Вой

Вдох. Выдох. Еще вдох. В Брагинского вновь за эту войну попала пуля врага, ровно в голову, но это не проблема для него и внутреннего неистового зверя, заставляющего в очередной раз подниматься, восстав словно живой мертвец. Наклон - и изо лба выпадает пуля, чудом не разнесшая половину лица, да и, впрочем, не разнесла бы. Он же не человек, чтобы беспокоиться о таких...ничтожных мелочах. Да и что уж там, Иван вовсе за свою долгую жизнь даже близко не чувствовал хоть какое-то единение не то, чтобы с одним человеком - со своим народом не мог, однако выбора не было, и никогда не будет, как и возможности сбежать от проклятия бессмертия, тесно связанным с предназначенным роком судьбы, проклятой сатанинской епитимьей, что низвергла его вниз - отмаливать чужие грехи. Русский, как оказалось по времени, пролежал здесь больше, чем нужно, судя по почерневшим от мороза пальцам рук. Удивления некроз не вызвал, лишь фырканье и невозмутимое отряхивания от налипшего коркой на форму снега. Природа во время войны никогда не щадила, напротив, каждый раз представала эдаким судьей, каравшим тех, кто посягнулся рушить и ломать ее и так израненную душу мученика Божьего. Но сейчас она смирилась, после боя освещая трупы солдат невозможно ярким солнцем, едва высвободившимся из плена бури. Воплощение страны чувствовало природу, ровно как и людей, таких же тварей Божьих. Ему не нужно было спрашивать новости и видеть события, сердце само подсказывало. Подсказывало, как сейчас, по возвращении в небольшой хутор, мамы будут плакать по увезенным детям, чья судьба стать расходным материалом, сосудами с кровью, так нужной бедным раненым фашистам. Интересно, а если Людвигу проткнуть шею и выпить всю кровь, ее хватит, чтобы вернуть то, что потерял советский НАРОД?! Ворваться в столицу нечисти и пустых лиц, гордящихся чистотой, выложенной на костях невинных?! Насиловать женщин, вспарывать беременным животы не потому, что хочется показать превосходство, а во имя мести?! Сорвать их флаги, расколоть этот сгусток тьмы и гадости, отравляющий своим существованием мир других! Подобные мысли вызывали желание найти первого попавшегося на пути немца, чтобы вспороть грудную клетку, разломать ребра и добраться до самого сердца. Интересно, оно будет теплым? Или таким же, как у Брагинского, покрытым льдом? А если сожрать, поможет ли растопить? На лице вдруг возникла почти оскальная, граничащая с безумием улыбка, когда все прогнозы русского оправдались. Среди полуразрушенных домов слышались волчьи завывания, издаваемые самими людьми, поглощенные отчаянием и болью. Их боль была в разы сильнее разума, высвобождая животное нутро в человеке. Иногда она имела настолько разрушительный потенциал, что возможности вернуть разум назад рассыпался прямо на глазах. Вот как женщина, идущая прямо сейчас с кладбища, бормочущая о том, куда делся ее маленький сын, при этом держая его в оуках, синего, неестественно свисаювшего голову вниз. Лица же других чудом сохранили ясность мысли, в отличие от бедной матери, но были почти мертвыми, настолько, что в маленьких детских глазках можно прочитать зрелость вперемешку с страшным ужасом. Плевать, что говорят в его сторону, плевать на мнение других. Не раздумывая, столкнувшись взглядом на пути с телом в немецкой форме, Иван незамедлительно накинулся голодным волком, разрывая рубашку, голыми руками-когтями расцарапывая живот. Разум поздно догадался схватить лежащий рядом камень, наконец вспарывая мертвеца, и, будто тушу животного, разламывать ребра, расчищая путь до сердца любыми способами, даже собственными зубами-пастью, с рычанием откусывая кусок плоти, в мгновение заляпывая его лицо кровью. Сознание отдаленно слышало крики, возмущения и панику, однако подходить не решались - волчье безумие Брагинского было буквально ощутимо физически. Когда же от сердца ничего не осталось, Брагинский поднялся на ноги и подарив кривую оскальную улыбку белым от ужаса жителям, глядя с не менее мертвыми глазами, отражавшими всю ту боль, весь тот крик, молебен о помощи, ревущий в его голове каждую секунду, от первой жертвы до той, которая падет сегодня. Впрочем, ни сейчас, ни завтра конца не будет, до тех же пор, покамест Брагинский наконец не возмет и раздавит собственными руками сердце врага, разрывая гортань волчьем воем отмщения.