23 сентября 1917 года
В предзакатном французском небе плясали самолёты. Пляску эту было сложно назвать честной битвой. Отчаянный немецкий ас-одиночка противостоял семи британским. Но это не была и бойня: вряд ли может беззащитная жертва огрызаться уже восемь минут. Урок танцев, неловкие ученики вокруг маэстро — вот на что это походило со стороны. Немец, кружась как вихрь, на своём серебристо-голубом триплане казался призраком смерти. Пули не брали его. Он, проходя сквозь паутину очередей, жгучим хлыстом стегал из пулемётов по подвернувшемуся "сопвичу". Уже все семеро британцев щеголяли пробоинами. А он — неуязвим, словно заговорённый… Был этим лётчиком двадцатилетний лейтенант Вернер Фосс. Немного не такой схватки он ждал, отправляясь на вечернее патрулирование. И уж точно не думал, что сопровождающее звено как-то само собой рассеется — а он почувствует себя Горацием в бою с Куриациями… Впрочем, перед самой заварушкой у него ещё была мизерная помощь: неизвестные "альбатрос" да "пфальц". Прибились взамен отставших ведомых. Но "пфальц", лишь дело запахло порохом, смылся. А более храбрый красноносый "альбатрос" минуты две честно прикрывал Фосса — но потом словил очередь в борт и провалился вниз сквозь пелену облаков. И либо рухнул на землю, либо просто не захотел возвращаться, поддавшись естественному желанию не искушать судьбу. Ну что же, славной будет победа в одиночку! Первого томми Вернер подбил ещё до подлёта его соратников. Мог бы и вовсе сбить, но пришлось отпустить в штопор: подоспел второй. Этот тоже сплоховал — прозевал минуту, когда из преследователя стал преследуемым. Очередь серебристого триплана удачно лишила врага способности маневрировать. Прикончить опять не вышло — как по команде, британцев разом объявилось семь. Один, слишком резко выйдя из пикирования, поплатился забарахлившим двигателем, что играло Фоссу только на руку: он продырявил бритту шкуру, после чего тот отвесной спиралью вышел из боя. Скороподъёмностью "фоккер" мог похвалиться перед "сопвичами". Вернер уже и счёт потерял, сколько раз ликующе взмывал над англичанами, заставляя их глотать пыль из-под копыт его крылатого коня… И каждый раз в эти моменты у него был шанс выйти из неравной битвы. Кто выше, тот и правит бал. Но Фосс был игроком азартным. Да, топлива едва хватит на четверть часа… Да, врагов шестеро против него одного… но не зазорно ли показывать спину? Не стыдно ли убегать, когда тебя самого избегают пули? Бой не утихал. Пожалуй, сейчас бы конец света скользнул по краю внимания дерущихся. Была изящная красота в стремительном вальсе смерти — и двое юных британцев-ведомых, оставшихся сверху, чтобы не мешать командирам, заворожённо взирали на это чудо. Один, один против шести… право, этот немец — замечательный лётчик! …Далеко-далеко на западе показался самолёт. Он шёл со стороны британских позиций на уровне верхней пары пилотов. Увлечённые кто схваткой, кто созерцанием её, кайзеровский лётчик и англичане не заметили гостя. А даже если бы заметили — с такого расстояния не различили бы ни очертаний, ни цвета. На фоне солнечного диска истребитель казался чёрным. Лихой поворот, полубочка — пули свистнули мимо — и Вернер поймал в прицел особенно неприятный ему "сопвич". Больно часто тот нарывался, хоть по манере боя не новичок… Пока другие томми разворачивались, чтобы ненароком не задеть своих, Фосс очередью прошил фюзеляж противника. Тот дёрнулся в сторону, захромал, задымил и заковылял прочь — если не на вынужденную, то точно с намерением не возвращаться в стычку. Окрылённый удачей, Вернер заманеврировал вновь. Скользнул вправо, небрежно-изящно завалился на крыло, перевернулся, уходя от огня. Трассы со всех пяти "сопвичей" скрестились там, где его юркий триплан был лишь секунду назад. Англичане явно теряли терпение. Один из них сунулся было сесть "фоккеру" на хвост. Но то ли полученные британцем пробоины сыграли роль, то ли немецкий самолёт повиновался хозяину лучше — попытка всадить Фоссу пулю в спину с треском провалилась. В прямом смысле с треском — очередь ушла "в молоко" футах в трёх под левым нижним крылом увернувшегося пилота. Лениво потекла десятая минута боя. Одинокий истребитель уже приблизился на достаточное взгляду расстояние. Чёрные кресты украшали его хвост и крылья — и он поднялся повыше, чтобы не приметили на английской галёрке. Поднялся, сделал небольшой круг, присматриваясь к кипящей внизу битве… А дальше для проспавших его двоих британцев наступил ад. …У воинов, оставшихся в меньшинстве и притом не в эпицентре боя, внимание часто обостряется до предела. Обер-лейтенант Карл Менкхофф, пилот красноносого "альбатроса", в эти мгновения осторожно высунулся из-под облаков — и углядел охотника-одиночку. Совесть не позволила Карлу совсем покинуть отважного ведущего. Он обретался поблизости, надеясь, что кто-нибудь явится на помощь… Но друг ли пришёл с британской стороны? Он прищурился, сдвинувшись к западу, присмотрелся к миниатюрному силуэту… Триплан! Цвет отсюда не видно, солнце мешает — но триплан! Свой, немец, кем бы конкретно ни был! Союзник! Союзник с яростью напал на верхних врагов. Медлить дальше было преступно, и Менкхофф бросился в схватку. Его, видно, не особо ждали: удалось подловить зазевавшегося томми. Тот суетливо извернулся, но пули Карла что-то явно задели: "сопвич" пошёл в ответный боевой разворот заметно кособочась. А может, тому заслугой была меткость Фосса минутой-другой ранее… Как бы то ни было, британец отвлёкся на Менкхоффа и отошёл от основного действа. Противников у серебристого триплана осталось четверо. Вернер, заметив манёвр "альбатроса", благодарно выдохнул. Напряжение брало своё: карусель уже не вызывала прежнего восторга. Топливо заканчивалось. Он решил разделаться с врагами поскорее, пока они, чего доброго, не обескровили его досуха. Одновременно с ним и англичане заторопились. Что происходит вверху, они не видели — не до того. Мерлезонский балет вступил в завершающую фазу. И никто, кроме уже подстреленных, не заметил, как один из паривших вверху товарищей беспомощно прокувыркался к земле. Самолёт не горел, не дымил — рухнул чуть левее побоища, унося убитого наповал пилота. Фосс резко атаковал. Вознамерившийся сделать то же "сопвич" вышел ему чуть снизу на встречный курс. Юный немецкий лейтенант улыбнулся, готовясь сполна использовать лобовую… и тут удача изменила ему: британец успел выстрелить раньше. Сильный удар повыше диафрагмы выбил воздух из лёгких Вернера. Он рефлекторно глубоко вздохнул — грудь слева обожгло болью. На автомате проскочил мимо врага. Остальные привычно ушли с возможной линии атаки, не сознавая ещё, что схватка закончена. Кто-то опять пустил по нему очередь, но промахнулся. Вернер с усилием, дыша мелко и часто, повернул вдруг ставшую тяжёлой машину. Он понял: теперь надо спасаться, уходить, пока не опомнились противники. Призрачная слава победы внезапно показалась коварной и пустой… Но англичане, увы, не задремали. Они удивились, почему их юркий противник перестал маневрировать, — но быстро поняли причину чутьём охотничьих собак. Ранивший Фосса старлей Хойдж, не замечая этого, поспешно завершал боевой разворот. Младший лейтенант Рис-Дейвидс раньше других уцепил взглядом уходящий триплан. И бросился догнать, стреляя без прицела. Судьба за торопливость наказала: оружие заело. Помянув чёрта, он запихнул в пулемёт новую ленту и с предвкушением триумфа посмотрел вперёд: кренившийся на крыло "фоккер" медленно планировал вниз. Остальные британцы (кроме лейтенанта Маспратта, всё ещё воюющего с Менкхоффом) решили полюбоваться на развязку издали. Рис-Дейвидс, разогнавшись, послал длинную очередь в спину врага. Немец каким-то шестым чувством предугадал это и нырнул. «Врёшь, не спасёшься!» — пообещал англичанин. Кровь будоражили азарт и досада. Он по инерции проскочил над Фоссом, развернулся, чтобы наверняка добить… Но, памятуя привычку, глянул сперва на своих. Вдруг кто напал за эти секунды? Война не любит разинь. А на его группу уже пикировал одинокий немецкий самолёт. Алый-алый, словно окровавленное лезвие гильотины.***
