***
Тони — особый случай. Как только он взрослеет достаточно, это перестает его удивлять. Старки всегда отличались. Его мать отводит его к врачу, когда у него появляются проблемы с дыханием всего в пять лет. Ингалятор особенно не помогает, в отличие от отсутствия Говарда рядом. Ему восемь, когда он выкашливает первый цветок. Это день, в который он начинает верить отцу, говорящему, что такой блестящий человек, как капитан Америка, ни за что бы не полюбил кого-то такого же жалкого, как Тони. Тони понимает, что происходит, но он еще недостаточно циничен, чтобы посмеяться. Вместо этого он запирается в своей комнате и плачет, цепляясь за безупречно голубую незабудку. Люди всегда говорили, что он особенный. Он просто не предполагал, что это значит, что он умрет от безответной любви к мертвецу.***
Тони доживает до десяти, и врачи называют его чудом. Ему исполняется двенадцать, и пятнадцать, и восемнадцать, и люди называют его выродком. Его болезнь не прогрессирует. Иногда он едва может дышать, задыхаясь от цветов всех оттенков. В какие-то дни его горло едва першит. Как только он переезжает из особняка, Тони почти начинает чувствовать себя обыкновенным мальчиком, которому не суждено зачахнуть до того, как он успеет пожить. Рецидивы вызывают именно мелочи — кошмары или годовщины, или статьи о Второй мировой. В какие-то дни ему достаточно взглянуть на американский флаг, чтобы начать задыхаться. Его существование не поддается логике. Его грудь все стесняется, но он борется с этим. Он сдается ровно так же часто, но его болезнь никогда не заботило, что хочет он. Тони всегда был любимым ребенком смерти. Видимо, именно жизнь не знала, что с ним делать.***
В день, когда капитана Америку находят во льдах, воздух сладок как никогда. Он будто парит, лишь краем сознания переживая о падении. Его сердце уверенно бьется, перегоняя по венам достаточно кислорода, чтоб у него были силы улыбаться, надеяться. На следующее утро он видит в газете статью и фотографию, запечатлевшую рукопожатие Говарда и капитана. Говард смотрит прямо в камеру. Его улыбка вполне счастливая, но глаза, кажется, обращаются исключительно к Тони, выражая знакомое презрение. Это не для тебя, кажется, говорит тот, и пока мозг Тони отчаянно отрицает мысль, легкие уже сжимаются. Если бы только Тони познакомился с ним до того, как тот встретился с Говардом. Если бы только у него была возможность произвести собственное первое впечатление. Говард любит говорить, что Тони разрушает все, к чему прикасается. В этот раз, по всей видимости, ему даже не будет дозволено коснуться. Что ж, он и сам прекрасно справлялся с тем, чтобы себя угробить. И было бы жалко, если бы все приложенные усилия пропали зря.***
— Это немаленькое одолжение, Говард. Тони не собирался подслушивать, но капитан Америка в их доме, и физическая потребность мельком его увидеть или хотя бы услышать его голос, слишком остра. Он хрипел весь вечер, будучи не в силах набрать достаточно кислорода в свои легкие. Он привык к недостатку кислорода, так что задержать дыхание, затаившись под дверями кабинета отца, легче легкого. — Я знаю, и я не стал бы просить, если бы… — Это Говард. Тони где угодно узнал бы его голос, если бы не этот тон. В нем присутствует обыкновенное раздражение, присущее ему каждый раз, когда разговор заходит о Тони, но он настолько мягче, чем Тони когда-либо слышал. — Он твой сын, я понимаю, — вздыхает капитан Америка. Ни к чему хорошему никогда не приводило напоминание Говарду о родстве с Тони. — Это в любом случае скорее культ личности — фыркает Говард, будто это пустяки. — Это продолжается целую вечность. Только недавно начались ухудшения. Капитан Америка хмыкает, и Тони хотелось бы видеть его лицо в этот момент, просто чтобы знать, насколько велико его презрение. Тони думает о том, как выяснил о возвращении капитана Америки одновременно с общественностью, хотя его отец знал заранее. Он думает обо всех утрах, которые он провел, хрипя и расцарапывая грудь, и о том, что не может подняться на второй этаж особняка, не сделав перерыв на середине лестницы. Действительно, его состояние ухудшается. Даже сейчас он чувствует, как сжимаются его внутренности и корни расползаются, удерживая диафрагму в одном положении. — Он — причина, по которой я не переставал искать — говорит Говард, раскрывая единственную причину, по которой терпел выходки Тони. — Значило, что ты не мог быть мертв, правильно? Следует долгое молчание, и Тони больше всего на свете хочется прокрасться внутрь и подсмотреть. Он не знает наверняка, о каком одолжении просит его отец, но оно не может быть приятным. Они всегда неприятные, когда дело доходит до него. — Я поговорю с ним завтра, — наконец говорит капитан Америка, но звучит так, словно его приговорили к казни. Забавно, как реагируют на это легкие Тони — словно чья-то рука протянулась к его шее, чтобы задушить. Все его игры в прятки ничем не помогут, если он начнет кашлять сейчас, так что Тони спешит обратно в свою комнату, одновременно довольный тем, что довелось услышать голос человека, которого он почему-то любит, и удрученный, что все уже разрушено. — Не иди на уступки, — успевает поймать Тони, прежде чем покидает пределы слышимости. — Он заносчивый и избалованный, ему придется смириться с этим. Тони так сильно старался. Это всегда все только портило. Стив и правда приходит к нему на следующий день; его лицо сурово и плечи напряжены. Очевидно, что он здесь только потому, что обещал Говарду одолжение, и как бы сильно Тони ни был счастлив по-настоящему встретить капитана Америку, он не переносит жалость. Он, может, и умирает, но он не нуждается в благотворительности. Неудивительно, что он не оставляет себе шансов, какими бы крошечными они ни были. Первым делом он говорит Стиву: — Божечки, эти плакаты времен Второй мировой не преувеличили соотношение твоих плеч к талии. И это полностью уничтожает возможность возникновения между ними хороших взаимоотношений.***
