Тени исчезают в полночь

Чанёль толкает бедром дверь и понимает, что та открыта, а потом входит, закрывая её за собой. Он входит в кухню, начиная разбирать пакеты. - Бэкхён-а! – зовёт он громко, но когда ответа не следует, удивляется. – Бэкки! Ты где? - В ванной. – доносится ответ. Чанёль заканчивает с разбором покупок, переодевается в домашнее да идёт в ванную комнату, где Бэкхён за шторкой большой ванны как раз открывает воду. - Чего не отзываешься? – спрашивает Чанёль, закрывая за собой дверь и усаживаясь на низкий пуфик, здесь, в ванной. - А ты какого хрена тогда в ванной сейчас? – хмыкает Бэкхён. - Я купил твой любимый десерт. – спокойно игнорирует Чанёль грубость в ответ. - Ягодный? – лохматая голова выглядывает из-за шторки. - А у тебя ещё какой-то любимый есть? - так же, как Бэкхён, мгновенье назад, хмыкает Чанёль, на что Бэкхён заливисто смеётся, показав охотнику язык и снова скрывшись за шторкой. – Бэкки, ты куда-то собираешься? – интересуется Чанёль вдруг. - А что мне, блин, и покупаться уже нельзя? – слышится чужое возмущение в ответ. – Собрался действовать тебе на нервы весь вечер. - Ты бы вспомнил о том, что действуешь мне на нервы уже много лет. – Чанёль улыбается, хотя ликан этого и не видит. - Много десятков лет. – исправляет Бэкхён. - Три десятка, если быть точным. – кивает охотник. - Вот, хороший мальчик, сам же всё помнишь. – из-за шторки показывается тонкая кисть и Чанёлю в лицо летят тёплые капли, что заставляет его отвернуться и засмеяться. - Меня приглашали на праздничный ужин в поместье Гильдии в честь годовщины Большой чистки. – говорит Чанёль спокойно, но терпеливо ждёт реакции. Он знает, что Бэкхён связан, определённо связан с этим. А всё потому, что Чанёль знает, сколько ему на самом деле лет, и по простым подсчётам становится понятно, что его ликан наверняка застал этот важный исторический момент в вековой борьбе охотников и ликанов. - Словно у Гильдии нет больше поводов набраться в честь чужой смерти. – отвечает холодно Бэкхён. Чанёль, что видит его силуэт за шторкой, отмечает, что тот даже не дёрнулся. Охотник молчит, подбирая слова. - Уже 238 годовщина. – говорит он, помедлив. – Почти два с половиной века прошло. - Прошло. – соглашается Бэкхён. – А я словно до сих пор слышу крики оставшихся там. Наших родителей. Чанёль вздрагивает, сжимаясь в комок. Наверное, будь он ликаном, он бы сейчас прижал уши и сложил морду на лапы. - Мне было 20. – начинает Бэкхён после паузы и Чанёль напрягает и без того сильнее, чем у человека слух, чтобы ничего не пропустить. – Я был молод, такой же, как и сейчас на вид. Жил с родителями и старшим братом в большом светлом доме, в пригороде столицы. Там были не только мы, все ликаны жили там, это был наш маленький мирок, так сказать. Раньше, до Большой чистки, ликаны убивали только для того, чтобы пропитаться: не больше и не меньше. Не убивали слабых и старых, не убивали детей и старались не убивать женщин. Двоих в месяц, и никогда больше. Не только мы. Нас было много и мы не могли просто изничтожать города. Из-за того, что ликаны убивали только для пропитания, мои родители выглядели моими родителями, а не моими ровесниками. Я знаю Джонина и Криса с детства. Мы дружили, всю жизнь дружили. В тот день ничто не предвещало беды, не предвещало, пока с леса не прибежал Сторожевой. Безопасность прежде всего. Сторожевым был ликан, который караулил на границе с городом, чтобы предупредить, если охотники вдруг устроят облаву. А тогда планировалась не просто облава. Судя по словам Сторожевого, за нами шла армия. Представь, Чанёль, что Земля поделена на 8 четвертей, каждое полушарие на четыре. И что одна из четвертей - это пригород, то место где жил я, моя семья. Нас было не мало, нас было много. Это сейчас в сравнении я говорю, что это был наш маленький мирок, а ты учти, что и людей раньше было меньше. Нас было несколько миллионов, миллионов, Чанёль, там. Три, не больше, думаю, а охотников, которые шли на нас – в три раза больше. Мы долгие