I want to love you

было в осени что-то неприветливое, гнусное и противное. запахло гниющей листвой, сырой землей, птичьими перьями. но в этом всём можно найти и красоту, которая покажется ничем не примечательной, совсем обычной. листья продолжат гнить, побелка с деревьев осыпется и превратится в мелкую крошку, которая проваляется под ногами до самой зимы, до её заморозков и колючих ветров. хенджин в детстве ловил осенью птиц певчих и продавал тех ребятишкам соседским. и получал он от этого какое-то наслаждение, что от продажи отцовских книг не получишь.

в этом году осень оказалась дождливой, а значит, что противней в сто крат. холодные пальцы хенджина не касались хрупких и тонких птичьих лап, которые своей порозовелой от мороза кожей согревали. они клевали чёрствые крошки с ладони, но укусить никогда не пытались.их клювы не касались нежной и детской кожи хвана, которая на кости походила натянутой. перья их всегда валялись в столе, ими можно было писать, представьте! но детство прошло, и беззащитные птички не грели его. было ли хенджину тоскливо? ужасно.

копчик хвана прилип к деревянному стулу, подпирая коленом подбородок, нога была поджата из соображений. пол был холодным, а место насиженным и уютным. сбоку сидел минхо, рука его уперлась в щеку, от чего след от неё сделался красным и кругообразным. лицо его было обрамлено тёплым светом, который делал кожу более безболезненного оттенка. его волосы на висках выгорели, они не казались более рыжими. цвет у корней приобретал молочный оттенок, а на кончиках он был более яркий и насыщенный. хенджин приложил ладонь ко лбу старшего, перебрался к спадающим на глаза прядям, бессовестно сдув те. ли закопошился, глаза его от беспрерывного контакта с телефоном покраснели, а ресницы затрепетали. губы минхо казались сухими и бледными, хенджин провёл большим пальцем по нижней губе, оставил тёплый след. тело старшего свело приятной судорогой, которая растекалась медленно, но верно. руки его делали что-то поистине чудовищное и будоражащее — касались бледной и превосходной кожи. минхо губами обхватывает, целует, покусывает восхитительно сладкие губы юноши. поцелуи его ложатся бальзамом на душу, пластырем на разбитую коленку, тёплым шарфом в морозный вечер. хенджин испытывает слишком много удовольствия, ощущений и блаженства. он пробегает языком по нижней губе, оставляет колюще-режущий поцелуй. руки его находят место на плечах, сжимая и надавливая, оседая грузом. — хён, ты меня дразнишь. хенджин позволяет касаться так, как ли хочет. он запрокидывает голову, волосы его не спадают теперь на лицо, а наоборот же откинуты назад. юноша обнажает шею, и в словах его слышится игривость, которая идёт плечо к плечу с серьёзностью. губы юноши растягиваются в коварной ухмылке, когда его сушит то ли от волнения, то ли от возбуждения. пальцы хенджина пытаются вцепиться в короткие пряди волос минхо. он притягивает его голову и прикасается своими губами в трепетном поцелуе, проводит языком по нижней губе. движения у минхо рваные, совсем нескладные. но в тоже время правильные и нужные, такие, которые хочется получать, а отдавать в сто крат больше. его цепкие руки не позволяют скинуть легкую футболку, они сами раздевают, обнажают душу и тело. руки минхо плавно скользят по чужому стану, останавливаются на кипенно-белых бёдрах. оставляет красные засечки и с большим трудом отказывает себе в том, чтобы расцеловать все до одной. он целует под ухом и старательно дразнит слабыми касаниями губ к коже шеи. минхо инициативу берет в свои руки, заваливает хвана на себя, как можно ближе, так чтобы их возбуждения столкнулись с друг другом. хенджин дразнится, одной рукой скользил к подбородку, приподнял голову, чтобы было удобнее, и коротко коснулся его губ. минхо в ответ и погрузился в горячую влажность его рта, вырывая вздох удивления. — я обещаю быть послушным, хён. и это до одури что-то напоминает, не находите?