Смерть — это то, на чем они делают деньги. Они вкладывают оружие в руки людей и они жалуются, когда кровь пачкается красным. Но всегда есть дубинка побольше, а они как раз умеют их строить. Тони не боится умереть. Смерть всегда была частью его жизни. Он боится умереть в одиночестве, хотя всегда знал, что именно так это и произойдет. По большей части он боится ожидания. Почти десять лет прошло с тех пор, как он выкашлял первый лепесток, и он давно уже перестал хранить их. Он смог бы снизу доверху наполнить десяток своих комнат этой коллекцией осязаемого горя. Однажды он выложил из лепестков щит капитана Америки — в натуральную величины и запятнанный кровью. При виде него он не смог удержаться от смеха. Он смеялся так долго и так безудержно, что почти убедил себя, что задыхается от смеха, а не от любви.***
На шестой месяц их неблагоразумного брака Говард делает Тони одолжение и умирает. Есть какая-то поэтическая справедливость в том, что Тони пережил его, несмотря на то, что для Говарда он сам умер в ту же секунду, как ему поставили диагноз. И теперь ему довелось постоять рядом с могилой своего отца и насладиться потоком воздуха, без труда заполняющим легкие. Тони не добавил ни лепестка к десяткам букетов, принесенных почтить Говарда. Менее приятно искреннее горе Стива, возглавляющего процессию, несущую тело Говарда к месту его последнего упокоения. В его покрасневших глазах написано больше любви, чем он когда-либо проявлял в отношении Тони. Ему остается только догадываться, насколько его собственные похороны будут отличаться. Это не имеет значения. Он обставлял судьбу так долго, что уже не возражает против ее приближения. А пока жизнь стала настолько приятнее. — Ты и правда бессердечный, — шипит ему Стив позже, когда гости разошлись и Тони готовится предаться сладкому сну безотцовщины. — Если бы у меня не было сердца, у меня было бы гораздо меньше проблем, — отвечает ему Тони легко, оглядывая своего мужа с ног до головы, чтобы с кристальной четкостью донести свою мысль. — Так что я только за избавиться от него. На секунду Стив выглядит готовым помочь ему. И он мог бы. Эти руки с легкостью могли бы вскрыть грудную клетку Тони. Внутренности его все равно уже опустошаются. Просто это занимает слишком много времени. — Ты мне отвратителен, — говорит Стив, расправив плечи и не шевелясь. — Я знаю. — Это было очевидно с самого начала. Пожав плечами, Тони отворачивается. У него есть дела поважнее. Теперь, без отца, у него стало на одну проблему меньше. В то же время, тем не менее, он приобретает новую: Зимнего Солдата. Он уверен, что это выйдет ему боком.***
— Я нашел твоего друга, — выпаливает Тони одной ночью. Он спускался в мастерскую. И он не видел Стива больше недели. Он по максимуму упрощает избегание друг друга, раз уж они оба в этом заинтересованы. — Что? — ворчит Стив, недовольный тем, что его остановили в коридоре. Жить вместе им удается, только если каждый притворяется, что живет один. — Кого? Тони тут же себя проклинает. Это не то чтобы его секрет, чтобы он мог о нем не рассказывать, но жить гораздо легче, если им не приходится разговаривать. — Барнс? — скорее спрашивает, чем отвечает он. — Ну, нынче он себя Активом называет. Помнишь, парень, который пытался тебя убить? Стив набрасывается на него без предупреждения, прерывая бормотание Тони злой рукой у горла. — Что ты сделал? Тони почти даже не вздрагивает. Он не был так близко к Стиву со свадебной церемонии. Он ненавидит себя за то, что это ощущается приятно, как возвращение домой, пусть злость Стива и выталкивает воздух из его легких. — Осторожнее с горлом, муж, — говорит Тони. Иногда ему кажется, что сарказм — единственное, что осталось у него против мира, и даже он быстро пропадает, когда его голос слабеет. — Тебе что, никто не сказал, что у меня проблемы с дыханием и без твоих угроз избить меня? — Я не в настроении шутить, — рычит Стив, подходя еще ближе. — Забавно, я тоже. — Перед глазами Тони появляются черные пятна, но такое случалось и раньше. Он обмякает в руках Стива, свидетельствуя о своем поражении, потому что ему все равно прилетит. Если не от Стива, то от его предательского тела. — Барнс находится в охраняемом учреждении. Он ранен. И я подбираю психиатров, которые смогут помочь ему. Стив, очевидно, не ожидал это услышать. В удивлении он отступает немного, достаточно, чтобы ослабить давление на трахею Тони. Легче дышать не становится. — Зачем тебе это делать? — спрашивает Стив, смотря на него, словно Тони — причина всего плохого в его жизни. Тони ухмыляется. Он знает этот взгляд и ухватывается за него. Он лучше, чем то раненое выражение на лице Стива, та хрупкая надежда, которая никогда не была направлена на Тони. И никогда не будет. — Потому что, из моей всепоглощающей любви к тебе, — он обнажает зубы, насмехаясь над самим собой, — я не могу смириться с мыслью, что тебе придется зачахнуть после моей кончины, так что решил вернуть тебе твоего лучшего друга. Этого достаточно, чтобы уничтожить любую доброжелательность, которую Стив мог на секунду испытывать к нему, потому что он наклоняется, снова прижимая руку к горлу Тони угрожающе. — Если хоть волосок с его головы упал… Тони слышал так много вариаций этого многообещающего молчания, что давится смешком. Он невероятно счастлив, что вместе с ним не выходит лепесток. — Боже, да ты не выглядишь благодарным, — говорит Тони фальшиво-радостно. Его голос звучит слишком высоко, чтобы не понять, что он почти задыхается. — Где он? — спрашивает Стив, опаляя кожу Тони своим дыханием. Оно дается Стиву так свободно, что Тони таращится в изумлении. — Я пришлю тебе координаты, — обещает он тихо. Как бы Тони ни жаждал присутствия Стива, находиться так близко к нему невыносимо. — Подготовь теплые вещи, дорогой.***