годы скрывались и жили в безопасности, поэтому многие ликаны со всего мира сбегали к нам, и чтобы разобраться с самым большим логовом зверя на тот момент, по крайней мере, в Азии, охотники не пожалели ни сил, ни времени, ни ресурсов. – вода продолжает шуметь, и пока Бэкхён рассказывает, он не отрывается от своего дела. – Нас, молодёжь, собрали у поместья Вожака. Только нас, только тех, кто мог бы продолжить клан. Наши родители, старшие братья и сёстры, наши младшие братья и сёстры, наши дедушки и бабушки тёти и дяди, крёстные – все, оставались там, все кроме нас. Потому что на нас возлагались надежды. И папа сказал мне тогда, что я должен держаться друзей и бежать, бежать даже из последних сил, даже когда буду падать, бежать ради них, чтобы их жертва не была напрасной. Ты себе это представляешь? Уйти из места, где ты родился и вырос, оставить самых близких там, зная, что они умрут для того, чтобы у тебя был шанс. Не уверенность в будущем, а всего лишь шанс на эту уверенность. Мы не спорили, не могли. Цена была слишком высокой, заоблачной, чтобы понимать её до конца тогда, и когда вдалеке показались первые огни факелов, я понял, что всё – назад дороги уже не будет. Охотники не пощадили бы никого, даже детей, которые, Чанёль, которые до своей девятой луны ещё даже не побывали в волчьем обличии, которые были такими же детьми, людьми, по сути. Мы оставляли родителей, стариков и детей. Все, кто был в силах, должен был задержать охотников, чтобы выиграть для нас время, а остальные – тормозили нас, мы не могли брать с собой тех, кто помешал бы нам улизнуть. Старики и дети. – Чанёль прижимает колени к груди, а Бэкхён выключает воду и прижимается спиной к холодному кафелю. – Только спустившись к кромке леса, мы поняли, что нас окружают. Один за другим трансформировались ликаны, готовясь к битве, брат обернулся ко мне. Обернулся и кивнул, и мы рванули в лес. На юг, со всех ног, лап и вообще всего, что могло бы помочь нам улизнуть. Я держался на четырёх лапах уверенно на тот момент, моя первая жертва пала год назад и я полностью владел своим естеством. Мы отстали, когда ещё могли рассмотреть город и начавшуюся там битву. Отстали, мы с Крисом, потому что в суматохе не заметили, что потеряли Джонина и рванули обратно, не обращая внимания на крики остальных, что мы сошли с ума. Потому что он не был тем, кто должен был заплатить за нас эту цену. Он должен был выжить, с нами, и дожить до третьей сотни. Мы вернулись и нашли его, но на тот момент мне казалось, что лучше бы не находили, потому что то, что застал он, было равносильно смерти, и на его месте я сделал бы так же. Я знал, что моих родителей и брата убьют, может быть, их уже не было в живых, но я не видел этого. А Джонин видел. Когда это произошло, мы с Крисом вдвоём едва могли удержать его от того, чтобы ринуться с того места, где мы прятались и разодрать в клочья охотника, который сделал это. Я всего два раза за всю жизнь чувствовал такую лютую злость и ненависть, и это был один из таких моментов. Я был готов выпустить ему кишки просто там, на месте, за Джонина, как и Крис. Но мы кое-как утянули его с нами. Оказалось поздно. За нами был хвост. Мы легко трансформировались, так бежать было легче и быстрее, но охотники, заставшие нас, не особо отставали. Тогда я в последний раз видел брата. Он вырос между нами и теми, что устремились за нами, а мы продолжили бежать, и как я и пообещал отцу, мы бежали даже тогда, когда хотелось упасть и умереть: от боли, от усталости, от отчаяния. Кровавая луна – так называют те три дня полнолуния, что выпали на Большую чистку, их называют так, потому что погоня за нами и резня у нас дома длилась именно три дня. В конце третьего дня мы были уже далеко, далеко настолько, чтобы нас не достали, далеко и глубоко на юге. Нас убежало несколько тысяч. Кого-то послали на север, на восток и на запад, а нас на юг, но к пункту назначения - туда, где нас бы не нашли, дошли не все, пав в пути. Помню, как упал на землю, сжимаясь в