Бездонная пропасть моей тихой любви...

Я любил её, тихо, про себя, Но её улыбка осветила тьму моего дня. За каждой по истине привлекательной девушкой прячется гад, которого она не заслуживает. Я бы давно навалял ему, но дело в том, что этим гадом был мой лучший друг. Не подумайте, что я ненавидел Малфоя, нет,он был хорошим человеком, сложным временами, но хорошим. И когда он в комнате рассказывал о Грейнджер (меня бесило, что он вроде и был в неё влюблен, но называл её по фамилии), я просто молчаливо слушал, временами старался его поддержать. Не знаю когда мне успела понравится Гермиона, но было это явно не сразу. Кто-то влюбляется из-за внешности, кто-то из-за души, а я из-за её сияния. И нет, я чёрт возьми не устану сравнивать её со звездой, такой далёкой и одновременно такой загадочной. Парой, как все звёзды хотела погаснуть, но я делал всё возможное чтобы она светилась ещё ярче чем обычно. Я старался шутить, веселить её, когда Драко делал больно, а он умел подкинуть угля в огонь. В прочем я тоже был не без изъяна и мне с самого детства отец говорил, что я стану Пожерателем, таким же как и он, а мне было от этого тошно. Не люблю когда будущее за тебя пытаются предугадать, подстроить. Но будущее лишь поток, лишь ручей, который неугомонно журчит и несётся вперёд. В этом течении мне иногда казалось, что я маленькая лодка, которая неспеша по нему плывёт, не зная где я хочу быть, кем я хочу быть. Оказавшись на Слизерине, у меня не было друзей, скорей я был изгоем. Я был нетронутым обществом, амбициозным мальчишкой, но никогда никому до этого не было дела. Все делились на банды, а я был сам по себе, я был один. Позднее меня бесило одиночество, оно меня душило, но к шестому курсу попустило хватку. С Пэнси мы дружили давно, ещё с третьего курса. Она назвала меня тупицей, а я её мымрой. Мы и поцапались тогда. Пришлось отдувать наказание у Снейпа, ведь мы опрокинули котел прямо на его уроке, но в конечном итоге стали друзьями. Забавно, не так ли? Люди, которых вы называете лучшими друзьями, парой имеют самые странные и веселые истории знакомства. Паркинсон меня не испортила, называю это искушением и я ему поддался. Мы проказничали и творили маленькие пакости, не часто, но иногда бывало такое настроение. Помню, когда я услыхал о Гермионе, сразу её не взлюбил. Она была заучкой и чуть ли не до дыр зачитывала библиотечные книги. Каждый раз как я туда приходил, видел её. Сейчас моё хобби казалось постыдным, но мне нравились книги, а особенно поэзия. В ней был какой-то сок, нектар знаний, который я хотел собрать. В библиотеке Хогвартса читал в основном про тайны нашей школы, волшебников, магию и прочее, но приезжая домой, успевал забежать в магловский книжный и что-то подыскать. Дома я мог перечитывать один и тот же стих раз сто, если он мне понравился и постепенно что-то запоминал. Мать всегда стучалась трижды, аккуратно и не громко, она звала меня на ужин. Она всё готовила сама, хотя мы могли позволить себе прислугу. Ей нравилось готовить и она часто твердила, что живёт этим. Ей нравилось сервировать стол каждое рождество, когда я приезжал. Когда мне было 9, я находился в своей комнате, а она лежала в кровати громко кашляя, практически задыхаясь. Я вошёл в родительскую спальню. Увидел её уставшее лицо, длинные черные волосы, раскинувшиеся на подушке, а в руках она держала платок с семейным гербом. Отец меня не просвещал в её заболевание. Я думал, что она просто устала, ведь в последнее время меня всё чаще отправляли к родителям моего отца. Мои руки затрусились, а лицо значительно побледнело. Я прислонился к кровати, а она говорила необычайно тихо: - Тео... - Да? - Пододвинься ко мне поближе, сынок. - К..конечно. Она бледными руками дотронулась до моих щек. Они были до ужаса холодными и, видно не всегда ей поддавались, лишь в разе сильной нужды. - Отец твой весьма строгий человек, но прошу, не злись на него. Не стоит кричать на него в ответ, когда он не в духе. Умейте слушать друг друга. Прошу. - Что... Что-то случилось, мам? - За этот год, я... Мне было плохо, в последнее время стало хуже... - Ты...