тему завтрака. Не сегодня. Пройдена критическая точка, и Дан осознал, насколько он устал. Устал от истерик на ровном месте, неопределенности и твоих вечных смен настроений. Сегодня он в первый раз ощутил, что готов отпустить тебя в пылу ссоры. Дан очень любит тебя. Но слышать утром о том, что он мужчина твоей мечты, а вечером, что половина твоего сердца умерла, и ты вряд ли когда-нибудь сможешь кого-то полюбить, тяжело любому мужчине. Конечно, Дан может взять себя в руки и терпеть всё это дальше. Но больше не понимает, для чего ему это. Зачем? Вы пятьсот раз обсуждали вас, Дан внушал тебе, что ты достойна любви. Клялся, что всегда будет уважать твоё прошлое. И давать тебе полную свободу относительно всего, что связано с ним и сыном. Дан даже позволил тебе уехать на его день рождения в Лондон. Потому что Веня просто хотел повидаться. А сам остался один с четырьмя десятками свечей и банановым тортом. Ведь Веня, по твоим словам, единственный мужчина в твоей жизни. И это тоже ранит. Дан был готов сделать все. Но ты не сделала главного, ты даже не попыталась справиться со страхом. Как только ваши отношения становились крепче, внутри тебя срабатывал защитный механизм — и ты бежала. Ты каждый раз бежала от него, от себя, от собственных чувств. Поэтому он не видит причин бороться дальше. Сегодняшний день показал, что так больше не может продолжаться. Жить в скандале хорошо только в песне. Такими темпами ты сломаешь не только его, но и себя. Этого он и боится. Видишь, как Дану тяжело, но он всё-таки выставляет тебя за дверь. Смотрит в окно, проверяя, села ли ты в машину к Виталику, ведь в таком состоянии ты вообще могла не выйти живой из лифта. Сам, собравшись с мыслями, идёт на студию. Нужно наконец-то добить альбом. Плевать, что он весь о тебе, поклонники ждут. Пусть они узнают о вашей истории постфактум, тогда, когда все разрушено, но молчать больше нельзя. Иначе его просто никто не поймёт.***
— Тин, привет! — слышишь любимый вредный голос на собственной кухне. — Вау, и что это снизошло на меня? — ирония в тебе не удерживается ни секунды. — Павел, вы решили отвлечься от своих более важных дел и сопроводить меня на радио? — Сколько сарказма, и это я всего лишь поздоровался, — Паша поправляет очки, пока ты думаешь над тем, что ещё высказать ему за его внимание к твоей персоне. Вы, действительно, не виделись достаточно долго, пока он трудился на благо отечеству, а ты напрягала все авиакомпании, летая из Лондона в Киев, из Киева в Египет и обратно. В таком тяжелом графике перелётов не было острой необходимости, просто последнее время ты не можешь найти себе место, и, так как концертов сейчас мало, пытаешься утомить себя хотя бы перелётами. — Тебя никто не просил приезжать, вот сидел в своём министерстве и дальше сиди, — хмыкаешь ты, направляя в бедного Орлова невидимые стрелы недовольства и ревности. — Я приехал, потому что никто другой с тобой больше не справляется. — Ой-ой, — закрываешь глаза, собирая косметику, — страшная и ужасная Тина Кароль. — Тин, скажи мне, у тебя все плохо с Даном? Я же знаю тебя и понимаю, что твоё настроение и взвинченность бывают не от хорошей жизни, — Пашка подходит к тебе и внимательно всматривается в твои глаза: они часто говорят ему намного больше. — С Даном все нормально, — выдыхаешь, — проблемы во мне. Я устала от карантина, отмен концертов, от Венькиного подросткового возраста и ревности к любому мужчине рядом со мной. Знаешь, что он мне в этот раз заявил, цитирую: «никого там домой не привела, пока меня нет? Помни, что я единственный мужчина в доме». Я устала ходить по лезвию, скрывая