// 21.08.14
. Джонхан не признаёт любовь. Бабочки в животе, волнение в груди, фейерверки чувств - и всё это, лишь взглянув на кого-то.Что за чушь?
Людям свойственно многое себе надумывать: то нам грустно без причины, то почему-то весело. Как ни крути, множество наших качеств навязано обществом. Дружба, ненависть, любовь - иллюзия, которую мы сами себе создаём, чтобы насытить рутину новыми красками. Чтобы найти причину быть не одному, причину двигаться дальше. Заниматься сексом тоже входит в этот список потребностей. Для Джонхана все люди дураки. Все, кто влюблён, дураки. Полнейшие идиоты.-- <<Если ваше сердцебиение учащается, а внизу живота начинает крутить, сходите к врачу>>.
Чёрные объемные джинсы, пояс, выделяющий тонкую талию, светлое худи и кроссы - кажется, Хан никогда не изменит ни своим установкам, ни своему стилю в одежде. Не то, чтобы ему было всё равно, что носить - скорее, всё выглядело на нём одинаково хорошо. Спорить с этим никто не решался. Ну а сам Юн лишь глубоко вздыхал, смотрясь в зеркало: он не чувствует к себе ни симпатии, ни отвращения - ни единой эмоции, пустоту. Пустота в принципе была частью его жизни. Он сам был п у с т ы м. На часах ровно 7 вечера, и это громко ударяло в виски - Хан опаздывает, очень сильно опаздывает. Куда? Прозвучит глупо, а может не совсем, но он опаздывает на вечер с компанией своих лучших друзей, одним из которых был Сынчоль. Сынчоль. Этот грёбанный, ужасно красивый Сынчоль, который так ярко смеётся, так тепло обнимает и так горячо высовывает язык, когда концентрируется. Друзья называли его Скупс, а Юн еле сдерживается, чтобы не звать его просто "секс". Потому что, чёрт возьми, эти прошитые венами руки, твёрдый кадык, тёмные волосы и губы... Губы, на вид такие сладкие и мягкие губы. Естественно румяные, покусанные. Губы, губы Сынчоля - контр-выстрел по стеклянному сердцу Джонхана. Юн, если честно, совсем не понимает, зачем согласился на эту тусовку, ведь просто ему явно не будет. С Чхве Сынчолем вообще просто никогда не бывает. Всё началось давно. Парней не связывало ничего, кроме совместных друзей. Их общение начиналось с "привет" и заканчивалось улыбкой на прощание. Так было долго, пока на одном из типичных вечеров Джонхан не напился до помутнения рассудка. Алкоголь лился внутрь его, бутылка за бутылкой. Что им двигало - сказать никто не может. Никто, кроме Сынчоля, который вовремя оказался на том грёбанном балконе, с этим чёртовым худи, капюшон которого когда-то прожгли сигаретой. -- Я не курю, -- тихонько посмеялся Чхве, когда укутавшийся в его кофту Юн глубоко вдохнул запах вещи. Младший застывает на пару мгновений, не в состоянии быстро соображать в опьянении. Худи такое большое, тёплое, скрывает каждый шрам и каждую частичку тела, чтобы скрыть слабости. Интересно, зачем Сынчолю такая кофта? Такой отличный способ исчезнуть? -- Зато я курю. У тебя нет зажигалки? Так их общение и началось: странно, спонтанно, но это совершенно не помешало находить общие темы для разговоров, списываться день ото дня. Юн никому так не доверял, как Чхве. Чхве, ни на кого так не смотрел, как на Юна. -- Когда вы уже пососётесь? Джонхан ненавидит Сунёна. Этого мелкого, вечно сующего не в своё дело нос парня. -- Ты идиот? -- Нет, серьёзно. Уже все видят, как вы друг на друга смотрите, одни вы строите из себя дурачков. Честно? Джонхан дурачка строить даже не пытался, всё выходило само: стоило хёну оказаться рядом, как приходилось быть холоднее льда, дабы не дать сердцу выпрыгнуть из груди. Юн на подсознательном уровне игнорировал любые чувства, любую близость, даже отдалялся после душевных разговоров. А Чхве это совершенно не отталкивало. Сынчолю хватало того, что этот стройный брюнет просто есть в его жизни. Романтика. Только вот Джонхан романтику не любит.Зато любит Сынчоля?..
