Ещё немного

      Если бы я знал, к чему всё приведёт – признался бы тебе раньше. — Ты уверен? — Да, родителей дома ещё долго не будет.       Если бы я только знал, что ты когда-то переступишь порог моего дома, окажешься в моей комнате, стоит мне только сказать: "Я люблю тебя", я бы сделал это гораздо раньше, но до этого я просто… Просто… — Примерно так я себе это и представлял. Куча книг и радужный флаг на всю стену. — Ну прости, что не превзошёл ожидания и оказался таким банальным.       Слышать твой смех впервые – это как сделать первый вздох. Услышав его, я словно заново родился. Ты ведь никогда так не смеялся, даже с друзьями, всегда ходил хмурый, никогда не улыбался. Из-за этого я думал: "Как ему помочь? Что сделать, чтобы он стал счастливее хотя бы чуть-чуть?".  — Не переживай, я люблю банальность.       Ты в самом деле не умеешь грамотно выражать мысли, когда говоришь о чувствах. Ты сразу начинаешь краснеть и отворачиваться, и тогда смеюсь уже я. — Что?!  — Прости, я не над тобой смеюсь! — А по-моему надо мной!  — Да, прости! — не удержался я, и смех стал громче. — Я никому не позволяю смеяться над собой…       Аран так быстро оказался рядом. Я даже не заметил, как он подошёл, и не успел опомниться, как уже лежал вместе с ним на кровати. — Даже тебе.       Из нас двоих именно ты сейчас нависаешь надо мной и пытаешься казаться крутым, но мы же оба понимаем, что это не твоё. Ты можешь быть на вид волком, но только я знаю, что в душе ты робкий кролик.  — Надо же, Ллойд, и что ты сделаешь, если я продолжу?       Его очень легко сбить с толку. Он сразу начинает теряться, глаза бегают туда-сюда и за этим мне нравится наблюдать больше всего. — Ну я…       Стоит ему ослабить хватку, как я не теряя ни минуты, меняюсь с ним местами. Для других он, может, и волк, но для меня маленький зверёк, который может иногда показать зубки, но стоит взять его в руки и начать "гладить за ушком", как он становится ручным и домашним.        Оказавшись подо мной, Аран явно пугается, но в целом остаётся таким же невозмутимым и растерянным. Похоже, он с самого начала не понимал, что нужно делать, так что я вызвался добровольцем, чтобы показать ему, как следует поступить в следующий раз. Думать о том, что у нас возможен и следующий, и последующие разы, было так же неловко и вместе с тем приятно, как и сидеть верхом на Аране. Судьба меня явно слишком балует. — Ты даже не знаешь, как по-другому заставить перестать других смеяться над тобой. Тебе известен лишь один язык – язык боли, верно? — говоря это, я не упускал возможности коснуться его.        Его торс такой твёрдый… Но нужно держать себя в руках! Ещё рано.       С торса я медленно перехожу на грудь и навалившись всем весом, вдавливаю в кровать посильнее так, что она скрипит. Аран ложиться полностью, и сейчас его лицо ещё более растерянное, чем было минуту назад. Смущённый и напуганный он ещё больше напоминает зайчика, которого зажали в угол. И такое с ним сотворил я. Только я и никто другой.  — Шон…        Когда он произносит моё имя, я не сдерживаюсь и целую его. Он и раньше зажимал меня везде, где только можно и нас никто не видит и жадно целовал, настала пора ему отомстить. Практически ложусь на него, не разрывая поцелуй, чтобы ему не пришлось подниматься, и нога невольно прижимается к его паху. Он чувствует это, я чувствую, и нам всё же приходится разорвать поцелуй и посмотреть друг другу в глаза. Он заливается краской ещё сильнее. — Это! — Стояк, я знаю. — НЕТ! — вскрикивает он, и очень стремительно и резко выбирается из-под меня, присаживаясь на пол у края кровати.       Отсюда я вижу лишь его ушки, которые успели покраснеть. Я переборщил и так сильно смутил его?  — Эй, — говорю я, замыкая руки на его груди, не слезая с кровати.       Аран пытается освободиться, но вместе с тем не хочет, чтобы я отстранялся. Такой противоречивый, как наши отношения в целом. Я любил его со средней школы, несмотря на то, что он меня ненавидел, как и он не хотел признаваться себе в том, что он гей, но его так ко мне тянуло. — Аран, я могу помочь?  — Нет, — сдавленно отвечает он. — Почему? — Пройдёт само. Оставь. — Оставить? — усмехаюсь я и с кровати перемещаюсь к нему на колени, которые он сомкнул, но даже так я всё прекрасно чувствовал. — Оно не пройдёт само по себе, ты ведь знаешь, — говорю я, водя пальцем по его подборку.       Даже сомкнутые колени не могут скрыть, как ему это нравится. Я чувствую это. Он упирается в меня. Так сильно хочет войти, но не способен даже приобнять меня. Свои руки он держит за спиной. Взгляд с меня не сводит — Аран, — вновь зову его и слегка касаюсь губами его губ, — позволь тебе помочь. Пожалуйста. — Нет, — продолжает отпираться, однако, голос при этом дрожит.       Теперь он не такой холодный и грубый, как обычно. Этот голос мне нравится больше. Такой нежный и звенящий, ласкающий слух, как его смех, только полный желания. — Но ты ведь хочешь.       Он не отвечает, даже не кивает, а просто отводит взгляд. Его тело колотит мелкая дрожь. И это всё с ним творю я, кто бы мог подумать, что я могу быть таким жестоким. Это уже не возбуждение, а самый настоящий страх. Я беру его лицо в свои руки и поднимаю, чтобы мы вновь посмотрели друг другу в глаза. — Или чего-то боишься?       И вновь отводит взгляд, но хотя бы в этот раз кивает.       Почему-то теперь мне хочется остановиться и не продолжать эту экзекуцию. Сейчас мне так хочется просто обнять его, что я и делаю. Теперь я правда могу это сделать. — Я часто видел тебя грустным, когда ты был один. Стоял у ворот школы, дожидаясь кого-то, на уроках, когда приходил в школу с новыми шрамами. Я всё думал, откуда они? Кто их оставил? И что я могу для тебя сделать, чтобы этого не повторилось. В те моменты, когда я видел тебя таким, так хотелось обнять тебя и сказать: "Я прекрасно понимаю твою боль". Глупо и банально, но хотя бы так. Хотя бы просто подойти и поддержать, но ты бы сразу накричал на меня и сказал убираться. Я ведь педик. И веду себя по-пидорски, даже сейчас.       Я думал, что он вновь никак не отреагирует, и мой пустой трёп ему даром не сдался, но он не стал язвить. Не стал отталкивать или кричать. Он просто обнял в ответ, а лицом уткнулся в мою грудь. Настала пора и мне залиться краской. Сидя на его коленях, обнимая его так несмело, но крепко, чувствуя всем телом тепло и лёгкую дрожь, я за долгое время осознал, почему так сильно любил его.  — Прости. — За что? — За то, что не давал сделать этого раньше. Правда по-пидорски, но как же приятно. Давай посидим так ещё немного. — Тебе невозможно отказать, — сказал я и прижался сильнее.