С закрытыми глазами

      Игра начинается, как только он закрывает глаза.       Сегодня — можно. Сегодня один из тех особенных дней, когда всё происходит по-другому. Шэдоу не уверен, ждет ли он их с нетерпением или предпочел бы, чтобы тех не было вовсе.       Но все сомнения исчезают, как только Соник наклоняется и нежно целует его. Одно прикосновение губ — и он потерян, он тонет, и всё становится неважным. Всё, кроме этого сладкого, разливающегося в груди чувства, от которого он замирает в ожидании. Но Соник не торопится — нет, еще не время, — и лишь оставляет мимолетные следы поцелуев на его лице: на губах, щеках, в уголках глаз, везде, где может, покрывая его сеткой легких касаний.       Это всё, что у него есть сейчас — только осязание, — потому что ему нельзя ни смотреть, ни говорить. Слеп только Шэдоу, но молчать они будут оба, и это — неотъемлемая часть игры, ритуал, которого стоит придерживаться, иначе чары рухнут, а этого не хочет ни один из них.       Соник прижимается ближе, вдавливая его в кровать, и Шэдоу становится жарко от тепла его тела и от осознания своей роли. Да, он лишь ведомый, он — снизу, но таковы правила, и он сам дал молчаливое согласие, когда закрыл глаза в первый раз. Но он знает, что так игра будет особенно нежна, и это перекрывает все возможные неудобства.       Он запрокидывает голову и выгибается навстречу, когда поцелуи смещаются ниже. Чужие пальцы зарываются в мех у него на груди и начинают ласково перебирать прядки, в то время как губы исследуют сгиб шеи, затем плечо и наконец тоже добираются до груди, обжигая дыханием. Кончик языка, сделав дразнящий круг, касается возбужденного соска, и Шэдоу не сдерживает тихий стон. Он должен молчать, да, но главное — не говорить, остальное позволено. Но он знает, что каждый новый звук лишь ускоряет события, и не хочет, чтобы всё закончилось слишком быстро. В конце концов, эти дни редки, и каждая секунда по-своему ценна.       Жаркий рот обхватывает сосок полностью, распахнувшись и дав больше доступа языку, а рука перемещается на второй, аккуратно выводя круги подушечками пальцев, сжимая, оттягивая, сдавливая, и Шэдоу чувствует, как эти движения отдаются эхом в паху, заставляя его двинуться навстречу. Но нет, рано, еще слишком рано, и его останавливает вторая рука, прижимая за бедра вниз.       Шэдоу мог бы оттолкнуть эту руку, но его запястья связаны над головой, чтобы он случайно не позволил себе лишнего. Соник не любит, когда его прерывают, а они оба знают, чего на самом деле хочет черный еж и с каким удовольствием он бы сам стал ведущим. Тем, кто проводит рукой вверх, касается его губ, а затем заставляет раскрыть рот и жадно облизать пальцы, покрывая слюной, с четким осознанием, куда они двинутся после.       Но игра не об этом. Она о томном вздохе, которым Шэдоу провожает пальцы, покидающие его рот. О замершем темном теле, с трепетом ожидающем проникновения. О том, как он сам движется навстречу, бесстыдно насаживаясь сразу на две фаланги, и протяжно стонет, не в силах больше терпеть.       Соник начинает медленно растягивать его, разводя пальцы в стороны. Он дразнит, то погружая их, то почти выходя полностью, и Шэдоу весь горит внутри и плавится от каждого касания. Эта искусная пытка сводит его с ума, но ее недостаточно, и он жаждет большего, гораздо, гораздо большего. Третий палец присоединяется к первым двум, и это почти правильно, почти так, как нужно. Особенно когда они сгибаются, чтобы нежно массировать эту сладкую точку внутри него, посылая разряд сквозь все тело, отчего он вновь срывается на громкий стон.       Словно дожидаясь именно этого сигнала, Соник делает несколько резких, почти грубых, несдержанных движений, вбивая в него пальцы до самого конца. Это не больно, нет, ему мало что может причинить серьезную боль, но Шэдоу снова остро чувствует, в каком именно он находится положении. Он сжимается, обхватывая пальцы внутри, и выгибается, приподнимаясь, раздвинув ноги шире. Потому что ему все еще мало, и он вынужден просить, почти что умолять, и это единственное, что он может сделать молча.       