Опьянеть от запаха может только Юн. Но не от запаха алкоголя, что сейчас находится вокруг, по всей квартире Чана, который согласился провести вечеринку у себя. У Хана бензиновые пятна перед глазами и дрожь каждой частички тела от одного лёгкого привкуса мускусных духов на языке. Чхве Сынчоль сегодня блядски красивый. "Блядски", потому что никто его не просил приходит в скинни джинсах и кожаной куртке, никто не просил его светить недавно проколотой губой и острыми ключицами. Джонхан не просил его быть чертовски горячим, ведь один шаг в сторону, и всё пропало. Плоть твердеет, даже когда Юн смотрит на своего "кумира" с дистанции.--<<Вот бы укусить его за эту хренову шею>>
Джонхан тяжело и прерывисто выдыхает. У старшего по кадыку течёт капелька пива, пока сам парень из горла глотает вишнёвый алкоголь. Дышать становится невыносимо тяжело, поэтому Хан с позволения уходит на балкон, дабы развеяться. Здесь гораздо свежее, спокойнее. Ветер гладит щёки холодными прикосновениями, суета ночного Сеула с высоты 18 этажа кажется незначительным мурлыканьем кота, прислушиваясь к которому можно запросто уснуть. На плечах Юна большая куртка Чана, ибо свою собственную найти в куче одежды не удалось. Парень складывает руки на перилах, утыкается подбородком в них и разглядывает огни бегущей жизни. Только вот в голове ничего и никого кроме Сынчоля. Джонхан знает, что глупо было влюбляться. Знает, что чувства в груди вряд ли можно было назвать истинной любовью, ведь никто не отменял факта, что всё это - всего лишь привязанность. Юн не верит своим мыслям, но так сильно страдает от тоски по даже секундным взаимодействиям. Он мечтает обнять Чхве так сильно, как только может. Мечтает уткнуться носом в его шею хотя бы на пару минут. Хочет, чтобы весь мир исчез, оставив их с Сынчолем наедине. Так хочет просто вылить все чувства, которые уже долгое время съедают его изнутри и не дают спокойно спать. Слышится скрип, заставляющий Джонхана резко обернуться назад. Большие, тёмно-карие глаза цепляются за струнки души, стоит Чолю показаться из дверного проёма. Удивлён ли Юн? Сам не знает... Он знал, что Чхве безусловно волнуется за него, но если честно младший так сильно сомневается во всём, что между ними происходит, что даже не надеется увидеть взаимное внимание от Скупса. А когда старший вот так приобнимает его за талию, оказываясь рядом, сердце рвётся на куски. Хлопок двери оставляет их вдвоём на растерзание осеннего ветра. Сентябрь в этом году холодный, мерзко сырой и серый. Хотя в этом и есть своя прелесть: так все те, в кого ты влюблён, кажутся ещё более согревающими. Руки Сынчоля теплее любых батарей. -- Ты в порядке? Его голос мешается с мелодией ветра, и Джонхан пару секунд не может ответить: боится нарушить гармонию. -- Я?.. -- выдыхает, будто не расслышал. -- Не знаю, вроде бы да. Сынчоль мотает головой, убирая руки с чужого тела, и упирается о перила так же, как Хан. Младший чувствует резкий холод. И снова они не в силах касаться друг друга так долго, как хотят. Юн ненавидит это. Ненавидит быть так далеко, но вместе с тем так близко. Он не может существовать без Сынчоля. -- Что случилось? Искусанные губы издают тихий писк. Джонхан утыкается лбом в руки. Джонхан дрожит. Джонхан хочет ударить себя, но не может. -- Хей? -- вспышка. -- Ну ты чего? Чужая большая ладонь приземляется на тёмную макушку, пару секунд поглаживает, а потом спускается к затылку. Юн не дышит. В этот момени, в эти считанные секунды он чувствует так много всего, что теряется в пространстве. Ноги подкашиваются, мысли путаются, и реальность никак не укладывается в голове. Не может быть. Разве Сынчоль не говорил, что не любит романтику? -- Что произошло, Хан-и? Своими венистыми руками Чхве рвёт грудь младшего на куски. Впивается когтями в бока и кромсает шею. Джонхан не может дышать, на глаза наворачиваются