клубок. Мы лежали втроём, рядом, прижавшись к тёплым бокам друг друга, и мечтая не проснуться утром. Мы знали, что выжили, что сбежали, но камень в груди не давал подняться с лап. Около недели мы пролежали так без еды, воды, на земле, в лесу, пока нас не нашли другие ликаны, в принципе те, к которым нас и послали. Они были готовы, собирались бежать. В те несколько лет, друг за другом в разных странах мира были совершены Большие чистки. А мы осиротели, обеднели морально, саморазрушились и превратились в кровожадных тварей. Охотники и Большая чистка сделали нас такими, потому что у нас остались только мы, у нас забрали семьи, обрекая на долгие годы одиночества. Мне уже 258 Чанёль, чёртовы 258 и я старше Большой чистки, и мои родители и брат, сёстры Джонина и его родители, родители Криса могли ещё жить. Жить долго, все эти годы, что их уже нет. И если бы не чистка, возможно сейчас ликаны всё так же убивали для пропитания, возможно прогресс бы исправил положение, кто-то бы придумал искусственную плоть и кровь, и тогда борьба была бы завершена. Но нет же! Чанёль видит, как Бэкхён стягивает с крючка своё полотенце, а потом вылезает из ванны, предварительно закрепив его на бёдрах. - Ты никогда мне не рассказывал. Почему? Я ведь твой лучший друг. – выдыхает почти шепотом Чанёль, во все глаза, полные слёз, глядя на Бэкхёна. - Ты – охотник, Чанёль. А я – ликан. И я ни на мгновенье не забываю об этом. – отвечает Бэкхён спокойно, когда снимает с вешалки второе полотенце, накидывая себе на голову и плечи. - Ты сказал, что всего два раза в жизни чувствовал лютую ненависть и злость… - Чанёль утирает нос рукавом, глядя на ликана. - Ты же знаешь, в ту ночь, как я нашёл тебя изодранным в лесу, я едва не ринулся за ним, вместо того, чтобы спасать тебя. – отвечает Бэкхён, вытирая волосы. - Я не знаю. – отрицательно кивает Чанёль. – Всё, что я помню, это твои алые глаза и губы в крови, когда ты склонился надо мной, а ещё тёплое дыхание где-то на груди. - Я убил его, ты должен был знать. Ликана, который обратил тебя. – кивает Бэкхён. – Тогда был второй раз, когда я был злее самого Дьявола. - Я ни на кого другого и не думал. – Чанёль кивает в ответ. - Жаль, у Джунмён-хёна нет того, кто помог бы ему найти ликана, что его обратил. - Ликан, который это сделал, был либо очень жестоким, либо очень одиноким. – Бэкхён вытирается окончательно и переодевается в домашнюю одежду, не стесняясь Чанёля, а потом подходит поближе и обнимает его, а Чанёль прячет мокрые глаза у него где-то на животе, обнимая за талию. - Извини. – шепчет охотник. - Эти уши должны были жить. – улыбается Бэкхён, щёлкая кончиком пальца по правому Чанёлевскому уху. – В конце концов, ты сам сказал, что ты – мой лучший друг, и, наверное, когда-то всё же стоило тебе рассказать. - Я поставлю чайник? – Чанёль поднимает лицо, чтобы взглянуть на Бэкхёна и встречается с его улыбкой. - Поставь. – кивает ликан и, наклоняясь, целует Чанёля в макушку, а потом отпускает на кухню. Чайник задорно свистит, пока Чанёль достаёт из холодильника продукты, чтобы нарезать бутерброды и насыпает в пока ещё пустые чашки сахар и заварку. - Я нашёл нам фильм. – зовёт из глубины квартиры Бэкхён так, чтобы Чанёль услышал. Чисто по привычке, ведь естественно, что Чанёль услышит, с его-то охотничьим слухом. - Какой? – отзывается Чанёль, наполняя большие чашки кипятком. - «Титаник». – отзывается ликан. - Фу, Бэкки! – Чанёль фыркает, а потом ойкает, потому что от возмущения едва не роняет чайник и от этого половина его содержимого оказывается на его руке. Чанёль негромко шипит сквозь зубы, крутясь, как юла, и пытаясь придумать, куда скорее поставить горячий чайник, когда Бэкхён выхватывает злосчастный прибор посуды, оставляя на плите, и тянет Чанёля за шкирку в ванную. Чанёля сажают на край ванной поближе к раковине и подставляют обожженную руку под воду. - Ты просто горе какое-то. – выдыхает Бэкхён, поглаживая кончиками пальцев обожженную ладошку Чанёля. – Надо было как-то посодействовать, чтобы