от него подробности своей личной жизни, прячась, как девчонка, устала предпринимать безуспешные попытки сблизить его с Даном. Сын меня просто не слышит. — Тин, — прижимает к себе, чувствуя, как ты дрожишь. Пашка твой лучший антистресс. — А ещё сложнее оттого, что все пытаются влезть в мою жизнь, разузнать подробности. Я решилась на такой откровенный альбом, но всем и этого мало. Я так хочу спрятать от посторонних глаз свою личную жизнь, но эти прямые вопросы. Паш, я так нелепо увиливаю. Я понимаю это. Но ничего не могу поделать, я не могу раскрывать свою душу на первом попавшиеся радио. Неужели я не имею право на что-то сокровенное, доступное только мне и близким? Хотя бы пока я сама во всем не разберусь. Понимаю, что всем интересно, но их бесконечные вопросы ранят… — неожиданно всхлипываешь, пугая друга. Даже на его плече ты позволяешь себе поплакать не часто. — Паш, ты представляешь, каково это, после ссоры видеть себя с ним под песню: «Примером»? Паш, это больно. — Может, тогда большое интервью, где ты все объяснишь? Чтобы это все меньше ранило тебя? — Паш, у меня нет на это моральных сил. Тем более, что я расскажу? Статус отношений меняется чуть ли не ежедневно. Я расскажу, а завтра это уже будет ложью. Нет, точно не сейчас. — Что у вас на данный момент? — спрашивает не для интереса, хочет помочь облегчить твоё состояние. — Мы рассорились вдрызг. И, кажется, в это раз это надолго. По крайней мере, Дан не будет предпринимать попытки помириться… Он устал, я вижу. Дан редко бывает таким подавленным. — Так и скажи им, что ты сейчас одна, чтобы поклонники были немного аккуратнее. — Знаешь, что? Паша выпрямляется, готовясь к очередному потоку обвинений. Но вместо этого, ты выдыхаешь, и, прижимаясь к другу щекой, шепчешь: — Знаешь, я именно так и сделаю. Если я признаюсь, мне будет легче отпустить Дана и оставить его наконец-то в покое… Я слишком истеричная для него, в виду последних событий для всех… — Тин, я тебя люблю… Слышишь? Знаешь, даже если все отвернутся от тебя, устав от твоего характера и индикатора настроения, то я всегда буду рядом. — Спасибо, родной, — не успеваешь сформулировать хотя бы какие-то слова благодарности, как закрываешь ладонями лицо и плачешь. — Моё ты чудо… — по-доброму проговаривает Орлов и утопает в ручье горьких слез.***
Ты в этот же день поставила все точки над і. И, действительно, стало легче. Наверное. Ремарка «не плачем» — напоминание для самой себя. Потому что тебе чертовски тоскливо осознавать, что это последняя ссора. Но нужно выбираться из этого состояния, спасаясь не чёлкой и сменой цвета, а реальными изменениями внутри. Нужно победить диагноз: «зависима от Балана», и жить, как раньше. Насколько это возможно после знакомства, перевернувшего твою жизнь и жизни многих людей. Знаешь, что от вашей магии с Даном пострадали не только вы. Ведь, когда на небе загораются звезды, их свет падает на Землю и освещает людей, которые в этот момент посмотрели на небо и поверили своим глазам — это закон вселенной.***
Жизнь постепенно начинает налаживаться, пытаешь отвлекать себя работой, привыкая быть одной. Но третий день подряд просыпаешься с неприятным ощущением в желудке и комом в горле. Сегодня ко всем симптомам добавляется ещё и головная боль, но ты наивно надеешься, что спасёт завтрак. Звонишь Жуку и отменяешь репетицию с балетом, вводя парня в лёгкий шок. Он был уверен в твоей железобетонности касательно репетиций. Но, как оказалось, ты тоже человек. Принимаешь решение отлежаться, но странное состояние преследует тебя весь день. Не можешь ничего делать, что говорить, у