…Когда преследователь в первый раз нажал на гашетки, Вернер ещё не испугался. Боль в простреленном лёгком перетягивала внимание. Было трудно дышать. С равнодушием он ощутил дрожь самолёта от частых ударов пуль. Дёрнулся: ожгло вскользь по правому плечу… Очереди замолкли, заставив недоуменно оглянуться. И лишь силуэт "сопвича" на хвосте вырвал Фосса из полузабытья. Заставил почувствовать предельно чётко: сейчас он будет убит. Нет! Нужно увернуться! На смену панике удалось вызвать гнев. Фосс отмёл веру во вражье благородство: понял уже, что подобных ему лётчиков-виртуозов томми не оставляют в живых. Почуяв, что сейчас раздадутся выстрелы, он глотнул воздуха, ушёл в короткий головокружительный штопор… И, содрогаясь на выдохе в раздирающем кашле, услышал: пули провыли мимо. Промахнулся… Уйти к нашим, пока я в сознании… сил бы хватило… Больно, чёрт, как больно… Не надо глубоко дышать… Враг был где-то над ним. Вернер нечеловеческим усилием выровнял машину, глянул вверх — да, там он, сволочь! Паршиво. Раненого одиночку бить легко. Исправлять надо, пока этот "храбрец" на новый заход не идёт. Но что делать: взять реванш, отступить? "Ретируйся, иначе погибнешь! — воззвал к нему голос разума. — Какой реванш, когда у тебя грудь прострелена?" Довод был веским. Вернер ещё раз покосился наверх (в прострацию этот бритт впал, что ли?) и, кусая губы, дыша маленькими урывками, повернул к своим. Лететь долго, а топлива минут на пять — нейтральные бы мили пересечь… Хоть бы никто больше преследовать не надумал. Он оглянулся, преодолевая подкатывающую слабость, и… Манфред?! Манфред! Либо я брежу, либо это он! И как только узнал, где я?! Грудь опять взорвалась кашлем: Фосс, забывшись, неосознанно вдохнул. Но в тот же миг могучая, искрящаяся волна эйфории снесла боль и перехлестнула через неё. Вернер понял: он спасён. На алом, как тюльпаны, фюзеляже спасителя игристо переливалось солнце. Болтавшийся вверху англичанин ожил и помчался к своим. Фосс приметил это, через боль хмыкнул: лети-лети. Не сделаешь погоды. Хлопнет и тебя наш риттмайстер, как рюмку мозельского. Та-а-ак, над одним из тройки уже можно "День гнева" петь… Зря, томми, губу раскатываешь. Стой! Да он из засады ударить хочет! А Манфред не видит… Прикрыть, немедленно! Боль исчезла. Вернер метнулся за врагом. Тот, видно, почуял, повернул голову — но уклониться не успел. Рана и страх за друга взъярили Фосса. Пальцы сцепились на пулемётах мёртвой хваткой. Он жал и жал, пока не расстрелял боезапас. Получай сзади, раз сам такое любишь, шавка британская! Лови пилюлю в брюхо! И несказанная гордость охватила Вернера, когда подбитый "сопвич" закувыркался вниз. И стоило спуститься за ним, чтобы увидеть, как на земле в месте падения расцвёл ревущий красный цветок…***
Вот говорят, что на ловца и зверь бежит. Где мой-то зверь, куда подевался? Так думал Манфред фон Рихтгофен, возвращаясь с бесплодной вечерней охоты. Он битый час барражировал над английскими позициями — и хоть бы один томми нос показал! Для чая их традиционного поздно, для ужина рано… А в небе ни души. Ни истребителя, ни бомбардировщика. Как сговорились на глаза ему не попадаться… Но вдруг, сотней-другой метров ниже, прямо по курсу что-то замельтешило. Рихтгофен ожил, присмотрелся — удача! Групповой бой! И ещё пара "сопвичей" повыше: или не видят, или драться не желают. Интересно, в чью пользу расклад? В чью бы ни был — будет в мою! Забилось