«разлука сердце делит попо–
лам»
– сонет номер 39.
сонеты шекспира лежали в нескольких изданиях в аккуратной стопке у окна, рядом с ними плавали оранжевые дельфины и цвели ромашки. почему-то кипел в углу чайник, который никто не собирался выключать, а на полу были разбросаны краски. в этом беспорядке джиун водил кисточкой по щекам интака, держа в левой руке его обманчиво-возмущённое, возможно, красивое лицо. на его коже появлялись белые ромашки, которые позволяли ему слиться с тем беспорядком, что наблюдался в этом небольшом пространстве. девушка в белом халате заходит без стука, распугивая драконов от коробки с книгами риордана, выключает чайник и удаляется, не сказав ни слова (даже если этот чайник мешал всем соседним палатам). придётся выманивать их обратно печеньем и песнями лесных эльфов. — ты скоро? — интак говорит это тихо, еле шевеля губами, чтобы не помешать джиуну сделать из него цветочную клумбу. — уже всё, — двухцветный принц и защитник оранжевых дельфинов отстраняется, чтобы оценить свою работу. — теперь на твоих щеках цветут мои ромашки. интак улыбается и думает, что это самые красивые ромашки, если они отражаются в глазах джиуна блеском миллионов звёзд. такие холодные и далёкие, но на расстоянии вытянутой руки, греющие кончики пальцев. завораживает. брюнет сокращает это расстояние и падает в объятия частички своей души, утопая в ней и океане тех слов, что покоятся где-то на дне его сердца под миллионами замков. звёзды на руках джиуна опять кровоточат, интак неловко извиняется и встаёт, чтобы заварить им чай. в воздухе чувствуется лаванда, мелисса и апельсин. невозможно сказать, как они пьют такую смесь, кажется, это называют любовью. — в своём несчастье одному я рад, что ты – мой грех и ты – мой вечный ад. джиун уже марает и без того кровяные простыни, зачитывая очередной сонет шекспира. кажется, он знает их все наизусть, как последнюю песню падающей звезды, которая спела её для него, когда он загадал такое желание. в его волосах поселились фиалки, которые терялись на чёрном фоне, но светились на его блондинистых прядях. в его пальцах была не очередная книга с сонетами шекспира, а целое сокровище, которое хранило их любовь. под потолком расцвели такие же звёзды, как под его кожей, а в голове жужжали пчёлы, прося его исполнить песню для маленьких зелёных драконов. и интак добровольно отдал ему половинку своего маленького сердца, в котором благодаря джиуну поселились мотыльки. у этого хранителя цветов и ключей от волшебного леса где-то в тайнике лежало сердце интака, которое грело получше солнца и болезненных объятий. горячий чай приятно обжигал горло, а запахи смешались так, что невозможно было сказать, лаванда с мелиссой в этом кипятке или земляника с мятой. из-за шкафа потихоньку выползали красные маленькие драконы, а оранжевые дельфины просили у джиуна печенье, которое он, безусловно, давал им раз от разу. интак берёт в руки синий маркер, который валялся где-то между домиком горного короля и его тяжёлым ботинком, и открывает его, заставляя джиуна затаить дыхание. теперь у них грудные клетки вздымаются одновременно, а бабочки в животе синхронно взмахивают своими хрупкими розовыми крыльями. он берёт руку джиуна в свою большую ладонь, которая согрелась от соприкосновения с волшебным чайником ранее, и смотрит на его звёзды, которые всё ещё частично кровоточили. — твоя малая медведица опять плачет, — интак вздохнул и начал обводить родинки на руках джиуна синим маркером. — хочу, чтобы дорожки слёз были синие, а не красные. джиун улыбается и тихонько кивает, потому что боится спугнуть мотыльков, которые поселились в его голове, перебравшись из сердца интака. на его руках расцветают всё новые созвездия, которые теперь сияют синим. словно океан, наверное, поэтому оранжевые дельфины подлетают к хвану и благодарят его своими песнями, понятными только им самим. — как думаешь, быстрее умираешь в космосе или в океане? — чхве не перестаёт разглядывать звёзды на своих руках, которые одновременно были всем. как он для интака. — не знаю, — потому что, кажется, я утопаю в океане твоих глаз и прямо сейчас рою себе могилу, создавая космос на твоих бледных худых руках. — мне кажется, быстрее умирают от любви. и, кажется, он уже погибает от неё. джиун улыбается, скрывая за этой невинной улыбкой холод навернувшихся слёз, безнадёжности и тоски, которые вновь накрыли его. потому что он не хочет, чтобы что-то умирало из-за него, будь