тебя не получается даже нормально поесть. Не понимаешь причину, ведь акклиматизация и усталость, вызванная перелётами, уже давно должны были пройти. Видимо, окончательно довела свой организм до состояния, когда он криком напоминает о себе. Ты, конечно, не наивная девочка, но мысли о тесте пока отбрасываешь. Всё вроде бы было под контролем. Вроде. Даёшь организму три дня, чтобы прийти в себя. Но он не оправдывает твои надежды. С глупой улыбкой и закатанными глазами сжимаешь в руках коробку с тестами. Не покупала тысячу разных, как в первый раз. Ты поверишь первой же одной полоске. Но видишь две. И у тебя не хватает эмоций. Нервно смеёшься, наблюдая за тем, как вторая становится всё ярче и ярче. И это произошло именно в тот момент, когда вы с Даном окончательно все разорвали. У судьбы не смешные шутки и точно свои планы. Беременность, когда тебе наконец-то удалось запланировать тур по Америке и подготовить новую программу с безумно сложной хореографией. Сто из десяти. Просто не знаешь, куда себя деть, поэтому радуешься, когда вспоминаешь, что после обеда у вас с Пашей рабочая поездка. Рада, что он будет первым, кто узнает. Но сама ещё не можешь осознать произошедшее. Камон, ты — Тина Кароль, как в твоей жизни может произойти что-то незапланированное и неодобреное тобой? Чертова балановская магия. — Привет, — открываешь дверь машины, пытаясь вести себя непринуждено, как будто ничего, черт возьми, не произошло. — Нет, нет, — Паша всё-таки замечает бурю в твоих бегающих зрачках, — я прошу тебя, не заходи, ты спалишь своими молниями новую машину. — Орлов! — недовольно восклицаешь, понимая, что тебя раскусили. Поглядываешь на переднее пассажирское, но садишься рядом с Пашей на заднее. Он хватается за ручку и начинает дёргать, умоляя выпустить его из машины. — Успокойся, у меня новости, — отрезаешь ты, приводя Орлова в рабочее состояние. — Ты нечаянно кого-то прибила, потому что этот кто-то попал под горячую руку? Предупреждаю, помогать избавляться от трупа не буду! Вон, Виталика проси, он опытный. — Всё ещё хуже, — понимаешь, что Паша расфантазировался, поэтому решаешь рубить с плеча. — Удиви. — Я беременна. — Удивила, — оседает Паша. — Кароль, ты впечатляешь. Оказывается, после стольких лет ты все ещё способна меня по-настоящему удивить. — Паш, я сейчас тебя укушу. Честное слово. — Вот и не укусишь, я подготовился, — Орлов вытаскивает стаканчик с голубикой, — мытая. Паша тоже тяжело воспринимает информацию, поэтому переводит тему. Кажется, о том, что ты уже в ближайшее время будешь неработоспособна, потом появится огромный живот, а в конце концов из тебя вылезет живой человек, осознает только молчаливый слушатель Виталик. Который улыбается и уже представляет шквал эмоций в сети. — Ого, тема, — берёшь в руки стаканчик. — В смысле? Так просто? Ты же должна была понюхать, закрыть лицо рукой и выбежать, потому что тебе стало плохо. — Не дождёшься! — Тин… А делать то что будешь? — Пашино лицо становится серьёзнее. — Ну, наверное, оставлять, — говоришь, с аппетитом пережевывая ягоды. — Это я вообще не спрашивал. Надеюсь, в больной головушке не возникало иных мыслей? — Нет. Но не знаю, стоит ли говорить Дану. — Почему, Тин? — Папаше голову снесёт от счастья, а я всё-таки хочу разобраться в отношениях с ним без учёта своего интересного положения. — Так ты всё-таки хочешь быть с ним? — Сложно отвечать на этот вопрос, будучи беременной от него, — с укором отрезаешь ты. — Тогда почему бы не рассказать? Вот этот ребёнок и будет скрепляющим звеном между вами. — Паш, это же не так просто. Что скажет Веня? Это же его страшный