В первые дни, после того как ему поставили диагноз, Тони была интересна научная сторона этого всего. Как он может умирать от чего-то неизбежного? Мертвый человек не может любить его в ответ. Это не имеет смысла. И все же. Он уже десять раз должен был умереть. Ненужный, нелюбимый, всегда недостаточно хороший. И все же. К тому же он хочет умереть. Мертвым людям не нужно дышать. Он почти всю свою жизнь тренировался. И все же.***
Для призрака Барнс выглядит неплохо. Он давно уже смыл все видимые следы пребывания в Гидре. Его волосы подстрижены, одежда опрятна, рука приведена в порядок. Ужас глубоко засел в его глазах, но со временем пройдет и это. — Кто ты? — спрашивает Барнс, когда Тони заходит в комнату. В его вопросе больше любопытства, чем защиты, и Тони наслаждается анонимностью. — Тони, — отвечает он коротко, ожидая узнавания и не дожидаясь. Вероятно, Стив не упоминал своему лучшему другу о жалком подобии мужа. — Я помог в работе над МОРГом. Это максимум, который он может сказать, не упоминая, что именно он вытянул Барнса из лап Гидры, а затем не спал днями и ночами, создавая что-то, способное справиться с их — и Барсна, и его — кошмарами, выдуманными и настоящими. — Так ты здесь, чтобы данные собрать? — Барнс неловко ерзает, но не пытается остановить Тони, когда тот садится на диван, в добрых нескольких футах от него. — Нет, — передергивает плечами Тони. Данные, которые ему нужны, нельзя измерить. Это скорее связано с тем, как сильно Стив любит этого человека, достаточно сильно, чтобы вести себя почти вежливо с Тони, хотя обычно и смотреть в его сторону не хочет. — Я вижу, что сработало. Я хотел спросить, не нужно ли тебе чего. Лицо Барнса темнеет. Каким-то образом Тони умудрился расстроить его в первые же минуты знакомства. Это и правда его талант. — Люди спрашивают меня это весь день. Тони пожимает плечами, притворяясь, что ему еще не становится сложно дышать. — Наверное, потому что ты выглядишь таким потерянным все время. — Он немного об этом знает, но он здесь не для того, чтобы подружиться с Барнсом. Стив бы его ни за что не простил. — А ты- Три вещи происходят одновременно. Лицо Барнса смягчается и настораживает в одно и то же время. Трахея Тони наполняется страхом и цветами. Затем шаги становятся громче и в поле зрения появляется Стив с кислым выражением лица, готовый начать кричать. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Стив, взволнованно подходя к Баки и готовый встать на его защиту. Что они о нем думают? Что он взял на себя весь этот труд, только чтобы сделать Барнсу больно на глазах у Стива? Люди говорят, что он мелочный, но Тони всегда всего лишь пытался выжить. Намеренное причинение вреда другим никогда ему в этом не помогало. — И тебе привет, дорогой, — здоровается с ним Тони жгуче-приторно. — Я просто беседовал с нашим гостем. Он откидывается на спинку дивана, пряча дрожь мышц за высокомерием. Ненависть Стива всегда делала его таким слабым. — Как насчет того, чтобы ты держался от него подальше? — рычит Стив. Тони бы не удивился, если бы тот собственноручно вышвырнул его из комнаты. По иронии судьбы его спасает Барнс. Он кладет ладонь на руку Стива, и это касание творит чудеса. — Стив, что происходит? Когда они смотрят друг на друга, Тони едва узнает Стива. Он никогда не видел его таким открытым, уязвимым, любящим. Если бы он хоть раз посмотрел так на Тони, Тони уверен, что излечился бы. На худой конец умер бы счастливым человеком. — У Старка есть привычка разрушать все, к чему он прикасается, — объясняет Стив пренебрежительно, сводя всего Тони к его неудачам — не то чтобы ему было, чем похвастаться. Барнс хмурится и бросает взгляд в сторону Тони. — Я слышал, что он нашел меня и вернул обратно. Это так сильно похоже на то, что он его защищает, что Тони упускает свой шанс высказаться. — И я все еще пытаюсь выяснить, почему, — говорит Стив, разрушая то первое впечатление, которое Тони мог произвести на Барнса. Злость Тони очень живая, такая же живая, как и скорбь, прорастающая в его легких. Он не пытается удержать ее, когда она рычит. — Так ты войну выиграл? — спрашивает Тони резким голосом. — Подозревая, что все вокруг враги, и колотя все, что движется? — Иногда насмешки, которые он приберегает для себя, можно направить против тех, кто стоит у него на пути. Он не чувствует себя лучше от этого, но и новые шрамы ему не нужны. Поднимаясь на ноги настолько плавно, насколько позволяют его ослабшие ноги, Тони добавляет: — Я не желаю Барнсу никакого вреда. В противном случае я бы не прикладывал столько усилий. Это очень простая логика, но у Стива, естественно, иммунитет. — Ты в отчаянии, — выплевывает он, почти заставив Тони рассмеяться. Отчаяние для тех, у кого еще есть надежды, которые у них можно отобрать. — Почему? Потому что я умираю? — мягко спрашивает Тони. Он не очень понимает, каким образом он умудряется ровно стоять на ногах, учитывая, что все его тело онемело. — Я знал это больше двух десятилетий. Я просто жду, пока мои легкие поторопятся и сдадутся уже. — Ох, как же долго он ждет. Поворачиваясь, Тони устремляет взгляд на дверь. Он уйдет. Он не знает, куда, но это неважно. Нет такого понятие, как подходящее место для смерти. — Кто ты? — голос Барнса останавливает его как раз перед тем, как