ты просто остался человеком. - Я бы всё равно стал охотником – Чанёль показывает ликану язык. - Ты - худший охотник из всех, что я знал. – хмыкает Бэкхён по-доброму. - А вот и нет. – Чанёль фыркает. - А вот и да. – отвечает Бэкхён, выключая воду. Он кладёт на колени Чанёлю полотенце и складывает на него обожженную руку, а потом тянется на верхнюю полку за мазью. - А вот и нет. – Чанёль снова показывает старшему язык. - Откушу. – грозится Бэкхён, слегка шлёпая его по затылку, а потом осторожно наносит мазь. - Оно бы само регенерировалось, зачем ты мажешь? – Чанёль удивлённо хлопает ресницами. - Вот это одна из причин, почему ты - худший охотник, Пак Чанёль. – Бэкхён вздыхает и присаживается ему на одно колено, всё ещё держа обожженную руку в своей. – В тот вечер, когда я позвонил и попросил забрать Джунмёна, он пострадал крупно. У него было нестрашное, но всё же внутреннее кровотечение и много переломов, но на утро он уже был огурчиком. Твой же организм будет регенерировать этот ожог ещё очень долго. – Бэкхён вздыхает, поглаживая тёплую, гладкую кожу вокруг ожога на внешней стороне ладони, вытирает мазь полотенцем и снова засовывает чужую руку под включенную воду, осторожно смывая остатки лекарства. Поражённая кожа покраснела, Бэкхён целует точно посредине, а затем едва ощутимо прикасается языком. Чанёль неотрывно наблюдает и благодарно улыбается, когда от ожога не остаётся и следа, да тянет Бэкхёна поближе к себе, хотя, куда уж ближе, чтобы обнять. - Тебе было, кажется, двенадцать, когда ты узнал, что я ликан. - Одиннадцать. – исправляет Чанёль и смеётся, когда его колотят ладошками по спине. – Ну ладно, хорошо, без одного дня двенадцать. - Но я до сих пор не понимаю, зачем ты додумался купить ведро мороженного накануне декабря месяца, да ещё и съесть его на улице. - Я поспорил с друзьями. – Чанёль широко улыбается, когда Бэкхён отстраняется от его плеча, но продолжает сидеть на коленке. – Было очень вкусно. Это было моё любимое, лимонно-гранатовое. Да и к тому же, иначе бы ты и не обратил на меня внимания. Я чувствовал, что должен был сидеть на той лавочке с тем ведёрком. - И то верно, - Бэкхён озадаченно вздыхает. – Где же такого долбанутого на голову ещё найдёшь? - Бэкки! – фыркает Чанёль, едва не подпрыгивая. - А что? – хмыкает в ответ Бэкхён, обнимая охотника одной рукой за шею, чтобы не свалиться. – Погоди… - Бэкхён заглядывает младшему в глаза и Чанёль мгновенно понимает, что его поймали. Он тут же сталкивает Бэкхёна со своих коленей и спешит покинуть ванну, со всех ног устремляясь вглубь квартиры. Бэкхён выскальзывает следом и в два прыжка преодолевает расстояние между ними, роняя Чанёля на пол, и тут же переворачивая на спину, оседая на его бёдрах, и упираясь руками в плечи, придавливая всем весом к полу. - С какими друзьями ты поспорил, Чанёль? – внимательно спрашивает Бэкхён, глядя пристально, насторожено, слегка предостерегающе. Охотник молчит. – Говори! – Бэкхён встряхивает его за плечи. – С.Какими.Чёртовыми.Друзьями.Ты.Поспорил? - В двенадцать у меня началась ломка голоса. Им не нравился ни мой голос, ни мой смех. Меня забрали обратно в детдом буквально днём раньше, из больницы, где вырезали гланды. Горло было ещё воспалено и мне было сложно разговаривать. Накануне доктор сказал мне, что если я наврежу своему горлу, то в результате прошлой анестезии, воспаления и этого принесённого вреда голосовые связки могут вообще атрофироваться. Я пошёл в куртке на тонкую футболку и в кроссовках на босую ногу, при температуре на улице -2, 26 ноября за ведёрком мороженого. Бэкхён вздыхает, умостившись поудобней, и утыкается носом Чанёлю в шею. - У меня никого кроме тебя никогда и не было, Бэкки, ты же знаешь. - И я свалился на твою голову, сделав твою жизнь ещё…. - Нет. Хуже того, каким было моё детство, ты не мог её сделать. Ты сделал её хорошей. Гармоничной. – Чанёль улыбается. - Помню, как ты испугался. – Бэкхён негромко смеётся. - Зато тебе больше нечего было от меня скрывать. – Чанёль