Человеческая слабость

К сожалению, в нашей семье мне не повезло родиться старшим.

Несколько лет назад Прогуливаясь маленькими ножками по тропинке у дома, трехлетнему Юнги и в голову не могло прийти то, что к ограде подходить нельзя — опасно. Родители много раз твердили их близкому по сердцу чаду о том, чтобы оно не находилось поблизости ворот, так как случиться может всё что угодно, в особенности то, о чём думать хотелось меньше всего. Но ведь это ещё совсем малыш, а дети так нерасторопны и любознательны! Естественно, солнечные лучи, которые отсвечивали на железе всегда привлекали мальчика, который упрямо шагая к нему, споткнулся об камешек и свалился прямо на коленки, царапая одну из них. Не обращая на это ровным счётом никакого внимания, он продолжил ползти, пачкая свой синий комбинезон в земле от клумб, стоящих поблизости. Звонко засмеявшись, обогреваемый теплым солнышком, с зажмуренными глазами посмотрел прямо на небо, нежась в лучах июля. Звонким, таким детским смехом мальчик привлёк внимание своего папы, который как раз поливал растения в саду, оставляя на некоторое время Юнги на попечение старшего сына — Хосока. Мужчина, глядя на то, как младшенький в одиночестве ползает на земле, тут же раскраснелся из-за раздражения, мгновенно подходя к малышу. — Юнни, — вздохнул тяжело отец. — Сынок, тебе нельзя находится поблизости ворот одному. — маленькие ручки потянулись к папиной шее, обхватывая её, когда мужчина приподнялся уже вместе с ребенком. — Папочка… — мужчина поправил лямку от комбинезона на малыше, глазами ища Хосока. Конечно, старшему сыну как и всем детям хотелось порезвиться, погонять мяч вместе с другими детьми, однако Хосок время от времени пренебрегал помощью своим родителям в том, чтобы скоротать время с их младшим ребенком и его братом. Именно из-за этого сейчас отец был в неудержимом гневе, которого старался не показывать весёлому Юнги, перебирающего папины темные волосы. Калитка позади мужчины скрипнула, отчего он развернулся, вглядываясь — зрение у него было не самое лучшее. — Джун, почему ты здесь стоишь? Я думала, ты позаботишься о сорняках перед моим приходом. — глядя на маму, глаза Юнги засверкали ещё ярче, чем прежде. Он очень любил её. Ребёнку нравилось, когда она гладила его по головке перед сном. Она дожидалась, пока он заснёт, даже если папа был против. Мама была настоящим ангелом в маленьких детских глазах. — Я этим и займусь, Сыльги. Не могла бы ты пока подержать Юнни, — не дожидаясь ответа, мужчина передал ребёнка в руки супруге. — А я пока найду этого безмозглого мальчишку. — Джун, пожалуйста, не называй так нашего старшего сына, он не такой. — глаза женщины сузились, упрямо глядя на собственного мужа. Голос был относительно строг. Джун ничего ей не ответил, игнорируя. Подмигнув Юнги, отчего малыш звонко залился смехом, глава семейства направился вдоль тропинки, чтобы понять, где находился Хосок. Мальчик, сидящий на траве, задумчиво глядя на небо, даже не заметил, как над ним возникла тень, перекрывая собой приятные лучи солнца, щекочущие детскую кожу. Приоткрыв сначала один глаз, а затем и второй, он тут же встал с травы, вытирая сзади штаны ладонями от прилипших листьев и земли. Хосок сразу понял, что что-то не так, потому что отец был очень зол. Нет, тот не кричал и даже не хмурил брови, лишь красный цвет лица говорил о том, что это не к добру. — Разве я не говорил тебе час назад, чтобы ты следил за своим братом, пока я работаю? — кажется, градус нарастал, потому что челюсть мужчины стала подозрительно шаткой. Мальчик извиняющимся видом предстал перед отцом, большими и невинными глазами глядя прямо на яростное лицо. — Мне жаль, папа, просто я…– резко повёрнутая влево голова и обжигающая боль договорили за Хосока. Яркое пятно, тотчас образовавшееся на бледном лице, по мнению отца, хорошо подходило для профилактики и было наиполезнейшим для воспитания этого ребенка. Для него была важна дисциплина, и он далеко не всегда понимал, насколько далеко мог заходить в своих методах. А Хосок привык. Он знал, что за любую провинность всегда следует