он может выйти из комнаты. — Тони Старк. Прости, что фамилию не упомянул. — Едва ли не каждый был бы счастлив, если бы она у него была другая. Если бы он был другим человеком — или его не было вообще. Барнс прочищает горло, отчетливо понимая, на какое минное поле ступил. — Я имею в виду, кто ты Стиву? Стив открывает рот, но Тони не сможет выдержать его ответ. — Капитану Полосатому? Никто, — спешит ответить он. — Мы женаты, но Говард скорее всего это устроил, чтобы Стиву наследство досталось. — Тони выпрямляется. Он всегда встречал свою судьбу с непреклонной головой. — Радуйся. Как только я умру, вы будете головокружительно богаты. Теперь уже скорее раньше, чем позже. С другой стороны Тони ждал этого годами. Оказавшись в уединении своей комнаты, Тони откашливает столько цветов, что мог бы в них утонуть. Он зарывается в них лицом, вдыхая их сладость, и мечтает исчезнуть.***
Хоть они и могут не видеться неделями, когда Стив выходит на тропу войны, он всегда находит Тони. От гнева Стива не спрятаться. Почти что будто они и правда связаны, притягиваются друг к друга, когда страсти накаляются. У Тони своя собственная система тревоги, и он даже не о Джарвисе сейчас. За целую минуту до того, как дверь в его мастерскую распахивается, у Тони сжимается горло и он понимает, что больше работать он сегодня не будет. Рефлекторная реакция тела Тони на присутствие Стива незамедлительна и ужасающа. Как только Стив показывается в дверном проеме, его позвоночник выпрямляется и он наклоняется навстречу, слово сокращение дистанции между ними на пару сантиметров действительно их сблизит. Мозг Тони, может, и кричит, что пора уже сдаться, уйти и попытаться спасти столько от себя, сколько получится, но Тони давно уже не принимает жизненные решения, думая головой. Даже с яростью, бушующей в глазах, Стив великолепен. В последнее время Тони снова начал смотреть на него, потому что все его положительные стороны только усиливаются рядом с Барнсом, балансирующим его. Чем чаще он показывается, тем чаще выкашливает легкие по частям. Раньше он лучше изолировался, но, когда Стив и Баки вместе, держаться в стороне невозможно. — Что ты все еще тут делаешь? — выплевывает Стив, посмотрев на Тони несколько секунд. Тони интересно, что побудило его задать этот вопрос — и, добавляет горький голос в голове, имеет ли Стив в виду, что он все еще делает в доме или почему он все еще жив. У Тони есть ответ только на один из вопросов. — Это все еще мой дом, дорогой. Я все еще не умер, — отвечает Тони. Он бы гордился тем, как спокоен его голос, если бы это не объяснялось внезапной сухостью во рту, вызванной нарастающим давлением в груди. Стив делает шаг вперед, но передумывает, будто Тони заразный, оставаясь топтаться перед единственным выходом из комнаты. — У тебя есть другие дома. Губы Тони растягиваются в том, что планируется ухмылкой, но он слишком истощен. — А мне нравится вид из этого. Ему гораздо больше нравится вид внутри дома, но он этого не говорит. Быстрейший способ прекратить работу его легких окончательно — взбесить Стива еще больше. Забавно, как это работает. — Мы не желаем тебя здесь видеть, — возражает Стив упрямо, как будто желание когда-то что-то меняло. Тони — ходячее определение неудачного желания. — Во-первых, тебе стоит прекратить говорить за Барнса, словно у него нет своего собственного голоса. Гидра и так достаточно долго это делала, — говорит Тони, хотя защита Барнса не должна быть его главным приоритетом. Он знает, каково это, — не иметь возможности принимать решения за себя. — И, во-вторых, ты согласился жить со мной в брачном контракте, заключенном с Говардом. Здесь, в одном доме. Смирись с этим. Прямо у него на глазах Стив впадает в ярость. Его руки сжимаются в кулаки, и Тони кажется, что он уже может почувствовать их на своей плоти. Возможно, приятно будет почувствовать боль, не вызванную болезнью, прорастающей в его грудной клетке, переложить вину за свои страдания на кого-то кроме самого себя хоть раз. — Держись подальше от Баки, — приказывает Стив. Слова звучат ровно и угрожающе. — Возможно, тебе стоит сказать своему приятелю держаться подальше от меня, — говорит Тони, умудряясь звучать издевательски, даже если ему не хватает воздуха. — Я едва ли в беговой форме. — Я серьезно, — мрачно отвечает Стив, делая шаг вперед, словно ему необходимо нависать над Тони, чтобы доказать свое превосходство. — Оставь нас в покое. Тони улыбается, чувствуя, как кожа натягивается на его кости. — Терпение — это добродетель, капитан, и вам осталось недолго терпеть. Не замешкавшись ни на секунду, Стив отвечает: — Ты давно уже это обещаешь. Тони ничего не может поделать. Он вздрагивает. Как бы он ни ждал избавления долгие годы, гораздо сложнее слышать от человека, которого он почему-то любит, что тот желает ему смерти. — Проваливай. — Ты должен- Давление внутри грудной клетки Тони становится невыносимым, но он не хочет ломаться перед Стивом, не хочет выкашливать доказательства своего безответного желания у Стива на глазах. Со слезящимися глазами он прикусывают губу, достаточно сильно чтобы проступила кровь. Вкус знакомый достаточно, чтобы немного его заземлить. — Проваливай. Отсюда, — рычит он. Может, из-за свирепости в его охрипшем голосе, а может, из-за крови, запятнавшей губы, Стив разворачивается и уходит. Ему недостает такта закрыть за собой дверь, так что любой проходящий мимо может прекрасно видеть, как Тони распадается в хрипящий узел боли. Смерти стоит поторопиться, решает Тони лежа на полу мастерской, окруженный морем лепестков, потому что такую жизнь он больше не хочет жить.***