сон — сестричка от Балана. — Объяснишь, что уже произошло, поплачешь на его плече. Венька вредный и ревнивый в тебя, между прочим, но не зверь. Примет, свыкнется с мыслью и сильнее всех будет ждать малого. — Правда? — Правда, Тин. А от Балана скрывать бесполезно. Ты дома сидеть не сможешь, а он, думаю, быстро сложит два плюс два. А ещё быстрее это сделает Людмила. Приедет с делегацией родственников под твой дом и насильно тебя украдет. Это же для неё идея фикс — дождаться маленьких данотиночек и тиноданчиков. — Тоже верно, но все равно. Как-то это неправильно, мириться так. — Когда у тебя что-то случалось по правилам? — Паша берет тебя за руку и обводит подбадривающим взглядом. — Тогда сначала в офис? — Нет уж, мать, у нас теперь два возможных маршрута. Выбирай: клиника или квартира Балана. — Я выбираю меньшее зло… — хмыкаешь, — Балана. — Чудная. Так просто придёшь и скажешь ему? — Приду, скажу: «давай деньги на аборт, тормоз!» — Кароль! Ну мы же только что все адекватно обсудили, — вздыхает Орлов, не оценив шутку. — Прости. Юмор, как защита. — Хреновая у тебя защита, иди сюда. И как бы там не получилось, я очень рад за тебя, родная. Ты будешь офигенной мамой, — ложишься Паше на колени, умещаясь под его крылышком. Ты сейчас ни в чем не уверена в своей жизни. Единственное, что ты знаешь, кто будет крестным. Хотя это уже не мало. Волнительно ехать к бывшему после ссоры и сообщать о том, что беременна. Но только не к Дану. Знаешь, к чему бы вы не пришли, у твоего ребёнка будет прекрасный папа. Дан мечтал о малыше. Очень. И тебе почему-то радостно сообщить ему эту новость, хотя ещё абсолютно непонятно, что ждёт тебя. — Привет, — спокойно произносишь ты и поднимаешь руку, чтобы помахать. У Дана глаза по пять копеек, он знал, что от тебя можно ждать, чего угодно, но чтобы ты сама пришла после ссоры. Такого ещё не было. — Привет. Что-то случилось? — Как посмотреть, — отвечаешь, загадочно улыбаясь. — Ты пришла поговорить? — Да. Можно? — чувствуешь себя неуютно на пороге. — Ты сможешь мне пообещать, что разговор будет адекватным и спокойным? Я пытаюсь закончить альбом, поэтому очередной скандал просто не выдержу. — Не могу… этого пообещать, — абсолютно честно. Не знаешь того, кто сообщал о таких вещах спокойно. — Тогда… — он вздыхает, борясь с желанием впустить тебя и закрыть дверь изнутри. — Не впустишь? — хитро смотришь на него. — Тин… Я… — А так? — поднимаешь тест, с наслаждением наблюдая за шоком в его глазах, он рождается из ниоткуда и прочно поселяется во взгляде мужчины. Дан почти дрожит, а тебе резко становится весело. И как теперь понимать свои эмоции? Ведь внутри тебя страх, что Дан благородно предложит тебе обговорить сумму алиментов и пообещает забирать ребёнка на выходные. Потому что объективно ты его жутко достала. Нет, не может. Это же твой Дан. — Это розыгрыш? — переспрашивает он, забирая из твоих рук тест. — Нисколько. Я, конечно, жестокая женщина, но не настолько. Пройти то можно? Дан молча отходит, впуская тебя в квартиру, пока он трижды оборачивает замок, ты направляешься на кухню. — Есть что поесть? — задаёшь риторический вопрос. — Есть голубика, орехи, авокадо, как ты любишь, средней мягкости, — поговаривает в забытье. — Как знал, — не подаёшь вида, а самой приятно. Достаёшь все, что есть, и приступаешь к ужину, пока Дан медленно приходит в себя. Ему понадобилось больше времени, чем ты думала. — Тин, давай поговорим. — А о чем разговаривать? Нас двоих связывает мой залет, а дальше решение за тобой, — все ещё обижаешься, что он согласился на разговор только при таких условиях. — Не говори