Plundered gold
That was taken long ago
Afore we had our chance (Dah!)
Капитан высокий — это первое о чём думает Хокинс, он не поднимает взгляд, ему кажется, если они встретятся глазами, то горло заполнит морская вода.
Судьба любого, кто посмеет заговорить с мёртвым.
Тусклый свет играет на застежках солдатских сапог.
Если Джим повернёт голову, то увидит босые стопы Калипсо.
— Юнга, капитан хочет видеть тебя, — напоминает колдунья, покачивается, готовясь в любой момент оказаться между ними.
— Джим Хокинс, — приходится выпрямиться, резко, — Джим Хокинс, сэр, — протягивает дрожащую руку.
— Отставить, — изучает.
Не представляется, ждёт.
— Капитан, мне нужно вернуться, — после первого слова — обращения, становится чуть легче.
— Смелее, юнга, — подбадривает Калипсо, хлопает в ладони; костяные браслеты звенят на её запястьях.
— Отставить, — не издевается, не терпит вмешательства в смотр.
— Мне нужно вернуться, — твёрже, — Мне нужно вернуться — я не могу оставить матушку совсем одну, — держится, — «Адмирал Бенбоу» — трактир, очень тяжелая ноша для её плеч, — уже увереннее потому, что в глазах капитана промелькнул интерес, а может и вовсе плескалось само море.
— Вдова?
— Грубо! — вмешивается колдунья, недовольно хмурится, теснясь у стола.
— Да, сэр, — стойко, — Отец, — продолжает.
— Достаточно, — останавливает капитан.
— Историю нужно выслушать полностью, — заметила Калипсо.
— Мальчишка не младенец, чтобы другие принимали за него решения.
— Разверните корабль, — другой путь, сквозь опасные скалы.
На всех парусах.
— Ради чего? — от прямоты капитан посмеивается, даже склоняет голову набок, заметно прислушиваясь.
От этого лицо колдуньи смягчилось.
— Вы бы позволили себе оставить близкого человека в опасности?
— Тогда, почему такой смельчак бросил свою бедную матушку одну и пробрался на чужое судно?
Корабль большой, гибкий в свете луны — титан, нашедший отдых у камней под скалой.
Тёмный краб с деревянным панцирем.
Паруса устало опали.
Выброшенный на берег якорь когтистой лапой держался за сушу.
— Я не знаю, — честность; от неё в горле сжимается ком.
— Таким здесь не место.
— Капитан! — чайкой встрепенулась Калипсо, она легко, раньше всех почувствовала, как окружающая их, невидимая для глаз магия собралась в зловещую тень.
Закипела, отзываясь глухим скрипом досок.
Так рассерженные коты выгибают спину.
— Если мальчишка желает уйти, то он волен покинуть судно, — подняв ладонь, заключает капитан.
Холодный поток воздуха толкнул Хокинса в грудь.
А позади, своды дверей каюты сузились поджатыми губами, ручки задрожали, готовясь распахнуть.
— Александр, мы не можем просто бросить его в море, — всё же обращается, делает защитный шаг вперёд, — Юнга, — движение, длинное сухое платье дрогнуло волной, бросившись в ноги.
Налипшие на край щепки отпали.
— На «Испаньоле» нет команды.
— Её можно вернуть.
— Никогда.
— Я справлюсь, сэр.
— Достаточно, — повторил капитан, — Я принимаю решения на этом корабле, — пальцы сорвались в кулак, расслабились в жесте щелчка, — И наш разговор окончен, — готовится спустить что-то с цепи.
В этом можно было рассмотреть шанс.
Момент для последних слов.
— Если команда вернётся, то вы сможете повернуть?
— Моряк, — рокот, — Даже юнга должен отвечать за последствия своих поступков, — не моргает, смеряет пронзительным взглядом, — И никто другой, — лично для колдуньи.
— Всё же юнга, — тянет сквозь белые зубы Калипсо, ловит. Оказывается совсем рядом, цепляется за рукав изношенного временем мундира.
— Сухопутным крысам здесь не место.
— Это можно исправить, — поглаживает, поднимаясь.
— Калипсо.
— Одиночество не сделает лучше.
Капитану требуется время, чтобы ответить, переступить через что-то:
— Мальчишка может остаться.
— Под моим крылом, — напыщенно; пол подмело острое крыло, — И он сделает всё, что в его силах, верно, Джимми? — предлагает.
— Обязательно, капитан.
— Не дорос.
— Вот, вы и поладили, — почти мурлыканье.