наказание. Он понимал, что, скорее всего, папа его накажет. Но он же не нарочно упустил из вида своего младшего брата! Всё дело в ящерице необычного ярко–зелёного цвета, которая заинтересовала его детское любопытство. Она была такой красивой, переливающейся, что он сразу и не заметил, как увлекся игрой с ней. В глазах защипало от обиды, но он держался, он знал, что нельзя плакать, потому что папа снова будет ругаться. Уже с детства ему объяснили, что это не для настоящих мужчин. И что его слезы будут расценены как признание собственной ничтожности. Однако иногда у него всё-таки возникали сомнения в этом, потому что Юнги мог плакать, и его за это никогда не наказывали. Более того, папа сам успокаивал его, баюкая в собственных объятиях и целуя маленький лоб. Тем не менее, Хосок на брата не обижался. Он хотел, чтобы брат был счастлив. Естественно, от глаз матери не скрылось то, что произошло, однако сама женщина наотрез отказывалась вмешиваться во всё это. «Он мужчина, знает лучше как воспитывать мальчиков.» — это было именно то, что служило их семейным девизом. Это было кредо. К сожалению, Хосок с этим согласен не был. У Юнги была смежная комната с его старшим братом. Таким умным, большим и потрясающим. Иногда просыпаясь и хныча из-за нехорошего сна, он всегда знал, кто к нему подойдёт. Кажется, что в обязанности старшего брата это правило вбилось сразу же, как Юнги исполнилось два года, и они стали ночевать вместе в одной комнате. Родители считали, что им просто-напросто незачем пересекать целый холл и комнату для того, чтобы успокоить маленького ребёнка, если совсем близко к нему находится их старший, способный позаботиться о нем в этот момент. Чтобы это не значило, Хосоку не было сложно, пусть иногда он, откровенно говоря, хотел спать настолько сильно, что даже не спешил просыпаться. В очередной раз распахнув глаза от того, что кто-то негромко плачет, Хосок сонно раскрыл глаза, растирая их до красноты, а затем по инерции встал с кровати, направляясь к той, которая находится по другую сторону стены. — Что случилось, Юнги, кошмар? — зевая, старший брат присел на кровать, которая по величине напоминала его, а затем приобнял трясущегося малыша. — М~мне плиснился…плохой сон! — ладошками хватаясь за руку брата, Юнги уткнулся ему в шею, стараясь успокоиться. Тихое сопение, нарушающее убийственную тишину. Никаких шагов родителей, потому что это только между Хосоком и Юнги. Поразительно, но объятия старшего брата казались ему самым безопасным местом на планете. После маминых рук, конечно же. Благодаря этому, а ещё нежным поглаживаниям по спине, Юнги совсем скоро заснул, как всегда и делал, а Хосок, не имея сил передвигаться, лёг поблизости Юнги, мгновенно закрывая глаза. Мальчишечья рука приобняла совсем маленького ребёнка, чувствуя исходящее от него тепло. Когда Хосока ругали, он постоянно старался оправдаться. Но он далеко не всегда был виноват. Точнее, практически никогда, а то, за что он всё-таки получал оплеухи — в лучшем случае, было из-за малыша, который в силу своего возраста являлся излишне любознательным. Юнги, вопреки тому, что говорили родители, был не спокойным ребёнком, а наоборот, довольно неугомонным. Хосок всегда пытался понять, за что же отец настолько жесток к нему, почему мама никогда не защищала своего сына, когда глава семьи наносил ему удары. Хосок не умел уворачиваться и даже толком не умел прикрывать себя, чтобы избежать побоев, потому что был слишком мал для всего этого. Он не заслуживал. Конечно, когда раздражение отца доходило до абсурда, мать пыталась отогнать его от ребёнка, и, порой, ей удавалось его спасти. Но так было не всегда. — Хосо~ок, пожалу~ста, достань это! — хихикая за спиной у брата и указывая куда-то маленьким пальчиком, Юнги обхватил свободной рукой брата, приобнимая. — По~жалусто. Для своего возраста Юнги был достаточно умным мальчиком. Говорить научился немного ранее, чем остальные дети, на лицо был очень симпатичным малышом. Пухлые детские щёчки заставляли сердце матери трепетать каждый раз, когда мальчик улыбался или же