сердце, как всегда перед потехой. Затрепетал красавец-"фоккер", словно заслышавший сигнал к атаке боевой конь. Но, прежде чем обрушиться на верхних англичан, барон решил позволить себе вольность — глянуть, как битва идёт внизу. Вдруг помощь его требуется? Тогда поторопиться надо. Уж больно интересно там, видать, для томми, раз эти двое в упор его не замечают! Уже ловя недоброе предчувствие, Манфред поднялся повыше. Выглянул за борт, прищурился — глазам не поверил… Шесть англичан на одного его соратника! И ведь все разом нападают, канальи, проклятый львиный прайд! На Фосса — его лучшего соперника и друга! И "альбатрос", чуть облаками скрытый, помочь не спешит… и ещё несколько бриттов-подранков рядом вьются… Вот он каков, выходит, честный бой?! Не тет-а-тет, не двое на одного, даже не трое — полдюжины сразу навалилось?! В душе всклубилась багровая волна. Сквозь зубы вырвалось клокочущее рычание, глаза сверкнули ледяными клинками. Трофеи, слава, памятные кубки — всё было забыто… Остались только гнев, тревога и месть. Круто развернувшись, Рихтгофен ринулся на противников, грациозный и тяжёлый, как тигр. Наверное, успел-таки заметить один из англичан, как засверкали вверху-впереди рубиновые крылья… Успел и вздрогнуть рефлекторно, и метнуться в сторону — но времени на узнавание не хватило. Взъярённый ас прицельной пулемётной очередью пресёк его жизнь. Для юркого "фоккера" запоздалая увёртка британца была неумелой и жалкой… Второй, шокированный гибелью сослуживца, заложил отчаянный вираж. Барон метнулся следом. Оставшись в одиночестве столь быстро, англичанин растерялся — и на какие-то мгновения забыл, что можно уйти вниз, под защиту своих. Затем, правда, вспомнил, но свалиться в спасительный штопор ему не дали. Он метался зайцем, посекундно оглядываясь, пытался сбросить триплан с хвоста — тщетно. Манфред не отставал с упорством Лесного царя. Всё хаотичнее становились конвульсии британца. Он, видно, понял, КОМУ попал на клык. И в диком страхе петлял без всякой тактики — лишь бы пожить ещё чуть-чуть, минуточку, мгновение! Рихтгофен раздражался, но не стрелял. Будь он наедине с врагом, дал бы выход бешенству — но ведь внизу бился Фосс! Один, один против шести, трусливый "альбатрос" не в счёт… Ещё нужны будут патроны. Нельзя их тратить зря. И приходилось ждать момента, хоть беспокойство за друга давало шпоры, как норовистому коню. Момент настал — противник докрутился. В попытке освободить тыл он глупо подставил борт. Очередь триплана прошила хрупкую фанеру, и томми дёрнулся, ещё раз напомнив Манфреду подстреленного зайца. Как всякий охотник, барон довершил начатое: недобитки способны ударить в спину. Пьянящий коктейль из наслаждения и ненависти бушевал в крови. Пора было на помощь Фоссу. Несколько мгновений — и пулемёты перезаряжены. Триплан обрушился в отвесное пике. Любил, любил Рихтгофен этот опасный приём… Он вдавил газ до упора, когда машина встала в воздухе носом к земле. Вся тяжесть "фоккера", помноженная на ускорение свободного падения, уже давала приличный результат — но сейчас скорость стала поистине адской. Не райской: в ангелы барон не метил. Его прозвали "Красным дьяволом" — и он им будет! Ветер ведьмински свистел в ушах. Сердце стучало. Стальные пальцы не давали самолёту утратить контроль. Земля приближалась, прекрасно-дикие секунды растянулись в вечность. Изящный истребитель содрогался от напряжения — Манфреду казалось, будто под ним играют мощные мускулы боевого коня. Содрогание машины… Он про подобное читал. Да, чудо-субмарина, идущая на таран смертельного врага… Он живо помнил со страниц романа, как она брала разгон, как проносилось перед глазами её стальное сигарообразное тело. Как содрогался механизм — а с ним и сердце капитана — в святом и страшном стремлении отомстить. А враг был англичанином, английским