— Теперь, оставьте меня одного, — щелкает — фокус шарлатана, но «Испаньола» послушалась.
Прогнув доски, вытолкнула, призрачной удочкой вытянула Джима.
Точно застрявший в глотке кусок.
Если бы не вмешательство колдуньи, то пол коридора был бы твёрже — неся, выступы дерева смягчились, крутыми боками, живым ковром вытряхнули на палубу.
Осторожно, подобно рукам матери.
Или хватке кошки на загривке.
Тычок и Хокинс уткнулся спиной в стенку фальшборта — опять.
Напомнил.
Захлопнул створки своей раковины — вновь.
«Испаньола» хрипло затаила дыхание.
***
— Калипсо, — выдохнув, Александр перехватил запястье колдуньи, — Что, во имя морского императора, тебе от него нужно? — на грани ругательства, знает, что заденет.
— Я не могу его оставить, — Калипсо невесомо приобнимает, прижимаясь щекой к плечу.
— Глупость, — резким шагом Смоллетт отстраняется, для него это больше, чем похлопывание по спине, слишком, — Всё закончится точно также, — трёт усы, старая привычка.
— Предлагаю спор! — находится колдунья, больше не подступает, тянется только тенью.
— Спор?
— Через три месяца — к адвенту Джим вернётся домой уже бывшим юнгой.
— И за год не управится.
— Посмотрим.
— Не справится — останется на ближайшем острове.
— Согласие!
— Я не хочу расстраивать тебя, пока мы в здешних водах, — помнит об условиях.
— Условились! — светится медузой.
— Его время пошло.
— Справится, — убеждая, приблизившись прикасается, опускает ладонь под край низко выбившегося шейного платка, держит на широкой груди.
Холодная.
Мимолётно — отходит, как отлив, слишком быстро, чтобы запомнить тепло.
Невозможно прочитать, уловить перемену.
Трактовать.
— Калипсо!
— Мне нужно проведать — юнгу.
— Он не твой сын.
Колдунья лишь чуть повернула голову, вязкой прядью прикрывая лицо, улыбнулась и исчезла.
Рябью растворилась в воздухе, мягким туманом пробираясь сквозь доски; известный только ей короткий путь.
Прочь, избегая «каюты» и заключённые в них пустующие коконы-гамаки.
***
— Калипсо! — не зовёт, вскрикивает от удивления: образ колдуньи проступил сквозь палубу, застав Джима у крайней двери.
— Всё в порядке, юнга, — её тон больше не такой живой, но бьётся.
— Калипсо, — уже обращается.
— Да, юнга?
— Что случилось с командой? Где они сейчас?
— Мой дорогой, — колдунья понимает, что за вопросом стоит не только любопытство, — Это печальная история, — тень улыбки тускнеет ещё сильнее, теперь напоминая узор на древесине.
— Они погибли?
— Испанцы на хвосте!
— Они совершили непростительное, — склонившись, Калипсо вытягивает руку дотрагиваясь до плеча Хокинса.
В собственном успокоении.
— Испанцы на хвосте! — Джонсон прижимается грудью к перилам капитанского мостика, обернувшись косится на капитана, едва не скалится в бессилии, — Мы подошли к их крепости! — дергается, выброшенной на берег рыбой.
За спинами высится остров-форт.
Неприметный, но дерзкий шаг на чужой территории.
Его не должно там быть — раньше над ним развивался португальский флаг.
«Испаньола» грузная, её паруса не ровня «bienamado Rey del».
— Мятеж?
— Они бросили его, оставив один на один с раненным судном.
— Мне жаль.
— Мы не сможем пройти здесь!
— Не нужно юнга, — треплет колдунья.
— Но, что было дальше?
— Дальше, — повторяет Калипсо, — Мы встретились, — всё же смеётся, но как-то совсем невесело, — На пороге глубин, — по-кошачьи щурится, до линий усов на медных щеках, — Но конец истории я расскажу потом — не за спиной капитана, — сбившись, уворачивается, шутливо тронув пальцем кончик носа Джима.
Кольцо перед глазами блеснуло полукругом луны.
— Скоро? — Хокинсу становится страшно.
— За работой — ленивый юнга не заслуживает хорошей байки! — взмах, и колдунья потягивается кошкой, — У нас мало времени! — грациозно отскочив, подбадривает.
О данном сроке она не говорит. Продумывает поручение.
Но мысли почему-то упорно возвращались к Александру.
И от этого в груди стало тяжелее.
Как от первого поворота штурвала под сильными руками.
Но тогда, она могла только наблюдать.