Барнс сидит в его мастерской уже несколько часов. Впускать его, возможно, было не лучшей идеей — у него в ушах уже звенит от одних мыслей, как Стив будет на него кричать — но он попросту не мог не впустить, когда Барнс спустился сюда, ссутулившийся и изможденный. Тони достаточно легко может погружаться в свою работу, чтобы ему не мешало чужое присутствие, но то факт, что это именно Барнс, нервирует точно так же, как и то, что его горло уже першит, хотя Стива рядом не наблюдается. — Ты сделал мою руку, да? — спрашивает Барнс после часов наблюдения в изумлении — или осуждении. Тони точно не уверен. Тони кивает, стирая пот со лба и продолжая движение, потирая грудину, чтобы успокоить боль. — Твоя старая была тем еще дерьмом. — Это не. — На лице Барнса мелькает хмурое выражение. — Почему? Это сложный вопрос, и Тони не собирается вдаваться в подробности с Барнсом. — Инженерия — единственное, в чем я хорош. Так почему нет? — отвечает он легкомысленно, надеясь отвлечь. Брови снова хмурятся, в этот раз сильнее. — Я тебе не нравлюсь. — Неверно, — говорит Тони, но позволяет себе легкую улыбку. — Я не знаю тебя достаточно хорошо, чтобы ты мне нравился или не нравился. Хотя Стив любит тебя. У него обыкновенно хорошее чутье на людей. С некоторыми серьезными исключениями, конечно. Говард нехороший человек. Когда-то, может и был хорошим, но что-то его испортило. Возможно, это тоже вина Тони. Он хорошо умеет портить. — И все же, кажется, ты ему не нравишься — говорит Барнс задумчиво. — И? — спрашивает Тони, отворачиваясь, чтобы спрятать раздражение. Ему не нужно очередное напоминание. — В любом случае, Стив знает, что ты здесь? К великому удивлению Тони, Барнс отвечает быстро и твердо. — Нет. — Почти что словно он тоже от чего-то бежит. Когда Тони смотрит на его лицо, оно не выдает эмоций. — Не обижайся, но я буду отрицать любую ответственность за твое здесь нахождение, — говорит медленно, надеясь не обидеть. — Я, может, устал жить, но я не хочу быть убитым суперсолдатом. Вместо того, чтобы улыбнуться или продолжить смотреть на него тем же пустым выражением лица, Барнс расстраивается, разглядывая Тони, словно он хочет его разгадать, но не знает, с чего начать. — Ты любишь его. Смешок срывается с губ Тони, царапая так же, как цветы, которыми он регулярно кашляет. — Полагаю, что так, — говорит Тони, растягивая рот в ухмылке мертвеца. — Я имею в виду, иначе вся эта штука с удушением от безответной любви была бы еще более ироничной. Барнс ничего на это не отвечает, хотя выглядит так, словно хочет. Он опускает голову и разглядывает металлические пальцы, лежащие на коленях. — Ты не возражаешь, если я ненадолго останусь? — спрашивает от целую вечность спустя, звуча очень неуверенно. Тони многое знает об убежищах и безопасных пространствах, в которых можно прятаться. Он вообще не близок к понимаю того, почему Барнс выбрал в качестве этого места его мастерскую, учитывая, что ему придется мириться с присутствием Тони, но он не будет ему в этом отказывать. — Ни в чем себе не отказывай. За все то время, что Барнс проводит в мастерской с ним после, ему ни разу не становится сложно дышать.***
Тони застает их целующимися в своей гостиной. Ему не нужно видеть лица Стива, чтобы узнать его со спины, и рука Баки темным пятном выделяется на голой коже Стива. Дело в том, что первым делом Тони думает о гигиеничности и бедном персонале, который мог бы споткнуться при виде такого зрелища, прежде чем понимает, что его муж изменяет ему у него на глазах. Это неудивительно и это не ранит его больше, чем тысяча других вещей, которые Стив сделал с тех пор, как они поженились. Однако шок обрушивается на него с неожиданной силой. Вот он только что дышал, а вот его легкие заполнены удушающим царапающимся морем лепестков. Логическая часть мозга Тони считает такую реакцию немного преувеличенной, но остальные его части беспомощны, неспособны оторвать глаз от двух мужчин, движущихся абсолютно синхронно. Они так хорошо дополняют друг друга, это противоречит всем незначительным фантазиям Тони о том, что он мог бы хорошо дополнить Стива. Сцена перед ним утверждает его невостребованность. Он никому из них не нужен. Он никому в мире не нужен. Энтони Эдвард Старк, наследник величайшей в мире компании по производству оружия и полноправный гений — и никто даже не заметит, когда он умрет. — Хочешь присоединиться? — голос Баки омывает его кожу, как темный бархат. Его пристальный взгляд устремлен на Тони с непринужденным спокойствием уже насытившегося хищника. Тони не представляет для них опасности. Тем не менее, когда Стив поднимает взгляд, в его глазах читается голод, от которого Тони бросает в дрожь. Если бы только Стив хоть раз посмотрел на него так. Он не смотрит. Но его хмурый взгляд не выглядит слишком устрашающим в таком состоянии — обнаженном, чувствующем себя как дома. — Не искушай его, — говорит он, и ухмылка его выглядит выдавленной по привычке, а не из действительных чувств. — У Старка нет никакого стыда. И у Тони его правда нет. Он отдал бы одну из конечностей, возможно, даже все, чтобы проскользнуть между ними и позволить держать его в объятьях, как будто они правда этого хотят. — Насколько я помню, у тебя тоже, — мурлычет Баки, обращаясь к Стиву, но не сводя глаз с Тони. — Уверен, тебя хватит на нас обоих. — Одна только мысль работает лучше ледяного душа. Это шутливая перепалка между влюбленными. Впервые Тони уверен, что Стив не намеревается ранить его. Это все еще больно, конечно, но Тони привык. Ново желание, пронизывающее его не только при мысли о Стиве, но и при виде Баки, растянувшегося рядом. — Не буду вам мешать, — поспешно говорит он и разворачивается, сбегая. За спиной он слышит рокочущий голос Стива и громкий смех Баки. Он не может выкинуть их из головы несколько дней.***
