Пусто без тебя

- Пустишь меня? - Проходи. На часах почти полночь, тем не менее Казуки, закрывший за Манабу дверь, еще даже не собирался ложиться спать, будто бы предчувствуя несвоевременный приход друга. На самом деле, еще несколько минут назад всегда уверенный в себе Манабу все никак не мог осмелиться постучаться или позвонить в заветную дверь, стеснительно переминаясь с ноги на ногу и прокручивая в голове все возможные варианты ответов на будущий вопрос "Что ты здесь делаешь?". Однако он так и не решил, что ответит, если Казуки спросит, когда рука, будто по собственной воле, потянулась к звонку. Отступать было поздно, потому Манабу, внутренне усмиряя учащенно забившееся сердце от предвкушения незапланированной встречи, стал ожидать, пока Казуки откроет ему дверь. Несомненно, Манабу был бесповоротно убежден, что друг откровенно изумится, увидев на пороге его, или, что еще хуже, но маловероятно, разозлится, ведь время все-таки не дневное, когда Казуки всенепременно бы обрадовался гостю, а позднее, что даже в домах напротив еще часами ранее перестал гореть свет. На губах Казуки, как всегда, добродушная улыбка, а в глазах непонятный радостный блеск, словно бы они не виделись целый месяц и теперь, наконец, встретились, невероятно соскучившись друг по другу. Манабу и сам не замечает, как невольно начинает улыбаться всегда неунывающему другу в ответ. Теперь можно вздохнуть с облегчением и успокоиться, ведь выгонять его совершенно точно никто не собирается. Похоже, Казуки будет рад приходу друга в лице Манабу в любое время суток всегда. - Я рад, что ты пришел, - оживленно сообщает Казуки, безвозвратно отгоняя ненужные в данную минуту сомнения Манабу и подтверждая внезапную догадку. – Мне как раз было скучно, идем! Казуки жестом приглашает Манабу войти в гостиную, где горит свет и работает телевизор – очевидно, друг пытался развеять скуку, смотря какую-то передачу. Он, вновь подарив легкую улыбку, скрывается в комнате, где теперь слышится шум с полок – наверное, Казуки перебирает диски с фильмами, которые, как он сам когда-то жаловался, ему всегда не интересно и не весело смотреть в одиночестве. Отчего-то растерявшись лишь на миг, Манабу быстро разувается и снимает куртку, аккуратно вешая ее рядом с вещами Казуки. - Мы будем пить ягодный чай, есть конфеты и смотреть кино! – воодушевленно заявляет суетливый Казуки, внезапно появившийся за спиной мгновенно засмущавшегося друга. - Я не ем конфеты ночью, Казу, - спешит напомнить привередливый Манабу, развернувшись к вмиг озадачившемуся другу лицом. – Зато чай с удовольствием. Манабу до сих пор остается удивленным тому, что увязший в беззаботном счастье от мысли, что этот вечер не будет одиноким Казуки, даже не спрашивает о причине прихода, и Манабу, вопреки мысленным противоречиям, даже ждет этого, хотя все еще не придумал вразумительный ответ. Все-таки не скажешь прямо, что дома почему-то вдруг часто становится пусто точно так же, как и на душе. С каких пор подобное чувство стало завладевать Манабу, он не заметил, однако вскоре узнал, что рядом с Казуки навязчивая пустота моментально заполняется неведомым ранее согревающим теплом, за которым теперь он самовольно тянется, в три раза чаще, чем раньше, приходя в гости. Быть может, причина в бесконечной жизнерадостности Казуки, быть может, в том, что рядом с ним становится по-домашнему уютно, а быть может, в чем-то другом, о чем Манабу даже не задумывался. Услышав-таки согласие друга разделить чаепитие, не перестающий улыбаться Казуки только кивает и спешно отправляется из коридора на кухню, чтобы сделать предложенный чай, который последнее время становится любимым у Манабу. В действительности, он в состоянии приготовить такой самостоятельно, однако в исполнении друга напиток по неизвестной причине кажется куда вкуснее, чем у себя. Манабу уже давно изучил комфортную для пребывания квартиру Казуки, потому, безошибочно найдя выключатель и выключив свет, он проходит в небольшую гостиную, где на столе разбросаны разных жанров диски, среди которых Казуки искал нужный для просмотра вдвоем фильм. - Я надеюсь, ты выбрал не комедию, Казуки, - кухня находится через стенку, потому Манабу лишь чуть превышает голос, чтобы напомнить Казуки о своем нежелании смотреть глупые фильмы. - Специально для тебя я выбрал детектив, - в таком же тоне отвечает Казуки, и Манабу одновременно слышит, как стучит посуда, и думает сейчас о том, как бы неугомонный друг чего не разбил. - Ты же не любишь детективы, - мгновенно напоминает Манабу, рассматривая взятые наугад подкассетники. - Зато их любишь ты, а мне просто все равно, что смотреть с другом, лишь бы было весело, - Манабу не видит, но чувствует по голосу, что Казуки искренне тепло улыбается при мысли об их дружбе. – Только не говори теперь, что ты вдруг согласен смотреть