броненосцем… И Манфред, тогда ещё ребёнок, впервые возненавидел британцев — словно сам потерял от их рук Родину и семью. А сейчас сыновья этой проклятой нации грозили гибелью его другу! До целей оставалась сотня футов. В стремительном падении барон опередил пылавший факелом второй "сопвич". Томми внизу и ухом не вели. Разве что те, кто уже вышел из строя, задёргались в попытках набрать высоту… Безрезультатно: либо Фосс, либо кто-то другой на славу продырявил им шкуры. Ещё одному было не до разглядывания окрестностей — его связал боем "альбатрос", уже записанный Рихтгофеном в малодушные зрители. У Вернера дела не ладились. Планируя к своим, он неуклюже уворачивался от бритта. "Подбит", — похолодел Манфред. Но ничего, сейчас он отвлечёт остальных. Они удобно скучковались. А Фосс — хотелось верить — сумеет в это время спастись… Круто выйдя из пике, алый триплан вломился во вражью тройку. Они шарахнулись, как от бомбы. Узнали, нет ли — плевать. Барон был зол. Рванул к ближайшему, ударил, изрешетил… Ярость не ушла, даже усилилась: что за слабак этот томми! В уклонении не смыслит ни бельмеса (матёрый ас, Рихтгофен всех судил по очень высокой мерке). Или испуган настолько? А, тем лучше — не попадёт в Вальхаллу! Не место там для тех, кто полудюжиной на одного накидывается! К чертям трофеи с ваших корыт. К чертям деловой подход, камрады. Сейчас — личное. Я вас убью за то, что вы хотели убить моего друга. Оставшиеся двое засуетились. Поняв, что "фоккер" по маневренности не обскачешь, они постарались разорвать дистанцию. Неразрешимая дилемма буриданова осла — вот что для них было единственным спасением. О, пусть этот беспощадный тевтон встанет в тупик, не зная, кого бить первым! Всего лишь несколько секунд его нерешительности — и он будет подстрелен! Пожалуйста, господи! Пусть этот адский охотник погонится за двумя зайцами!.. И он погнался. Да, да! Кровавый истребитель заметался, дёрнувшись сначала влево, затем вправо — не в силах выбрать между двумя равнозначными целями. Капитан Боумен, горя предвкушением, метнулся к нему, триплан пошёл в лобовую, Боумен увернулся, отвлёк, заставил врага позабыть об открытом правом фланге… И Хойдж, оставленный азартным немцем, тут же сполна расквитался с ним за только что сбитого несчастного лейтенанта Мейбери! Всадил в красный борт все пули из крыльевого "льюиса". Капитан не подкачал, из обоих "виккерсов" добавил. Расстрелянный триплан закувыркался вниз и разрушился в воздухе. Англичане победили. Они были спасены. Всё это случилось за три секунды и только в воображении британцев. За ними охотился не человек, а тигр. Огромная разница. Рихтгофену-человеку нужна была слава — он убивал постольку-поскольку. Рихтгофену-зверю нужна была месть — он убивал, потому что желал убить. Мозг не дурачился продумыванием красивых пируэтов. Все силы разума работали на самую быструю и максимально эффективную уловку для убийства. Идея в голове Манфреда вспыхнула, как от удара кремня. Конструкция триплана благоволила резким поворотам. Рванувшись вправо, он вознамерился сесть на хвост ближайшему британцу — вернее, притворился, что пытается. Тот пустился наутёк, барон за ним. Второй купился и со щенячьей радостью зашёл в тыл германскому асу… А дальше произошло так, что алый истребитель ловко возник позади своего преследователя. Полубочка в верхней части полупетли сработала беспроигрышно. Макс Иммельман, великий "Лилльский орёл", изобрёл эту фигуру. Добрым словом помянул Рихтгофен погибшего сослуживца… И краем глаза радостно увидел, что Фосс времени тоже не терял. Так, от вражины Вернер избавился. Не дал себя в обиду, молодец! Надеюсь, дорогу до наших осилит… Прикончу томми — прослежу. Неожиданное исчезновение предполагаемой жертвы выбило Хойджа из колеи. Вот только что был перед носом, красуясь окровавленными крыльями — и вдруг