слёзы. В горле застряли колкие слова о невзаимных чувствах, которые режут и ноют. Пальцы немеют, и парень не может издать и звука. Он так сильно любит Сынчоля, но так сильно боится об этом сказать, что предпочитает молчать и терпеть. Не хочет потерять и мельчайшую близость. Но с каждым днём становится всё тяжелее и тяжелее. -- Послушай, ведь-. -- Что мне д-делать?.. Сынчоль не сразу в силах расслышать тихий шёпот, но пары секунд ему хватило, чтобы поймать унесённую ветром фразу с чужих дрожащих губ. Младший поднимает взгляд, смотря точно в чужие глаза. Хотя, почему чужие? Смотря в самые родные и нежные глаза. И у старшего схватывает дыхание от такого Джонхана: со слезящимися глазами, красным носом и взъерошенными волосами. -- Что мне делать, если-, -- шмыгает, по щекам катятся горячие слёзы, -- если я очень с-сильно тебя люблю? Чхве застывает, отсчитывая удары сердца. И когда пауза затягивается на семь мучительных секунд, а Юн сгоряча пешит назад, старший наконец возвращается в реальность и хватает чужую руку в свою. Они смотрят друг на друга долго и внимательно, хотя отвести глаза очень хотелось. Особенно Джонхану: казалось, что прямо сейчас хён прочитает все его мысли, заберётся в глубину души и убьёт всё то, что таится внутри. Что глупее: признание или неловкое молчание после него - младший не знает. Чужая ладонь обжигает. Юн отдал бы всё, лишь бы оказаться на другом конце света сейчас. Перед глазами проносятся все совместные моменты, все тёплые слова, милые подарки и горячие объятья - всё. Всё то, что заставляло Хана терять голову. Но что это всё значило для Сынчоля? И значило ли вообще? Младший резко глотает воздух ртом и уже начинает говорить, когда Чхве его резко перебивает, стеклянно переспрашивая: -- Любишь?.. Что такое "любить" вообще? Джонхан знать не знает, но так искренне верит, что бабочки в животе не обманывают. Его тянет к хёну, к этому брюнету с бархатным голосом, чистым запахом и самыми трепетными прикосновениями. Мысли только о нём, и во всех желаниях, исполнения которых Юн бы так сильно хотел, фигурирует лишь чужое лицо. Если это не любовь, то зависимость. Но если бы это было зависимостью, Джонхан не радовался бы так тому, что Чхве счастлив с кем-то другим. -- Послушай, ты-... -- Сынчоль, ты сам всё слышал, придурок. -- Ты много выпил? Младший грубо отталкивает тянущуюся к его лбу руку, смотря прямо в чужие радужки глаз цвета жжённого сахара: -- Блять, я был бы самым счастливым, если бы это был просто алкоголь, но это нихуя не так! -- жадно глотает воздух между словами, пока Чхве внимательно слушает, крепче сжимая тонкое запястье другой рукой. -- Я отрицал, и даже сейчас частично отрицаю любовь. Я не верю, в чувства, понимаешь? Люди - ублюдки и твари, которым нельзя доверять. И я не собирался открывать кому-то всего себя. Я ненавижу быть слабым и хрупким, но-... Сердце сжимает, грудь сковывает, и дышать становится практически нереально. Хан застывает, глядя в чужие глаза, которые выражают всё то же тепло, что и всегда. Всё то же, во что Юн и влюбился. Младший не может издать и звука, зачарованный чужой красотой. Пауза затягивается. С его сухих губ наконец слетает последнее: -- Но я становлюсь собой рядом с тобой... Хан опускает взгляд, тихонько убирает руку, но старший не выпускает. Брюнет делает шаг навстречу, а его левая тёплая ладонь моментально оказывается на холодной от ветра щеке Юна. Младший вздрагивает и покрывается мурашками, поднимает глаза, смотря теперь в лицо Чхве с ничтожно маленькой дистанции. В его зрачках плавают галактики звёзд, а радужка уже не кажется такой однотонной - Хан видит маленькие скропления золота по краю, вспыхивающие огоньки и, самое главное, Джонхан видит в них своё отражение - он в плену у его взгляда и обратной дороги, увы, нет. Чхве ведёт подушечкой большого пальца по впалой щеке, рисуя