со мной комедию, - шутливо продолжает он, в то время как Манабу лишь волнительно прикусывает уголок губ, чувствуя вмиг появившуюся неловкость. Ведь мало того, что пришел он к Казуки без какого-либо приглашения, пусть даже тот остается рад, так теперь еще ставит его в свои условия одним лишь присутствием, хоть получается это непреднамеренно. - А что, если мы посмотрим и то и другое? – быстро находит выход из неловкого положения сообразительный Манабу, откладывая в сторону любимый Казуки фильм в упомянутом ранее жанре, чтобы потом не отвлекаться на его поиски. - Решил не спать всю ночь? - всегда приятный голос друга раздается вблизи, и Манабу, непроизвольно вздрогнув, оборачивается, сталкиваясь с держащим поднос Казуки. – Осторожнее! А еще говоришь, что я невнимательный, - Казуки негромко смеется и, отойдя от Манабу в сторону, ставит поднос на край стола, где осталось единственное свободное место. - Уснешь с тобой, - хмыкает Манабу, наблюдая за тем, как Казуки собирает разбросанные предметы прежде, чем усаживаться за стол. – Я помогу, - недолго думая, он присоединяется к другу, осторожно ставя диски на пустые полки. - Обещаю, что не буду крутиться, лезть с объятиями и перетягивать одеяло на себя, - дает честное слово Казуки, чтобы Манабу, как в прошлый раз, не попросился посреди ночи на диван в гостиной. Однако именно сегодня Манабу, наоборот, почему-то хочется, чтобы Казуки обнял его, вселив мирное спокойствие, и уткнулся, как в прошлую ночь, в его шею, тихо посапывая. Но он не смеет говорить об этом и даже намекать, а на деле и вовсе остается непоколебимо серьезным – неизвестно еще, как бы точно веселый Казуки отреагировал на его непредсказуемое желание. Рассмеялся бы, наверное, - первое, о чем думает Манабу, полностью подавляя навязчивую мысль. - Манабу? – ладонь мягко ложится на плечо: Казуки стоит сбоку, не ведая причин временной задумчивости внезапно опечалившегося Манабу. - Включай уже фильм, - Манабу пытается улыбнуться, однако выходит совсем неубедительно, даже никак, но Казуки, кажется, не привыкший дотошно добиваться пояснений от нередко замкнутого в себе друга, лишь пожимает плечами и усаживается на удобный диван. Впрочем, быть может, он просто, не подталкивая, дожидается, когда Манабу сам созреет для пояснений. Вполне возможно, Манабу поделился бы с Казуки внутренними чувствами и рассказал о том, как ему бывает одиноко и пусто, если бы заблаговременно узнал, какова будет реакция и последующий ответ. Безусловно, когда Манабу бывало беспричинно или же обоснованно грустно, Казуки ни разу не смеялся, он был близко, дарил дружеские объятия и говорил что-то нужное, либо безмолвствовал, чувствуя, что не нужны слова, даря поддержку без них. Те, кто плохо знают Казуки, наверняка бы не поверили, что всегда беззаботный и развеселый молодой человек может быть одновременно таким чутким и внимательным к другим людям. Но, даже несмотря на это, Манабу до сей поры не в состоянии должным образом набраться смелости и признаться Казуки в том, что новая «странность» в его поведении напрямую связана с ним. Он тяжело выдыхает и устраивается рядом с другом, который любезно придвигает чашку с горячим ягодным чаем к нему и нажимает на пульте «воспроизвести». Когда на экране появляются начальные титры, Казуки выключает свет, погружая комнату во тьму, разбавляемую лишь только освещением от телевизора. - Может, все-таки, конфетку? – пытается разрядить обстановку он, надеясь, что друг хотя бы улыбнется и перестанет быть таким тоскливым, как в данный момент. - Уж лучше две ложки сахара в чай, - уголок губ Манабу трогает едва заметная улыбка, но сидящий рядом Казуки рад даже этому, все-таки друг улыбается даже так легко не слишком часто, как хотелось бы. К слову, Манабу по-настоящему идет улыбаться, но Казуки молчит об этом, когда подает полную сахарницу и серебряную ложку, зато задает иной вопрос, совсем не такой, какой ожидал некоторыми минутами ранее Манабу: - Ты точно ничего не хочешь сказать мне? Манабу сквозь землю провалиться готов, когда, судя по всему, уставший от неразговорчивости Казуки начинает пытливо выжидать, внимательно глядя на него, потому как давно понял, что друг, пересиливая сам себя, скрывает что-то. Кстати, понял он это не днями ранее и даже не неделю назад, а с первого раза, когда Манабу тоже в полночь заявился в его квартиру, отрешенно улыбаясь, когда робко вопросил так же, как сегодня «Пустишь?». Манабу, силясь не показывать мгновенно заставшей врасплох взволнованности, кладет в чашку сахар и медленно помешивает, делая в ответ попытку отшутиться, чтобы Казуки перестал тревожиться из-за него сам: - Хочу. У тебя самый вкусный чай. В слабом освещении отчетливо видно, как трепещут длинные ресницы и как подрагивают пальцы, из-за чего Манабу держит чашку двумя руками, чтобы Казуки