ты умераешь? Но... - на моих глазах появились слезы, я ещё ни разу не плакал при матери, при самом светлом человеке, которого мне доводилось встречать. - Я буду рядом, постараюсь быть рядом... - Неужели ничего уже нельзя сделать? Совсем ничего?! Я... Мам, прошу. Ещё же можно что-то сделать, ну что-нибудь! Ну вот пить, хочешь пить? Или может вызвать врача или какого-то знахаря? - в моей голове выскакивало куча дурацких идей, язык их озвучивал, все, без остановки. - Мам, всё что угодно для тебя сделаю лишь бы ты... - Тихо, тихо, мой мальчик. Не плачь, не стоит. Единственное чего я хочу сейчас это... - Что?! Лишь скажи, я сделаю всё! Всё на свете для тебя. Прошу, лишь скажи... - Чтобы ты был счастлив. - Но я уже не смогу быть счастливым, мам! Я не смогу... Мам?! Я думал, что она просто заснула. Насколько я был глупым, ведь можно было приложить два пальца и проверить пульс. В любом случае было уже поздно. Никогда мне ещё не казалась жизнь такой короткой. Что я для себя уяснил это лишь то, что все звёзды меркнут. И она померкла у меня на глазах. На солнечной системе, которую я с того дня выучил чуть ли не на зубок, она была моим созвездием, созвездием нашего семейного очага и уюта. Позже, пришел уставший отец и видя мои красные глаза и палец, указывающий на комнату, он не абы как испугался. Он знал о её болезни, знал что у неё были проблемы с сердцем, несколько приступов, но не думал что утром увидет её в последний раз. Отец сказал мне выйти подышать, пока он с ней поговорит(я тогда не знал, что он просто пытался справиться с гневом, болью и печалью, которые одновременно на него свалились). Ночь была холодной, ветрянной. Я уселся в саду, сел прямиком на снег и смотрел на небо. Тогда узрел необычайное созвездие Эридан, похожее на текущую по небосводу извилистую светящуюся реку. Для меня же это был знак. Мать уже продолжает свой путь на звёздном небе. И весь декабрь, который я пробыл дома, каждую ночь смотрел на это созвездие. Рождество мы отпраздновали вдвоём. Это был самый пустой, молчаливый день в моей жизни. Отец старался накрыть на стол и еле как запек индейку. Она хоть и подгорела, но пахла весьма неплохо. - После ужина пойдем проведать мать. - безэмоционально пробубнел он - Пап, а как же праздник? - эх, маленький я не знал ещё, что его ждёт. Он всё ещё витал в облаках и хотел получить хоть какой-то подарок на Рождество. Глупый маленький Тео... - Теодор, попрошу свои эмоции оставить при себе. Сейчас всем сложно, но со временем мы сможем жить дальше. Сегодня мы должны с ней поговорить. Это не обсуждается. Я глубоко вздохнул и начал ковырять индейку вилкой. - Тео, прекрати баловаться с едой! - строго сказал он. Отцу было особенно тяжело, но как же он держался. Знаете, двадцать пятого декабря я слышал отголоски хора, видел в домах по дороге,как собиралась вся семья возле камина. Я слышал, как в каких-то домах даже смеялись. А мы шли попрощаться. Я не мог не вспомнить похороны. В тот день собрались родственники, много знакомых. Я видел как гроб зарывали под землю. Кто-то плакал, а кто-то лишь опустил голову вниз, дабы проститься. Я понимал, что не хочу так. Не хочу доставлять близким столько хлопот, а любимым столько боли и душевных ран. Я не хотел, чтобы мою могилу обросла трава и, что хуже, каждый раз меня навещали и горько плакали, прощались и по долгу разговаривали. А я всё равно приходил посидеть рядом с ней, а в один день даже заснул. Меня разбудил мой отец, взглянув как я в обнимку спал с могилой. Я мало кому об этом рассказывал. Пэнси сказала что-то вроде:"Во имя Салазара, Тео! Почему ты держал это в себе? Это наверное ужасно потерять кого-то. Держись, чувак, хорошо? И даже не думай опускать руки, слышишь?!". Паркинсон ещё не сталкивалась с той болью в груди, ведь что-то сильно сжалось. Так сильно и причем резко. Уже не вернуть того, что было раньше. Помню, как на первом курсе после урока по Уходу за магическими существами ходил по Запретному лесу и увидел их. Они были большими крылатыми костлявыми лошадьми и тогда что-то ели, я точно не припомню что именно, но это не столь важно. Я посчитал их весьма противными и прошел мимо. Со временем, уже на третьем курсе, я их вновь увидел, так же как и Лавгуд, говорившую с ними. Парой, я даже во снах их встречал. - Это фестралы. - пробубнела в пустоту тогда Полумна - Это ты мне? - недоуменно спросил я - Да. Я тоже их вижу. Красивые, правда? - Я бы так не сказал... - Их видят лишь те, кто видел смерть... - Тео! - кричала Пэнси - Уже иду! - крикнул я в