невидимый узор, считает блёклые веснушки и не дышит. Кажется, что любое дуновение способно сломать то хрустальное напряжение, что появилось между телами парней. Конечности покалывало слабым током. Сзади Сынчоля красивый вид на город, спереди - Джонхан, с которым не сравнится никакая панорама. Джонхан,скрывающий свою внутреннюю красоту, которая и тянула Чхве ближе. Джонхан, в чей голос, улыбку и запах старший и влюбился. Тоже влюбился. Они оба были влюблены, но оба были не уверены. -- Мне жаль, -- почти бесслышно шепчет Чоль, опуская взгляд на потрескавшиеся губы младшего, который еле-как стоит на ногах, -- жаль, что первый шаг пришлось сделать тебе. Джонхан не успевает осмыслить его слова, когда по телу за секунду проходит тысячевольтное напряжение. Перед глазами вспышки и фейерверки, а грудь стягивает тугим кнутом - губы Чхве ещё мягче, чем Юн себе представлял: старший глубоко целует, сминает нижнюю губу парня то грубо, то нежно; языком ведёт от края к краю; с напором стукается носом о чужой. Его руки скользят к талии Хана, прижимая к себе ближе. Руки Юна поднимаются к сильной груди. Если это сон, то Джонхан не хочет просыпаться, а если это реальность, то пусть она никогда не прерывается грёзами. На губах остаётся привкус крупинок цейлонского чая. Джонхан не любит чёрный чай, но так любит Сынчоля.//
-- Издеваешься? Ни за что. -- Как хочешь, я просто предложил. Джонхан ненавидит блондинов. Какой смысл портить волосы и превращать их в солому, если и родной тёмный цвет выглядит притягательно? Юн плевать хотел на других, их жизнь никак не касается его собственной, но все блондины вызвали у него такое сильное раздражение, что парень невольно фыркал. "Выпендрёжники", - но пусть делают, что хотят, скатертью дорога. Сынчоль улыбается, когда Хан начинает дуться. Младший листает ленту соц сетей, лёжа на спине, поэтому Чхве игриво ложится на его грудь так, чтобы помешать растрате времени на гаджет. Голый торс старшего стукается о ткань домашней футболки Джонхана, взгляды встречаются. Юн поднимает одну бровь, выжидая очередного оправдания от Чхве, а второй это и делает, улыбаясь: -- Разлюбишь меня? -- Нет, просто не смогу поддержать. -- Это же просто волосы, давай! -- Сынчоль, если тебе так хочется перекраситься, то в чём проблема? Я не собираюсь сжигать свои волосы. Чхве делает грустную моську, но на младшего это не действует. Идея перекраситься вдвоём в блонд звучала в голове так здорово, но хён совсем не подумал о том, что Джонхан может быть так категорически против. -- Послушай, Сынчоль, -- Юн выдыхает, убирая телефон в сторону, и кладёт руки на чужую талию, -- я правда не горю желанием менять цвет волос. -- Уверен? -- На все сто процентов уверен. Чхве грустно выдыхает, но спорить не собирается. Он кивает пару раз, тянется к чужим губам и целует, надвисая сверху. Джонхан отвечает, поглаживая мягкие щёки и закрывая глаза от тепла. Чоль отрывается, оставляет мимолётный поцелуй на кончике чужого носа, выдыхая: -- Как скажешь. Джонхан ненавидит блондинов, но так сильно любит Сынчоля.//
Удивительно, как сильно изменилась жизнь Юна благодаря Сынчолю. Вечно зашторенное окно неожиданно начало пускать лучи солнца на белый кафель; запах пустоты и разлуки сменился ароматом чужих прозрачных духов; рядом с поношенной курткой пальто больше не было одиноко. Джонхан полюбил. -- Закажем пиццу? -- Есть повод? Сынчоль распахивает глаза, застыв у холодильника, и смотрит на беспечно попивающего чай Юна. Нависает тишина, которая заставляет Хана напрячься. -- Подожди, повод действительно есть? Старший грустно тянет "ты забы-ы-ыл?" и хлопает дверкой, далее опираясь спиной на поверхность хололильника: -- Нам три месяца сегодня. Как камень с души. Джонхан действительно подумал, что забыл о дне рождения Сынчоля или ещё что хуже, но дело, к счастью, оказалось не в этом. Только