то домашние эльфы или сердце хвана, которое он так пытался беречь. интак видит это и наваливается всем телом на такого маленького джиуна, футболка которого задралась и открыла вид на новые вселенные, спрятанные за тонкой тканью. они обнимаются и смеются до растрёпанных волос, болящих животов и новых плачущих звёзд. брюнет мягко целует свою любовь в уголок губ, делясь своей жизнью с храбрым принцем, задирает футболку выше и касается губами каждой звезды на теле джиуна. звёзд так много, что сосчитать их займёт какое-то время, все они сбились в какие-то кучки и напоминают отдельные галактики. такие красивые, но такие смертельные, утягивающие за собой и оставляющие лёгкие без кислорода, а кровь без тепла. интак не обводит их синим маркером, легонько касается пальцем, иногда заставляя их кровоточить. целует и извиняется за это, хотя джиуну уже давно не больно. — щекотно, — чхве улыбается и гладит по волосам интака, прячет свои бледные пальцы в его чёрных, как чешуя самых красивых драконов, прядях. пытается найти ромашки, которые должны цвести не только на его щеках. — прости, моя любовь, — интак улыбается и продолжает свои действия, от которых кожа переживала табун новых мурашек, а птицы вылетали из своих гнёзд прямиком к стопке сонетов шекспира. — не люблю твою андромеду. под сердцем расположился рой родинок, которые уже давно имели странную форму, напоминающую самое красивое созвездие, а их цвет был самым отличным от других. кажется, там было что-то фиолетовое, как фиалки в волосах джиуна. — я тоже, — джиуна пробирает дрожь от соприкосновения руки интака и самой плохой вселенной из всех возможных. она была единственным, что не любил чхве. — она мешает мне показать оранжевым дельфинам и горному королю наше озеро. наше. такое далёкое и забытое, что интаку больно вытаскивать это из закоулков своей памяти. оно больше не было их. всё из-за плачущих звёзд. — я обещаю показать это твоим оранжевым дельфинам, фиалкам, красным драконам и лесным эльфам, — и тебе. — честно? — джиун смотрит неверяще, любяще, с надеждой. ведь он и есть те самые мотыльки, ромашки, синие рыбы, плачущие звёзды и лесные нимфы. — честно, — а интак опять целует чхве, возвращая его одежде приличный вид. и он так влюблён в джиуна, которого невозможно описать чем-то одним, что до разбитых костей и поломанных сердец. какое-то время они лежат, рассматривая карту мира на потолке и представляя себя в париже или шанхае. а потом интак резко подрывается с места и достаёт из-под волшебной кровати джиуна разноцветный свитер. зелёный, с жёлтыми цыплятами. чхве неверяще улыбается и залезает в него, натягивает на себя панамку, которую подарил интак когда-то, зашнуровывает красные кеды. хван мажет его лицо солнцезащитным кремом, который делает кожу ещё бледнее. — сегодня солнечно, — интак немного сомневается в своих действиях, а джиун просто целует его и распахивает шторы, пропуская солнечный свет. — люблю тебя, — чхве открывает окно, благо, они на первом этаже, и прыгает прямиком на землю. за ним тянутся оранжевые дельфины и красные драконы, заставляя больничную палату мгновенно потускнеть. будто не было здесь никакого джиуна. интак спешит вылезти следом, чтобы не потерять из виду свою вселенную, полную плохих и хороших галактик, и берёт за руку двухцветного принца. ладошка холодная, сжимает её крепче и бежит в сторону их озера, которое находилось не так далеко, как могло вспомниться изначально. за ними шлейфом тянулись мотыльки, разнокрылые бабочки и лавандовые чаи. они рухнули на траву в тени деревьев и залились смехом, таким звонким, чистым и искренним, какого не слышали уже давно. всё-таки больница сжигала их и искренность их чувств, даже если они не замечали этого, поглощённые друг другом. они целовались несколько часов, а потом вернулись в больницу под ругань медсестры. чхве оставил лесных эльфов у того озера, чтобы обязательно ещё раз вернуться. кажется, это должно было сработать. через неделю его отпустили домой под плач мамы и прощальные поцелуи интака, он унёс с собой из больницы всё, оставив там только наполовину сломанный чайник, который всегда выключала дежурная медсестра. а ещё, кажется, он оставил там надежду на то, что вселенная под его сердцем даст ему шанс на жизнь. джиун любит читать вслух сонеты шекспира, пить странный чай, разговаривать с драконами, рисовать созвездия на своих руках, носить тёплые свитера летом и прятаться от солнца. а ещё у него меланома.