так. Не говори так про моего ребёнка. — Ещё десять минут назад ты не хотел впускать меня на порог, — стреляешь в него жгучей обидой, сохраняяя дистанцию. — Тин, ты знаешь, почему… Прости, я хотел дать нам ещё немного времени остыть, и наконец-то дописать альбом. — Ну да, у тебя же альбом важный, весь мир ждёт… Тебе, наверное, некогда заниматься глупостями, с которыми я к тебе пришла? — говоришь с обидой, пока он сокращает дистанцию между вами. — Ну все, тише, конечно, ничего не имеет больший вес, чем ты и… — все ещё не решается произнести вслух, сажает тебя на колени, прижимая к груди. Утыкается носом в плечо и пытается дышать размеренно, пока внутри бушует каждая клеточка. Ему хочется просто прижать тебя к себе и осознать, прочувствовать этот момент. Но ты не унимаешься. — Не так себе все это представлял? Думал, будет радость, визги? — Неважно как я это представлял, — поправляет волосы, удивляя тебя нежным поцелуем в шею. — Главное, что я стану отцом, а его мамой будешь ты. Просто дай мне осознать. — То есть ты принимаешь только ребёнка? Глупо, наверное, говорить об этом, сидя на его коленях, полностью покрытая поцелуями, но хочешь, чтобы он сказал это сам. — Тин, не говори глупостей, хотя бы ближайшие полчаса. Я не знаю, за какие грехи так вляпался, но я очень сильно люблю тебя, малыш, — успокаивающе целует, и тебе, действительно, становится легче. Вы обмениваетесь касаниями четверть часа, и только сейчас, ощущая Дановы ладони на коже собственного живота, ты осознаешь, что сбывается твоя мечта. У тебя снова будет маленький. Чудесный балановский птенчик, так самовольно и стремительно ворвавшийся в твой порядок. Ты будешь мамой. Кароль, ты сама в это веришь? — Понимаешь, что теперь наша жизнь должна измениться? Так не может продолжаться, — строго проговаривает Дан, составляя список того, что нужно сделать уже в самое ближайшее время. Начиная с серьёзного разговора с Веней, переезда, постановки на учёт, вплоть до покупки дневника беременной и загрузки календаря на айфон. — Понимаю. Но есть проблемка… — Что не так? — хмурится Дан, очень переживает за тебя. — Я уже сказала нашим, что у меня нет второй половинки. — Придётся их разочаровать и сказать, что все самое интересное только начинается, — ударяет тебя по носику. — Ведь их ждёт девять месяцев бушующих гормонов, вдобавок к твоему и так невыносимому характеру. — Прям невыносимого? — Но я, оказывается, мазохист, потому что я очень тебя люблю. — Данчик... — Данчик? А ещё неделю назад я был эгоистом, который не позаботился о том, чтобы тебя накормить. — Ты сам был виноват, не накормил, как сейчас оказалось, беременную женщину. Теперь-то кормить будешь? — Теперь все буду, — касается твоих губ, затягивая в долгий нежнейший поцелуй, заставивший вас обоих покрыться мурашками. — Береги себя, пожалуйста… Теперь особенно береги, — Дан опускается, сначала целует ложбинку между грудью, потом невесомо живот. Ты ощущаешь его трепет и теряешься, знала, что Балан будет рад, но чтобы настолько... Видишь увеличивающийся в его глазах восторг, ему буквально сносит крышу от счастья. Дан не хочет выпускать тебя из объятий, а тебе очень хорошо в его руках. — А ты нас, — зачарованная его взглядом и нежностью, проговариваешь, пока защитная броня сваливается с твоих плеч, лишая тебя оставшихся страхов и переживаний. — Прости меня, пожалуйста. Надеюсь, материнство вправит мне мозги. Ну или отцовство подарит тебя железные нервы. Смеёшься, вновь подвергаясь поцелуям. Не думала, что когда-то сможешь сделать его настолько счастливым и сама будешь неприлично счастлива в этот момент. Магия.