В первый раз, когда Баки целует Тони, это выбивает воздух из его легких в исключительно положительном ключе. Невозможность дышать раньше всегда была связана со страхом или паникой. Теперь же она на вкус как надежда — не излечиться, но, возможно, не умереть никем не любимым. — Зачем ты это сделал? — спрашивает Тони, когда они отстраняются, стараясь не звучать неблагодарным, но нуждаясь знать. — Ты- Стив врывается в комнату, доказывая, что, возможно, не только у Тони талант плохом подбирать моменты. Он резко останавливается в дверях, с подозрением глядя на маленькое расстояние между Тони и Баки. — Что происходит? — спрашивает он. В этот раз Баки не колеблется с ответом. — Ничего. Этой ночью Тони выкашливает не «ничего».***
В первый раз, когда Стив целует Тони, на них смотрят. — Это только ради эксперимента, — ворчит Стив, выглядя так, словно предпочел бы оказаться в любом другом месте. Его губы твердые и неумолимые, когда они прижимаются к губам Тони, но Тони все равно плавится от этого прикосновения. Они даже на свадьбе не поцеловались, так как Стив слишком спешил уйти, как только священник замолчал. Тони, чувствует, как в его груди что-то шевелится, и, хоть он и привык к разнообразным видам боли и давления, он не уверен, что это значит. — И? — спрашивает Баки, когда они отстраняются. Выражение лица Стива говорит больше, чем его слова. Он вытирает губы и поспешно делает шаг назад. — Ничего. Это стало основным ответом между ними тремя. Но Баки реагирует не так, как Тони предполагал. Он не разворачивается и не забирает Стива с собой, посчитав вопрос решенным. Вместо этого он смотрит на Тони, словно ожидая ответа и от него. — Я не. — Тони начинает, путаясь в словах, потому что не может успокоить свой разум. — Болезнь не реагирует просто на прикосновения. Легче придерживаться научных фактов, чем пытаться разобраться в эмоциях. Хотя Тони всегда был аномалией. — Я же тебе говорил, — сообщает Стив кратко и, наконец, отворачиваясь, уходя. Баки задерживается ненадолго, словно чтобы убедиться, что Тони будет в порядке, но тоже уходит, когда Тони качает головой. Когда они уходят, Тони позволяет себе попробовать глубоко вдохнуть. Воздух достается ему так же, как и всегда, но — никаких «но». Ничего не изменилось. Предполагать что-то другое, просто потому что он не валяется на земле, выкашливая легкие, после такого сдвига в их отношениях, было бы глупо. Тем более это уже совсем скоро снова вернется.***
Иногда Стив пугает Тони тем, как незаметно он может к нему подкрасться. Обыкновенно это не проблема, так как они делают все возможное, чтобы не попадаться друг другу на глаза, но из-за этого Тони не готов, когда Стив приходит к нему. (Иногда Стиву ничего не нужно делать, чтобы напугать Тони. Одно его существование вселяет в сердце Тони неземной страх.) Тони слышит приближающиеся шаги Стива. Сперва он не понимает, что это Стив, но он узнал бы Баки, и почти никто не приходит сюда. Все же он удивляется, когда видит Стива у двери с поднятой для стука рукой. Все это тут же заставляет Тони занервничать. Он все же впускает Стива. Не в его привычках излишне усложнять себе жизнь, а отказ человеку, которого он до смерти желает, определенно вошел бы в эту категорию. — Впусти его, Джей, — приказывает он тихо, удостоверившись, что между ним и дверью находится верстак. Это не более, чем иллюзия безопасности, учитывая, что даже без проблем с легкими он не смог бы сбежать от капитана Америки. Стив заходит в мастерскую, но остается на расстоянии шага от двери. Значит, ни один из них не строит высоких ожиданий. — Баки сказал, что я должен извиниться перед тобой, — говорит затем Стив, и привычная насмешка отсутствует в его интонации. Баки, значит. Тони должен был догадаться. В последние недели Баки назначил себя миротворцем этого дома, взяв на себя неблагодарную работу по примирению Тони и Стива. Отправлять Стива сюда, словно они детсадовцы и вынужденное рукопожатие их подружит, просто грустно. — Зачем? — спрашивает Тони с опаской, все еще ожидая ударов, которые могут последовать. — Ты… — Стив делает паузу и отводит взгляд. Тони завидует тому, как глубоко он дышит. — Ты многое для нас сделал. Невеселая улыбка расползается по лицу Тони. Он и его положение делают всех, с кем он контактирует, несчастными. — Если ты про руку Бак- Барнса, он уже поблагодарил меня, — говорит Тони, прикусывая язык из-за своего просчета. Баки и так уже слишком дружелюбен с ним, когда они видятся. Если Стив выяснит, все только ухудшится. — Хотя ему и не нужно было. — Дело не только в этом, — выпаливает Стив. Он явно чувствует себя неуютно. — Ты. Мы не очень хорошо начали, но ты все равно позволил мне переехать сюда, даже несмотря на то, что я с тобой не разговаривал. — Это было пунктом в их брачном контракте, чтобы сделать смерть Тони чуть более комфортной. Не то чтобы это работало. — Ты сделал это место домом и для Баки тоже. Ты лучше, чем… — он беспомощно поводит плечами. Лучше, чем что? Чем говорил Говард? Чем рисуют его слухи? Лучше, чем Стив боялся? Лучше, чем ужасное неотвратимое зло, которым его все считают? — Не надо, — перебивает его Тони почти мягко. — Ты совсем скоро снова передумаешь. Давай просто оставим все как есть. Он не думает, что справится, если они попытаются улучшить их отношения и провалятся. Тони предпочитает знать свое место, и он может лучше справиться с ненавистью Стива, чем с этой неопределенностью, готовой аукнуться им в любой момент. Когда Тони замолкает, стараясь дышать как можно поверхностнее, чтобы не закашляться здесь и сейчас, Стив пользуется возможностью сбежать. Жаль, что стены прозрачные. Тони видит, что Стив не оборачивается.***