ответ А потом Полумне промолвил: - Э. Да, спасибо за... Просветление. Сделаем вид, что друг друга не знаем. Чао. - Удачи. - загадочно сказала она, и я ушел. Мы редко пересекались и в целом больше не разу даже не заговорили. Раньше думал, что их видит всякий, а не лишь те, кто знакомы со смертью. Уже на курсе четвертом собрался наш Слизеринский квартет: Блейз, Пэнси, Драко и я. Помню, я как за себя радовался, что у Малфоя появились чувства к Гермионе. Он буквально светился, когда в конечном итоге она тоже к нему была не равнодушна. Позднее, Гермиона доверилась мне и мы довольно часто встречались на Астрономической башне. Это были прекрасные времена, правда. Разговоры ни о чем впервые настолько сильно на меня повлияли и запомнились. Но я всегда был в тени. Не скажу, что это было плохо, нисколько. Темнота меня не пугала, скорее мы стали хорошими товарищами. Но почему так не хватало света? Почему мне так не хватало её? Гермиона часто пыталась оправдать Малфоя, даже когда он поступал как последняя мразь. Она хотела его исцелить, показать что он может исправиться. Я же, не скрывая, говорил про пропасть, огромную черную пропасть, пропасть забвения, которого она так боялась. И попросту предлагал в неё прыгнуть. Она смотрела на меня так, будто бы я не правильно произнес заклинание - с каким-то презрением, недопониманием, на что я просто смеялся. - Ей! Да что тут смешного? - возмущённо спросила она в одну из безсонных ночей, по-дружески меня толкнув. - Ничего, Герми, правда. - Тогда почему ты смеёшься? - Хочу спрыгнуть в неё... - Куда? В пропасть? Совсем из ума вышел? - Возможно. - усмехнулся я. - Видишь те звёзды? - Да, безумно красивые... - Они все погаснут. - Ну Тео! Не порть момент! - Возможно сегодня или завтра, а может через сотни лет, но вот по этому я на них и смотрю. Смотрю, пока они не потухнут или не скроются за палящим солнцем и светом следующего дня. Она положила голову мне на плече. Сначала я немного вздрогнул от неожиданности, но вскоре привык. Хотя бы так она была рядом. Моё сердце стучало всё чаще, а я просто пытался скрыть этот стук. Я чувствовал себя тем Ноттом, которым я хотел быть лишь возле неё. Но её сердце было уже занято... Я видел этих счастливчиков и в день свадьбы, их свадьбы. Мне казалось, что чувства остались в прошлом, вместе со школой, но когда я увидел как она шла в длинном обтягивающием белом платье с букетом к алтарю, то понял за что её полюбил. За глаза, за улыбку, за то, что она просто Гермиона(ведь когда ты любишь, тебе не столь важны причины и аргументы чувств). Я понимал, что досталась она не мне и лишь радовался за них. Они поклялись быть вместе до конца, пока смерть не разлучит их. Да, кстати букет поймала Паркинсон, но вы бы видели её отвращение, она его просто кинула Джинни, которая его заслужила. Я так никого и не нашёл, ведь любил лишь её. Глупо, знаю. Я пытался что-то сделать, но сердце противилось. Я закатал рукав рубашки, стоя вдалеке, пока никто не видел, и на моей руке красовалась метка, которую я получил ещё в 16. Малфой с горем по полам избежал её, ведь у него был тот, кто мог его спасти... Я не хотел, чтобы отец гордился мной. Плевать мне было на эту гордость. Эта метка лишь напоминала о моей гнилой душе и черном сердце. Отец мой кстати отбыл уже тюремное заключение, после битвы в Отделе Тайн. Я же говорю, что тут никто не идеален чёрт его подери. Остался я с ним и когда мне было под сорок, ведь правда, не хотел его оставлять одного. Всё же он меня вырастил. К сорока годам начал работу над экспериментальной моделью Маховика времени по заказу Люциуса Малфоя. Собирание крохотных деталей меня успокаивали. Мысли отвлечены, руки чем-то заняты. Делая модель, я всё думал, а смогу ли я вернуться в прошлое и признаться Гермионе. Малфой был бы опустошен и разбит. Лучше ничего не портить. Оставить всё как есть. У них подрастал Скорпиус, а я сидел в своей старой комнатке. Ничего у меня не менялось, но могло. Могло, если бы я хотел это по-настоящему изменить. Но вопрос в том хотел ли я? Хотел ли я этого на самом деле? Да. И что я для этого сделал? Абсолютно ничего. Вообще ничего. Ко мне пришло письмо. Сова неугомонно стучала в окно, загораживая солнечный свет. Конверт был черного цвета. Письмо гласило: "Сбор слизеринского квартета.