хитромудрым вывертом мелькнул вверх и пропал! Реджинальд бестолково завертел головой, но через две секунды интуиция взвыла благим матом: сзади! На хвост он сел, обдурил, аристократ проклятый! Спину прошила короткая гневная очередь. И осознание, что Красный Барон перехитрил его, стало последним для лейтенанта Хойджа. Всего лишь один из десятков — десятков, Боже! — сражённых прославленной непобедимой рукой… Смерть "любезно" подарила миг, чтобы это понять: она не была так милосердна. Напарник сбитого метнулся куда-то влево. Боевой ли разворот, попытка ли спастись — Манфред не разбирался. Отметил только, что врагу тяжеловато маневрировать: слишком большую дугу описывает… Не Вернер, часом, и этого царапнул? Юркий "фоккер" пошёл по внутреннему кругу и через несколько секунд поравнялся с британцем. Между их крыльями было едва ли метров десять — летели, как ведущий с ведомым… Боумен намеревался увернуться, свалившись на крыло — но поддался инстинкту и кинул сперва взгляд на противника. Рихтгофен дружелюбно помахал ему правой рукой. Улыбнулся искренне, будто старому другу… Английский капитан застыл в шоке. Немец снова помахал ему со светлой улыбкой и что-то крикнул безо всякой насмешки, явно заботясь о том, чтобы быть услышанным. По губам Боумен разобрал: "Memento mori!" — и нахмурился, пытаясь вспомнить значение этой латинской фразы. Абсурдность разговоров с убийцей однополчан его не смутила: изумление от нежданного миролюбия врага оказалось сильнее. В душе дивясь доверчивости британца, Манфред плавно опустил руку. Через алый борт противник не мог видеть, что она скользнула прямиком к кобуре. Нащупав заранее заряженный пистолет, барон навёл дуло на неприятельское лицо — мельком подумав, что сам бы никогда не стал носить таких безвкусных усов. При виде этого грациозного жеста томми очнулся, вздрогнул, повернулся и быстро наклонил голову к затыльникам пулемётов. Почти успел: пуля ударила его в висок раньше, чем он пригнулся. Не в лоб, куда целила — вот и всё везение. — Иди в ад, мерзавец! — с сердцем процедил Манфред, наблюдая за беспорядочным падением вражеской машины. От его наигранной улыбки ("Какие только рожи не приходится корчить, чтобы победить…") не осталось и следа. — Расскажи там о прелестях ближнего боя! Он огляделся. Боеспособных и желающих драться противников уже не осталось. Кто-то догорал внизу; один из приземлившихся не горел, но и попыток взлететь не делал тоже (снижаться, чтобы добить, барон не стал: ещё подстрелят из окопов). Какой-то подранок вдали изо всех сил уползал к родному аэродрому; вслед ковылял последний "сопвич" — сумел свести к ничьей схватку с Менкхоффом, в данный момент тоже хромающим на свои позиции… Рихтгофен хотел было погнаться за британцами, но подумал: а стоит ли? Вместе с опасностью мгновенно ушла ярость. Он больше не желал крови. В душе разлилась усталая лень, и он не стремился испытать даже пьянящее чувство власти над жизнью врага. Не лезут нагло — ну и пусть летят. И так усвоили, кто здесь король небес. А вот Вернера проверить нужно. Облака почти рассеялись, превратились в лёгкую золотящуюся дымку. Манфред, бросив последний взгляд на убегающих англичан, отправился за красноклювым "альбатросом" искать Фосса. Темнело. Сумерки скрадывали даль. Приходилось щуриться. Но лететь ниже было опасно — позиции под ним пока британские. Станешь досягаемым — и словишь пулю… Барон считал долгом дарить такие подарки, а вот для получения их был слишком скромен. И жизнелюбив. Серебристо-голубой "фоккер" нашёлся за леском, в нескольких милях от английских окопов, на нейтральной полосе. Причин тому могло быть три: у Вернера закончилось топливо, дали знать раны — или и то и другое сразу (наверняка третье, мрачно подумал Рихтгофен). Слегка успокаивало то, что самолёт Фосса сверху виднелся целым, а не грудой обломков. Значит, как