— Капитан Роджерс интересуется, будет ли у Вас время присоединиться к обеду, — спрашивает Джарвис, прерывая работу Тони. Откладывая паяльник в сторону, Тони хмурится на ближайшую камеру. — Кто-то вломился в серверную и пожевал твои кабели? — уточняет он, вытирая пот со лба. Он и на секунду не воспринимает предложение всерьез. — Вовсе нет, — беспечно отвечает Джарвис. С ноткой упрека в голосе он добавляет: — Я слышал, что человеческий организм нуждается в регулярном питании, хотя вполне вероятно, что для Вас это чуждый концепт. Именно поэтому я передал приглашение. Тони нравится, каким сложным становится Джарвис, как он использует сарказм и хитрости. Иногда он кажется более человечным, чем Тони в свои лучшие дни. — Ты имена перепутал, — делает замечание он, размышляя, не принесло ли последнее обновление больше вреда, чем пользы. — Ты имел в виду сержанта Барнса. — Нет, сэр, — отвечает Джарвис без промедления, заставляя Тони еще больше нахмуриться. — Капитан Роджерс запросил Вашего присутствия. — Сержант Барнс, — повторяет Тони упрямо, потому что иначе, честно говоря, получается какая-то бессмыслица. — Баки. Темные волосы, металлическая рука. Ты должен был его здесь видеть. Мне нужно проверить твои датчики? — Капитан Роджерс, — говорит Джарвис, бесконечно терпеливый и слегка позабавленный. — Высокий, светловолосый и, цитируя Вас, невыносимо мускулистый, я уверен. Тони пялится. — Ерунда какая-то, — бормочет он, ожидая, пока мысли, проносящиеся в его голове, не приведут к чему-то полезному, чему-то, объясняющему этот неожиданный поворот событий. — Возможно, Вам стоит подняться наверх и выяснить самостоятельно. Джарвис звучит так уверенно, но Стив, который ненавидит его, ни за что не пригласил бы его на обед, даже если бы Баки попросил. Стив с большим недовольством относится к маленьким проявлениям доброты Баки в его сторону. — Ты бы не стал меня разыгрывать, верно? — спрашивает Тони свой ИИ. Абсолютно не помогая, Джарвис отвечает: — Ваше благополучие является наивысшим приоритетом для меня. Потому что Тони так сделал. Иногда он чувствует себя виноватым за это. Он создал мыслящую и, вероятно, чувствующую личность — телесную или нет — а затем приказал ему заботиться о Тони. Он бы ни на что не променял компанию Джарвиса, но иногда он задумывается, что Стив был прав насчет него. — Это также значит, что ты хочешь, чтоб я больше улыбался, что делает розыгрыш более, чем вероятным, — Тони говорит сухо, не намекая даже на свои мысли. Его дитя не заслуживает быть втянутым в его сомнения. — Есть только один способ узнать, — Джарвис отвечает дерзко. Их, конечно же, больше на самом деле. Тони мог бы посмотреть запись камер на кухне или позвонить. У него даже есть мини дроны, которых он мог бы послать пошпионить. Он этого не делает. Вместо этого он сохраняет свой прогресс, аккуратно убирает инструменты и совершает прыжок веры. Путь до кухни одновременно и слишком долгий, и слишком короткий. Несколько раз Тони вынуждает себя не повернуть назад, и все же он все еще и близко не готов к тому, что может обнаружиться, когда подходит к двери на кухню. Собрав последние крупицы уверенности, он входит внутрь. Они сидят за столом, обед стоит перед ними, но они еще не приступили к еде. Там действительно стоит третья тарелка, и ни один из них не удивляется его неожиданному появлению. Тем не менее атмосфера напряженная и не то чтобы приветливая. Тони не решается шагнуть в комнату. Он прекрасно видит все, что ему нужно, и с порога. — Вот ты где, — приветствует его Баки, будто они всегда обедают вместе. Тони только мельком смотрит на него, прежде чем его взгляд падает на Стива и отказывает его покидать. От реакции Стива зависит все. Пан или пропал. Он уже чувствует легкое першение в горле. — Джарвис сказал, ты… — «хотел» — слишком неправильное слово, поэтому оно не сходит с губ Тони, — запрашивал моего присутствия. — Он сказал нам, что ты еще не обедал, — осторожно говорит Стив, — поэтому я подумал, что мы могли бы поесть вместе. Слишком натянуто и формально, и неправильно, и слова, и то, что они смотрят друг другу в глаза и с осторожностью подбирают слова. Тони не подходит к столу — но по крайней мере он не убегает, хотя все еще не понимает, что происходит. — Просто сядь, Тони, — вздыхает преувеличенно Баки, как будто это Тони неожиданно сошел с ума. — Это всего лишь обед, не ракетостроение. Построить функционирующую ракету с нуля все еще перспектива получше, чем сидеть за одним столом со своим мужем. — Это итальянская кухня, — добавляет Стив тихо, — Говард говорил, что твоя мать была из Италии. Иррациональная злость поднимает в Тони при упоминании матери. Стив уже отобрал у него отца, он не может претендовать и на Марию. Но все же есть в выражении лица Стива что-то серьезное, что-то, что раньше было окрашено презрением, а сейчас не ясно. Тони бросает взгляд на Баки, и тот кивает ему — что не должно успокаивать, Баки друг Стива, не его, но тем не менее заставляет Тони подойти к столу. Он садится и близость к другому мужчине невыносима. Раньше нахождение в одной комнате всегда заканчивалось криками и еще более разбитым сердцем. Сейчас же они держат головы склоненными, а руки занятыми. Атмосфера ужасна, но все же самая мирная за все их совместное существование. — Ну так, — тянет Баки и ждет, пока внимание не будет обращено на него. — Над чем ты сейчас работаешь, Тони? — спрашивает он затем, чересчур жизнерадостно, заработав два недоверчивых взгляда, от Стива и Тони. Что еще страннее — Стив смотрит на Тони, почти заговорщически, как будто это они вдвоем нормальные, а его лучший друг