не разгадал предательских эмоций. - Ты забыл улыбнуться, чтобы я поверил в твое спокойствие, - похоже, от наблюдательного Казуки не ускользает ничего, что связано с Манабу, и все прочее, чем он хотел в этот вечер заняться, вмиг отходит на второй план. Фильм теперь идет скорее для фона, а не выпитый ягодный чай постепенно остывает, в то время как Манабу затягивает молчание в волнении, не видя больше выхода, кроме как поделиться таимыми мыслями и неотступными чувствами, которым Казуки, возможно, найдет свое оправдание. Казуки садится боком и до сего момента ждет от друга объяснительных слов, не смея торопить его и давая минуты на сосредоточение. В действительности, ему самому еще несколькими днями ранее надоело терпеть и задавать себе один и тот же вопрос «Что не так?», видя, как мучается Манабу, держа неизъяснимое в себе. Однако Казуки сразу стало ясно, что дело не в какой-то обиде, не в мелочных проблемах, которые время от времени появляются, а дело именно в нем, иначе Манабу не стал бы так скрытно вести себя именно в его присутствии и недоговаривать. И как теперь дать понять, что на самом деле нечего бояться? Все-таки Казуки тоже не просто так радуется каждому появлению друга и временами даже ждет, как сегодня. - Ты можешь обещать, что не будешь смеяться надо мной? – затянувшаяся неловкостью ситуация теперь кажется засмущавшемуся Манабу невыносимо глупой и детской всеми этими обещаниями и нелепыми сомнениями, но он все равно на всякий случай спрашивает у Казуки. В другой ситуации Казуки бы, вне сомнений, посмеялся, но сейчас ему даже не хочется делать этого, поэтому он просто согласно кивает, желая скорее услышать заветный ответ. Манабу тянет рукава своей черной кофты, замявшись, но все-таки приоткрывает губы, чтобы глубоко вдохнуть и, справившись с первичным волнением и набравшись хотя бы немного смелости, высказаться другу, выдерживая секундные паузы между словами: - Мне просто… просто пусто без тебя, Казуки… Вопреки данному обещанию, Казуки вдруг начинает солнечно улыбаться, будто бы Манабу сообщил ему весть, которую он всю жизнь ждал, в то время как сердце начинает скоро реагировать, нашедшее ответ на хранимое внутри чувство. - Ты ведь обещал! – требовательный тон голоса Манабу мгновенно спускает Казуки с небес на землю, и тот прекращает так открыто радоваться скрытому признанию, сдерживая счастливую улыбку ради посерьезневшего друга. - Я и не смеялся, - незамедлительно смеет заметить осчастливленный Казуки, приблизившись к Манабу максимально близко, отчего тот оказывается прижатым спиной к подлокотнику дивана. Манабу непреодолимо смущает счастливый блеск в глазах Казуки, и на щеках моментально появляется различимый румянец, отчего он в который раз прикусывает уголок пухлых губ и растерянно отводит взгляд, чуть опустив голову. Облегчение от признания медлит, как назло, и пока не приходит. - Я ведь тоже не могу без тебя, Мана, - Казуки зачем-то именно шепчет вблизи, и Манабу чувствует его дыхание, когда сердце более-менее успокаивается, а по телу разливается то самое тепло, из-за которого он и тянется к другу. Хочется заключить Казуки в крепкие объятия, чтобы поверить, что все взаправду, но Манабу не делает этого пока что, лишь только поднимает взгляд и смотрит в темные глаза, видя искомый ответ на собственные чувства. Казуки тоже не торопит события, оттого просто решает вернуть позднему вечеру прежнюю атмосферу, замечая: - Наш чай остыл, а кино кончается… Манабу соглашено кивает, решая, что завтрашним днем они абсолютно точно во всем разберутся, и предлагает: - Ничего. Давай начнем заново? Долгожданное облегчение, наконец, расслабленностью расходится по напряженному телу, и Манабу больше не чувствует прежнего тяжелого груза, который сковывал его, сожалея теперь о том, что из-за собственной глупой нерешительности не признался Казуки раньше. Если бы он только знал… - Только давай сделаем чай вместе. Я думаю, так он станет еще вкусней, - на безоблачной ноте делится верным предположением Казуки и поднимается с дивана, чтобы снова отправиться на кухню, но на этот раз вместе с Манабу, который к тому же обязательно проследит, чтобы по рассеянности ничего не разбилось. - Конечно, Казу, - и Манабу улыбается легкой улыбкой, которую Казуки так хотелось видеть на его лице как можно чаще. …В комнате не слышно оживленных голосов, лишь только телевизор, оставшийся не выключенным, до сих пор воспроизводит недосмотренный фильм – и Казуки, и Манабу, оба потеряли к нему интерес еще на середине. На столе пустые чашки, открытая сахарница и многочисленные обертки от шоколадных конфет, которые до утра точно никто не уберет. Ведь двое, находящихся в комнате, давно безмятежно уснули, крепко держа друг друга за руки. Через несколько часов для них настанет новый день, и о былой пустоте никто и не вспомнит.