Гермиона мертва. Завтра похороны. Постарайся написать речь. Драко. " - Ч...что? Нет. Это наверное ошибка. Она же ещё молода. Не может быть чтобы она... Мерлин. Почему кто-то должен умереть? В этом ли суть трагизма?! Я чувствовал как кто-то надо мной насмехается. То ли чертова смерть, то ли мои же ошибки, глупые ошибки. Звук похорон в моем мозгу, жужжит как неугомонный шмель. Я непереставая мну в руках листок с прощальной речью. Давно мы так не собирались, жаль, что поводом стали лишь похороны, похороны Гермионы Грейнджер. - Я однажды сказал, что все звёзды меркнут и вот она померкла для нас всех. Гермиона сияла, ярко и необычайно красиво. Её свет завораживал и отнимал дар речи. Я бы вспомнил всё. Поведал бы все мои чувства, но не хочу чтоб моё сердце кровоточило... Собрались и гриффиндорцы. Что ж, никто не возражал, ведь за жизнь она помогла не одному человеку, спасла не одну жизнь. А звук похорон всё звенел непереставая. И люди в черном гроб тот всё держали, аккуратно опускали его в землю томиться вовек. И вот я уже смотрел на её надгробье. Не так я себе представлял нашу встречу. Мне хотелось лечь рядом с ней. Взяться за руку, поддержать и болтать как раньше, не о чем конкретном. Нам с Драко надо было многое обсудить. Мы стояли ночью, когда все разошлись. Я зажёг заклинанием сигарету. И мы начали разговор. Драко рассказывал много о Скорпиусе, который гостил тогда в Мэйр (думаю Гермиона так же бы поступила, отправив сына к Малфоям) и через время сказал: - Ты в праве злиться на меня. Обижаться, что не ты был вместе с ней всё это время. - Я не хочу об этом говорить... - я пытался избежать этой темы, ведь уже устал об этом думать, так же как и каждый день ранее - Она была тебе не безразличной. - всё же умеренно сказал он - Она была мне не безразличной?! Да ты сам меня к ней подтолкнул! Практически вынудил! Будто бы сам хотел, чтобы я влюбился! Но зачем?! Когда это ты любил её всё это время!!! - Тео, я же не... - Дерьмо это всё. - я потушил ногой сигарету и ушел. - Ты куда? - Подальше от таких как ты! И тогда я шел. Не зная даже куда конкретно,я просто шел. Так, будто от этого зависела моя никчёмная жизнь. В голову напрашивались строки Уильяма Вордсворта: "И город спит. Еще прохожих мало, И в Сердце мощном царствует покой." Тишина царила в пригороде Лондона, а я всё шел. Меня успокаивало постоянное движение. Я не думал ни о чем кроме поэзии. Старался по дороге вспомнить кого я читал из классиков, что я учил на память. И вот прошло с этого момента ровно 16 часов. Ног своих уже не чувствовал и будто не я ими управлял, а кто-то делал это со мной. Руки были в карманах весьма лёгкой куртки, ведь была середина весны. Уже не видел того большого коттеджа, от которого начал свой путь. Под утро видел как открывались некоторые прилавки, как кто-то уже занимался спортом, а кто-то гулял с собакой. Слышал пение птиц. Чувствовал запах новоиспечённых булочек. Я знал что Малфой волновался, знал, что волновалась Пэнси и отец, но я всё равно непереставая шел. Как будто это успело стать моей терапией и сейчас я выгуливал все дни, которые просиживал дома(а был я тем ещё домоседом). Я думал о Гермионе, всегда о ней думал. Меня переполняли эмоции. Почему осознание приходит слишком поздно? Столько ответов было, на которые я на протяжении всей жизни так и не смог ответить. Мать хотела, чтобы я был счастлив, а я ей сказал, что так не получится. Не устану говорить, что во всем виноват был я сам. По этому я спрыгнул в пропасть. В эту глубинную манящую пропасть. Мне снилось, что там время идёт иначе. Что оно не убегает ото всех, не прячется. Оно зависло. Оно окаменело, застыло. Мало кто меня поймет, знаю. Но я прыгнул будто за двоих. Так, будто выхода другого не было. Я знаю что он был. По крайней мере знал. У себя на столе я ещё до прихода написал завещание, просил меня не хоронить и обойтись без собирания гостей и прочего, прочего. И вновь я слышал звук похорон. Забыл, что наш квартет никого никогда не слушал кроме себя. Мой сломленный рассудок. Я всё падал вниз, и вниз, в ту пропасть. Поближе к ней. Мой гроб зарыли глубоко под землю. И я чувствовал её присутствие. Чувствовал, что всё же дал ей вновь взяться за мою руку и почувствовать уже мертвецкое тепло. "Как брат с сестрой шептались мы Всю Ночь - не зная сна - Пока до губ не вырос Мох, Скрыв наши имена."