засыпал. Хосоку было тоже сложно не признать то, что его младший брат, скорее всего, вырастет довольно привлекательным парнем, и это немного кололо его в груди, потому что он думал, что именно по этой причине его недолюбливают родители. Он считал, что недостаточно привлекателен для них, и от этого они разочарованы в нём. По этой причине его бьют. — А ты разве не ел сегодня уже это печенье? — старший ребенок босыми ногами чувствовал крошки под ступней. Юнги застенчиво улыбнулся, в ласковом жесте носиком обтираясь об руку брата. — Нет! — Юнги, точно? — Хосок хотел быть уверенным в том, что у брата не будет болеть живот в случае, если тот съест лишнего сладкого. С сомнениями двигая стул в свою сторону, Хосок сначала залез на него, а затем ухватился за кухонный гарнитур и встал на плитку ногами. Дотягиваясь до заветной пачки, та скатилась и упала на пол. — Юнги, не ешь пожалуйста, сидя на полу. Отец будет ругаться. — чистые, невинные глаза посмотрели на старшего брата. Ресницы у Юнги были красивыми. — Но папочка никогда не л~угает меня. — глядя с какой-то дерзостью, не понятно откуда взявшейся, малыш проигнорировал просьбу. — Тогда я заберу печенье. — глядя на младшего брата с обидой, Хосок потянулся к светло-синей пачке овсяного печенья, но маленькая ладошка остановила его, пачкая в шоколаде. — Нет! — глядя намного упрямее своего брата, Юнги показал тому язык. Малыш знал, что ему ничего не будет и старался своим поведением показать Хосоку, что он зря переживает. Волноваться не о чем. — Юнги, отдай немедленно! — выдёргивая пачку овсяного печенья из рук, старший ребенок не ожидал, что будет столь резок с братом, у которого обиженно собирались слезы на уголках глаз. Пожалуйста, только не это. Умоляю, не надо, Юнги. Глядя на то, как открывается в беззвучном жесте рот, Хосок уже знал, что будет. Подлетая к младшему брату, который вот-вот завизжит на весь дом из-за капризов, ладонь Хосока мягко легла на маленький ротик, держа его так, чтобы снизить плач до минимума. Шепча успокаивающие слова, старший брат находился в такой панике, отчего у него из груди выпрыгивало сердце. Вырываясь, Юнги испачкал ладонь брата в слюне, а затем закричал так сильно, что у Хосока не возникло сомнений — в доказательство к его мыслям послышались быстрые, но лёгкие шаги. Это была мама. Молясь всем богам, лицо Хосока окрасилось в белый мел. — Юнни, Хосок, что здесь происходит?! — голос мамы был очень высоким. Хосок поморщился от различия тона в её голосе при произнесении имя брата и его собственного. Во рту был вкус горечи. — Немедленно убери руки от малыша! Что ты себе позволяешь, мой дорогой ребёнок? — подходя ближе, старший брат дёрнулся, когда руки матери приблизились к нему, потому что инстинктивно был готов к тому, чтобы укрыть лицо от возможного удара. От матери этот жест не скрылся. Она жалостливо посмотрела на старшего сына, а затем взяла на руки плачущего Юнги, который кричал так надрывисто, словно его ударили. Стараясь успокоить маленького дитя, женщина начала дуть ему на лицо и улыбаться, чтобы тот наконец прекратил сотрясать воздух. Когда детской рев превратился в хныканье, Хосок выдохнул. Но он рано расслабился. Из-за угла показался отец, который заметил следующую ситуацию: валяющееся под ногами Хосока печенье, испачканная в шоколаде рука старшего ребенка и плачущий малыш на руках у супруги. Прогноз был плохой. Очень плохой. — Ты ведёшь себя обособленно. Доставляешь неприятности и обижаешь маленького брата. — отец смотрел с неприкрытой угрозой. — Папа, я НИЧЕГО плохого не сделал! — ещё не поставленный детский голос сбивался. Старший сын выглядел напуганным и одиноким. Ему было страшно. Хосок не хотел повышать голоса, он пытался выглядеть собранным, но его била дрожь. — А теперь ты ещё и лжец. — массивная ладонь со всей силы заряжает по лицу, так, что трескаются губы. Маленькие капельки крови попадают на футболку, смешивая цвет синего неба и кроваво-красный. Мальчик почувствовал не боль. Унижение. Недоверие. На глазах выступила предательская пелена, которую было невозможно сдерживать. Смотря отцу