вот хёну совсем не нравится, что младший не особо увлечён датами. -- Всего лишь три месяца, Чоль. -- Целых три месяца, Юн Джонхан. Они пересекаются взглядами. Целых три месяца между ними не было напряжения. Всего лишь три месяца они могли понимать друг друга. Чхве выдыхает, опуская взгляд: -- Ты такой дурак стал. Младший молчит пару секунд, но всё же решается пойти навстречу. За пару шагов Юн оказывается напротив Чхве, аккуратно тянется к его сложенным на груди рукам и расправляет их, опуская. Они переплетают пальцы, налаживая зрительный контакт. У Сынчоля глаза уже не такие, как три месяца назад: больше нет ни единой крошки шоколада, а лишь тягучая карамель в перемешку с желудями. А у Джонхана глаза будто стеклянные, всегда такими были, в них Чоль никогда не мог увидеть искры или света, но зато видел влюблённого себя - этого было достаточно. Юн выдыхает, а старший понимает всё без слов, поднимает руку к румяной щеке и шепчет: -- Я не злюсь, это действительно не такая важная дата, чтобы её помнить. Но Джонхан имел ввиду совершенно другое, поэтому его глаза резко вспыхнули, а голос стал громче: -- Она важная! Она очень важная, о чём ты!? -- Уже не важно. Давай просто закажем пиццу. Хану холодно. Сынчоль стал другим. Сынчоль заставил его полюбить чёрный чай, блондинов и дождь, а потом начал исчезать.//
Чхве целует чужую шею и прикусывает молочную кожу, ощущая на языке пряный мёд и тающий сахар. У Джонхана пушистые волосы, которые скользят меж пальцев, так что в привычку входит их оттягивать, вызывая тихие стоны. Острые ключицы, рёбра, тазовые косточки - Скупс обожает оставлять на них следы от зубов. Младший мнёт чужие мышцы на руках, прикусывает губу и всё ещё живёт в мире, где так сильно любит Чхве; в мире, где противоположности притягиваются. Но у Сынчоля давно разбились эти розовые очки, что туманили разум мимолётной влюблённостью. Юн требовательно ведёт руками по чужому прессу, по талии на оголённую поясницу и кончиками пальцев скользит под ткань плотных джинс. Сынчоль знает, как сделать приятнее: целует в мочки ушей, прикусывает кожу на бледной шее и бёдрами иногда ведёт вниз, оттяжно впечатывая хрупкое тело под собой в матрас. Его осветлённые волосы становятся мокрыми, а с губ младшего срываются тихие маты в перемешку со стонами. Но секс давно перестал быть таким ярким, как в их первую ночь. Чхве чувствует, как чужие руки стягивают джинсы. Горячие прикосновения почему-то пускают тревогу, а не возбуждение. Все звуки на секунду исчезают. Купс замирает, уткнувшись в чужую шею. Джонхан сначала не замечает, не придаёт наступившему холоду значения, пока старший не одёргивается, слезая со взмокшей фигуры. Они лежат бок о бок и смотрят в потолок. И оба понимают, что больше не могут.Не могу притворяться.
Юн чувствует, как сердце, исколеченное и несчастное, снова начинает рваться. Все пластыри и нитки - обещания Сынчоля спасти парня и остаться рядом навсегда - рвутся. По хрупкой душе ведут скальпелем, чужое тепло обжигает. Джонхан хочет спрятаться, остаться один. Хочет стереть из памяти всё, что происходило последние пару месяцев. А Сынчолю хочется убить себя за фальшивые чувства, которые он внушил не только Юну, но и самому себе. Тишина режет слух, оглушительно громкими ударами бьётся о грудную клетку сердце - рвётся наружу, просит спасти его от вранья. Джонхан не двигается. Ему кажется, что ещё мгновение, и кислород перестанет поступать совсем. Голова начинает кружиться, а из глаз неконтролируемо текут горячие слёзы. Тело рвёт на куски, крик тлеет в горле, но парень не издаёт и звука, не двигается, не дышит. Сынчоль стал его ядом. Его зависимостью и неудавшимся счастьем, погасшей звездой, погибшим цветком. -- Джонхан, послушай... Он не любил чёрный чай, запах книг и песни дождя. Не верил в любовь и в самого себя, но поверил Сынчолю. Напрасно поверил.