минимум в момент приземления пилот был жив и осознавал происходящее. Поле было довольно ровным. Даже побитый "альбатрос" сел без приключений. Рубиновый триплан приземлился следом в ласково шумящее море ржи. Торопливо заглушив моторы, оба пилота выскочили из кабин и бросились к машине товарища. Манфред добежал первым. Вернер, к счастью, был жив — и даже в сознании! На его губах выступила розоватая пена, но приступы кашля ему почти удавалось усмирять. Он сильно побледнел. Отстегнул ремень и зажимал ладонью рану, но выбраться из самолёта благоразумно не пытался. Падение при неудачном прыжке могло навредить. — Манфред, ты валькирия во плоти… кха… Здорово было… — мужественно постарался улыбнуться Фосс, но его речь прервал жестокий кашель. Мальчишеское лицо исказилось страданием, и лейтенант стиснул зубы с обидой на слабость собственного тела. — Я знаю, Вернер. Тише. Тебе нельзя говорить, — спокойно и строго произнёс барон, аккуратно обхватив друга и вытаскивая его из кабины. Подоспевший Менкхофф помог опустить раненого на землю, хотя с трудом орудовал простреленной левой рукой. Вдвоём риттмайстер и обер-лейтенант склонились над Фоссом. Ловкие пальцы Рихтгофена быстро расстегнули на нём тёплую кожанку и китель, Менкхофф по диагонали разорвал рубашку с алевшим на ней кровавым пятном. Крови было не очень много — и то радовало. — Навылет. До госпиталя доживёшь, — отрывисто вынес вердикт Манфред, хотя в душе не был столь невозмутим. Ему, старшему по чину, полагалось подавать пример остальным. — Полетишь со мной. Молодой барон сноровисто перевязывал рану своим шарфом и остатками рубашки Вернера. Обер-лейтенант Менкхофф осторожно придерживал раненого за плечи. Он сознавал, что почти подвёл Фосса, и теперь просто не мог стоять в стороне, баюкая повреждённую руку. Стыдно. Особенно на глазах у Рихтгофена, который и без того не станет скрывать в рапорте, что видел длительное бездействие "альбатроса". Не стоит увеличивать свой позор. — Кха… надеюсь, мою птичку… кха… на сувениры не разберут… — Вернер опять закашлялся и выплюнул кровяной сгусток. Его взгляд с беспокойством метнулся сначала к серебристому "фоккеру", затем к лесу, за которым начинались британские позиции. Манфред кивнул, посуровев. — Обер-лейтенант Менкхофф, это на вашей совести. Доберётесь до ближайших наших и скажете им координаты. Ночью бритты не атакуют, а самолёт лейтенанта Фосса к утру должен быть в безопасности. Всё ясно? — Да, герр риттмайстер! — вытянулся Карл и поспешил к своей машине. — Не подведите, — бросил ему вдогонку барон. — Вам повезло, что вы всё-таки вмешались в схватку. Если Вернер не против, я закрою глаза на ваше бездействие перед этим. — Не против, — шёпотом отозвался Фосс, преодолевая головокружение. Он был по натуре добр и не хотел портить карьеру сослуживцу. Менкхофф, привыкший к субординации, остановился при первых словах командира "Летающего цирка". Услышав же Вернера, он незаметно облегчённо выдохнул и с благодарностью посмотрел в ответ. И тут же понял, что снова нужен: — Герр риттмайстер, я помогу вам усадить лейтенанта Фосса в самолёт. — Хорошо, только осторожней, — разрешил Рихтгофен. Помощь действительно пригодилась. Взобравшись в свой алый триплан, барон аккуратно принял полубессознательного Вернера из рук обер-лейтенанта. Стараясь не тревожить рану друга (тот устало прикрыл глаза, и лишь на губах иногда появлялась гримаса боли), он как-то ухитрился найти ему место в тесной кабине. Завёл мотор, взмыл в воздух и со всей возможной скоростью взял курс на аэродром. — Вальхалла ещё устанет нас ждать, Манфред, — шепнул Вернер. Содрогнувшись в коротком кашле, он повторил одними губами, но с прежним боевым задором: — Вальхалла ещё устанет нас ждать! И Рихтгофен, глядя на его слабую, но полную твёрдой надежды улыбку, с радостью почувствовал: выживет!