сошел с ума. Момент быстро проходит, но на лице Стива все равно написано любопытство. — Я… — Тони прочищает горло, и впервые его голос хрипит не из-за цветов, а обыкновенных нервов. — Я хочу сделать телефон. Никто ничего не говорит долгое время. Они, правда, смотрят, но Тони не чувствует себя совсем уж неуютно под их взглядами. — Оружием? — спрашивает Баки. Он все еще ведущий в разговоре, но недоверие на его лице то же, что и у Стива. Всем наследием Говарда была смерть. Даже сам Тони никогда не был свободен от нее ни внешне, ни внутренне. Он не хочет, чтобы это было его наследием. — Нет, — говорит он твердо, не позволяя своим сомнениям показаться. — Телефоном. Для всех. Неуверенная тишина повисает над ними, но всего на мгновение, на губах Баки расцветает улыбка, наверное, настоящая, учитывая, как теплеют его глаза. — И как дела продвигаются? Весь обед они беседуют и не цепляются за жалобы и обвинения. Если бы не постоянная тяжесть у Тони в груди, можно было бы принять его за трапезу между новыми знакомыми, проверяющими, получится ли у них подружиться. После Тони весь день проводит, не опасаясь задохнуться из-за своей глупой любви.***
Первый раз, когда Стив называет его Тони, мир перестает вращаться. Это похоже на удар в живот, и все же Тони кажется, что он никогда так свободно не дышал.***
Иногда ему кажется, что он спит. Не потому что все очень мило и легко — как раз наоборот. Но каждый раз, когда Стив смотрит на него, сначала нейтрально, потом с улыбкой, каждый раз, когда он обращается к Тони по имени или когда они умудряются закончить разговор, ни разу друг друга не оскорбив, Тони ожидает, что проснется. Он никогда не видел Стива, не насмехающегося над ним, поэтому любое другое его выражение лица кажется незнакомым. Тони не может не ожидать неизбежного. Только оно не наступает. Баки чаще приходит в мастерскую и иногда Стив приходит вытащить их поесть, намеренно включая Тони. Несмотря на его ожидания, его еду никто не отравляет. Участие в разговорах переходит от натянутого к заинтересованному. Одной ночью Тони застает Стива, бережно держащего цветок, найденный среди мусора. Затем Стив начинает присоединяться к ним в мастерской. В отличие от Баки он не заинтересован в том, чтобы помогать. Сперва он просто наблюдает за ними, потом рисует их. Позднее комната кажется пустой, если на диване не сидит Стив. Они так много времени проводят вместе, вместе выбираются на прогулки, вместе смеются. Вместе — это концепт, который Тони испытывает впервые. Он не хочет этого лишиться. Чудесным образом, они тоже, кажется, не намерены от него избавиться. Это не тот исход событий, на который рассчитывал Тони. И он не идеален. Тони ни на что в мире его бы не променял. Дышать, по сути, легче не становится, но жить — да.***
Когда Баки снова целует его, Стив рядом, наблюдает за ними с подобием улыбки. Тони отвечает, прежде чем может опомниться, и отстраняется. — Что? Они сидели на диване все вместе и смотрели фильм, о котором Тони тут же позабыл. К этому моменту он уже привык к блуждающим рукам Баки и не был сильно вовлечен. Людям всегда нравилось распустить руки с ним, наследником-мультимиллионером, умирающим от загадочной болезни. Несмотря на то, что он был обречен, люди всегда полагали, что он может многое дать. — Скажи нам остановиться, — говорит Баки тихо. Прежде, чем Тони успевает осознать слово «нам», Стив приближается к нему со спины, плавясь к Тони, будто они всегда подходили друг другу, и прижимается щекой к щеке Тони. Он чувствует себя загнанным в ловушку, прежде чем осознает, что на это он надеялся всю свою жизнь — они со Стивом так близко, что могли быть единым целым. — Что ты делаешь? — спрашивает Тони с паникой в голосе. Он ожидает превратиться в хрипящее месиво в любой момент. Его легкие предательски тихие, тем не менее, плевать хотевшие на то, что ему лгут. — То, что должен был сделать с самого начала, — отвечает Стив. Тони не верит ему, но он не может не верить прикосновению губ к чувствительной коже его шеи. Узел отчаяния в груди Тони не исчезает после. Все не так хорошо. Но он чувствует себя счастливым. Впервые почти за два десятилетия смерть не нависает над его плечом, а наблюдает с другого конца комнаты. Это почти как быть свободным.***
— Я люблю тебя, — Баки говорит это первым. Они сидят на террасе все вместе, наблюдая за медленным заходом солнца. Они не держатся за руки и не готовятся ко сну. Пару минут назад они обсуждали, что, наверное, можно разбить небольшой сад. Обстановка настолько преисполнена домашним блаженством, что слова Баки бьют по Тони, как удар в живот. Он закрывает глаза и усилием воли расслабляет лицо. Он не собирается отбирать этот момент у Стива и Баки. — Казалось бы, самый болтливый человек на планете найдет, что ответить, — поддразнивает Стив, но замолкает, когда замолкнувший Тони все еще не смотрит, ничего не говорит. — Тони? — зовет он тихо, подталкивая его. Тони сопротивляется долгое мгновение, прежде чем моргнуть от яркого солнца и сконцентрироваться на двух мужчинах рядом. Они оба смотрят на него, улыбаясь, но в глазах Баки — тревога, а у Стива — беспокойство. — Я люблю тебя, — повторяет Баки медленно, не отводя взгляда от Тони. — И я тоже люблю тебя, — добавляет Стив, предлагая Тони взять его за руку — и Тони, нерешительно, но берет. — Я… — Тони прочищает горло, его желудок сокращается. Именно в этот момент он осознает, что не чувствует царапанья лепестков в горле. Он неделями не кашлял цветами. Делая глубокий вдох, он не чувствует сладкого запаха, только морскую соль и нагретые солнцем камни. Улыбаясь, он смотрит на свою руку в ладони Стива, а Баки смотрит на него. — Я тоже вас люблю.