Соник мягко прижимает его обратно к постели. Он наклоняется ближе, его горячее дыхание касается губ, и Шэдоу тянется навстречу. Языки встречаются на полпути, переплетаясь, и они делят жаркий, влажный поцелуй, в котором Шэдоу отдает всего себя. Это невыносимо — знать, что он так близко, что мягкий язык заходит глубже, но потом вновь отстраняется, касаясь лишь самым кончиком, остро, дерзко, играючи, отчего перехватывает дыхание и он сжимается в предвкушении. Ему так не хватает этих поцелуев, что он готов раствориться в них без остатка, лишь бы они никогда не заканчивались.       Но Соник отстраняется, оставляя его кусать губы от досады, и распрямляется, возвышаясь над ним, сидя на коленях между его разведенных ног. Он ласково проводит по внутренней поверхности бедра, все это время не прекращая двигать пальцами второй руки внутри, изящно обходит стороной пах и лишь мимолетно касается кожи у самого основания, заставив Шэдоу мучительно вздрогнуть в отчаянной попытке вновь приблизиться. Соник не дает ему этого, но взамен исполняет другое его желание.       Пальцы скользят наружу, покидая его, и оставляют после себя ощущение тянущей пустоты. Но ненадолго, так как почти в то же мгновение их место занимает нечто другое — горячее и твердое, медленно погружающееся внутрь. Слишком, слишком медленно, но Шэдоу не может ускорить это, и ему остается только тихо стонать, пока Соник не входит полностью и замирает так на несколько секунд, переводя дыхание. Затем он приподнимает его за бедра и наконец-то начинает двигаться.       Шэдоу знает, что тот смотрит. Смотрит, как влажно скользит наружу и вновь погружается плоть в плоть, как он дрожит, распростертый под ним с широко раскинутыми ногами, как распахнут его рот, как выгнуто тело, как собрались в уголках глаз непрошеные слезы удовольствия. И это заводит его сильнее, и он обхватывает стройное тело ногами, прижимая ближе, вырывая сдержанный стон сквозь сжатые зубы, и пальцы рук на его бедрах разводят кожу в стороны, растягивая его еще больше. Соник знает, что ему так нравится, он много чего уже знает, и да, Шэдоу в восторге, почти в экстазе от этого ощущения горячей наполненности, от близости, от того, что это он. И он хочет кричать его имя, но нет, нельзя, нельзя, и остается только кусать губы, стараясь удержать это желание внутри. Конец игры близок, и он должен терпеть, еще совсем немного, совсем чуть-чуть, и не стоит рушить все прямо сейчас.       Горячая ладонь наконец-то обхватывает его болезненно пульсирующее возбуждение. Ахнув, Шэдоу отчаянно хватает ртом воздух, почти задыхаясь — все перехватило внутри от яркого, интенсивного чувства. Подушечка большого пальца касается кончика, смазывая текущую каплю, словно проводит по оголенному нерву, добавляя к его наслаждению еще больше пронзительных нот. Рука движется в ритм, вторя движениям бедер и заставляя думать, что Шэдоу и сам мог бы быть внутри, и он невольно представляет, как бы смотрелось синее тело, оседлавшее его сверху.       Это становится финальной точкой. С громким стоном Шэдоу изливается на собственный живот и грудь, и вслед за этим внутри него извергается фонтан обжигающе-горячей, вязкой жидкости, расплескавшейся наружу из-за того, что он сжался слишком сильно.       Соник отстраняется, тяжело дыша. Сквозь шум бьющегося в висках пульса черный еж слышит, как тот делает очередной глубокий вдох, успокаиваясь, а затем довольно хмыкает, окидывая его взглядом. Он небрежно проводит рукой по его дрожащему животу, собирая несколько капель, и Шэдоу понимает, что на этом всё.       Игра окончена.       Он не хочет открывать глаза. Но он должен. Это тоже часть ритуала — последняя и самая сложная. Мучительная и невыносимо болезненная, но которую он вынужден выполнять.       Шэдоу медленно поднимает веки, чтобы встретить взгляд напротив. Зеленый. Но не глубокий искристый изумрудный, нет. Этот цвет ярче, опаснее, острее, он как кислота проникает под кожу и разъедает его изнутри.       — Что ж, было неплохо. Надеюсь, тебе понравилось, Риччи.       Эйдан улыбается, облизывая пальцы, и Шэдоу чувствует, как умирает еще одна частичка его души.       Игра жестока, да, но он сам виноват, что придумал ее.