прямо в глаза, по щеке скатилась солоноватая слеза. Переключая взгляд с мужчины на мать, женщина встрепенулась и опустила глаза. Мать, которая не была особо красивой, сказала маленькому сынишке, что сидел у неё на руках, точно притаившись, что ему нужно немного поспать в обед. Это была отговорка, чтобы не смотреть в глаза старшему ребёнку. Глядя на родителей с желчной обидой, которую он до этого сдерживал и не позволял проявляться, Хосок пообещал себе, что плачет в последний раз. Где-то в теле бился хрусталь, а в сердце поселился упрёк цвета угля. Он запомнит это. Когда родители ругались между собой, старший сын старался быть ниже травы и тише воды, при этом стараясь успокоить младшего брата, который жался к нему, как к единственно любимому человеку в его жизни. Успокаивая Юнги, который постоянно заливался слезами, был ли на то повод или нет, Хосок брал его на руки, даже не смотря на то, что был старше только на три года, и поднимался на чердак, закрывая уши брату, а не себе. Хотя слушать, откровенно говоря, совершенно не было желания. — Закрой рот, Сыльги! — А ты мне не указывай! Я родила троих детей, троих, Джун — и вот, как ты мне отплатил! — стараясь унять бешено колотящееся сердце, Хосок считал про себя до тридцати. Это число ему нравилось почему-то больше всех. Половина минуты. Даже за это время может произойти всё, что угодно. Худые ручки обхватили тело старшего брата, а нос находился где-то в районе шеи, из-за чего Хосок чувствовал тёплое дыхание, покрываясь мурашками. Напевая колыбельную, которую пела в детстве мать, ему удавалось успокоить маленького ребёнка. Так они могли просидеть на чердаке даже час или два, пока всё не стихнет. Уже в возрасте семи лет Хосок научился прислушиваться к каждому шагу в доме и самому ходить бесшумно, подкрадываясь. Он был настолько бесшумным, точно приведение в этом холодном доме, чтобы не привлекать внимание, которое было ему нежелательно. В доме, в котором пропала всякая любовь. Когда старший сын понимал, что отец в ярости, он мог оставить Юнги в комнате на кроватке, прекрасно осознавая то, что брату отец никогда не навредит, даже если будет до ужаса взбешён. Он понимал это на уровне инстинктов, потому что отец восторгался каждым его маленьким достижением — скажем, Юнги смог написать какую-то закорючку или же завязать шнурок на ботинке. Если такое происходило, и отец был в ярости, то это значило лишь то, что Хосок бежал на улицу, застёгивая сандалии по пути, теряясь в кустах, чтобы мужчина не догнал его. И хотя помощи просить было не у кого, он знал, что мог спрятаться в беседке, которая была в одном квартале от дома. Когда Хосоку исполнилось восемь и Юнги немного стал самостоятельнее, у того появились первые его друзья. Хотя у старшего ребёнка было немного неправильное понятие о людях, в которых он искал пользу, всё-таки нашлись те, которые подошли ему по духу и нраву. — Эта чёртова дрянь меня расцарапала. — выругавшись так, как обычно он слышит от отца в отношении матери, Хосок внимательно смотрел на то, как из небольшой ранки выступают багровые капли. — Это всего лишь кошка, успокойся. — сидя на скамейки и держа в руке палку, сказал мальчик с насыщенными чёрными волосами и карими глазами. — Вот, смотри, — мальчишка поднял руку. Рукав задрался и обнажил розоватый рубец длиной от кисти до локтя. — Один пёс напал на меня, когда я попытался покормить его. Хорошо, что папа был рядом. — Хрень собачья. — сложил руки на груди Хосок, пинком отшвырнув кошку из-под его ног. — Хватит выражаться! Вдруг моя мама услышит. — самый маленький из них, Чонгук, подал голос. Он был самым младшим среди них, и это давало Намджуну и Хосоку повод порой подразнить его. — О, ну, раз ты такой правильный, то пусть она поцелует тебя в задницу. — прыснув в кулак, Хосок увернулся от несильного удара друга, который обиженно надул губы. Намджун же, глядя на этих двоих, улыбнулся и попросил Чона не обижаться на Хосока, так как все прекрасно понимали нелёгкий характер одного из них, и это было правдой — Хосок был слишком упрям и, порой, совершенно неуправляем.