кивает, а потом дёргается, потому что в кармане домашних штанов вдруг вибрирует телефон. Охотник выпускает из рук своего ликана и садится, вынимая телефон. - Да, хён? – зовёт он, виновато пожимая плечами. - Так и знал! – Бэкхён фыркает, поднимаясь, и уходит на кухню. – Чайник остыл. - Поставь ещё раз. – отзывается Чанёль и уходит в спальню в поисках блокнота и ручки. - Я вас от чего-то важного оторвал? – интересуется Джунмён, услышав недовольные вопли Бэкхёна. - Нет, хён. Мы просто разговаривали. – Чанёль усаживается за стол. – Диктуй, я готов. Из кухни Бэкхён отлично слышит чужой разговор, но старается не прислушиваться. Если нужно, Чанёль сам расскажет. Чай всё-таки удаётся по второму кругу заварить и даже сделать бутерброды. Бэкхён подхватывает тарелку одной рукой, и обе чашки другой и направляется в спальню. Он оставляет всё принесённое на тумбочке и переваливается через плечо Чанёля, глядя, что тот пишет. В блокноте кривым почерком возникают отдельные фразы, слова, имена и Бэкхён не совсем понимает, что это значит. Чанёль слушает внимательно, совсем серьёзный и сосредоточенный, пока Бэкхён задумчиво ковыряет пальцем небольшую дырочку на его домашнем свитере и каждые несколько минут напоминает, что чай стынет. Несколько мгновений спустя Чанёль сбрасывает и поворачивается к ликану, вздыхая. - Что стряслось? – спрашивает Бэкхён. - Хёна отстранили. – глаза Чанёля больше не улыбаются. - Как - отстранили? – удивляется Бэкхён. - А вот так. Старейшины нет, это решил Совет. – Чанёль хмурится. - На какой срок? – Бэкхён хватается за края Чанёлевского свитера, а потом тянет вверх, снимая и оставляя Чанёля в футболке. - На месяц. - Синодический? – Бэкхён поворачивается от шкафа и бросает в Чанёля другим его домашним свитером, который охотник поспешно надевает. Дома прохладно. - Ну так, а за что? – Бэкхён мостится возле Чанёля на кровати, опираясь о подушки за своей спиной, когда тот садится рядом, обхватывая ладошками свою чашку и вручая Бэкхёну его. - Бэкки, глупый вопрос. – Чанёль старается проговорить это не осуждающе. - Почему во всех бедах всегда виноват только он? – теперь хмурится Бэкхён, обиженно глядя на Чанёля. - Зачем он там был тогда, Бэкки? – Чанёль внимательно глядит на своего ликана.- Зачем он вмешался? Хён и так был на взводе, ты же видел, к чему это привело. – Чанёль опять-таки вздыхает, делая глоток чая. - Вам, смертным, не понять. – Бэкхён отрицательно кивает, поспешно слезая с кровати, оставляя чашку на тумбочке, и выскальзывая из комнаты. - Бэкки! – зовёт в спину Чанёль, устремляясь следом. – Ну Бэк! – но когда охотник выбегает в коридор, за Бэкхёном только хлопает дверь. Из окна кухни видно, как Бэкхён выходит из подъезда и открывает машину, а потом уезжает. Вот и провели день вместе! Бэкхён возвращается несколько часов спустя, сбавив пыл, когда Чанёль моет посуду в кухне. Шумит вода, Чанёль негромко что-то напевает, когда является старший. Бэкхён подходит со спины, осторожно обнимая за талию, и утыкается носом между лопаток. - Прости. – шепчет он. - Мне казалось, я выучил тебя за это время. – Чанёль вздыхает, продолжая мыть посуду. – А оказывается, я знаю тебя так много, ведь всего лет тридцать, но никак не далеко за две сотни. – охотник пожимает плечами и вздыхает. - Чанёль. – одёргивает его Бэкхён. – Не городи чушь. Вы с Джонином слишком разные, чтобы вас сравнивать. Слишком разные для меня. - Он – ликан. – Чанёль кивает, выключая воду и вытирая руки и небольшое полотенце. – А я человек, больше того, охотник. Ты же сам мне сегодня об это говорил, и говорил, что всегда помнишь об этом. Ну так в чём сейчас дело? - В том, Пак Чанёль, что ты – худший охотник в мире. – Бэкхён тоже вздыхает, разворачивая младшего к себе лицом и снова обнимает, устроив голову на его плече. - Это я тоже сегодня уже слышал. – бурчит Чанёль, но обнимает в ответ. - Мой балбес. – Чанёль негромко смеётся от ласкового прозвища, к которому и подобным уже так привык и оборачивается к плите. - Чай?