Твой на час

             Твой на час              Надо бы сходить на воск.       — Для моей машины, — уточнил он настолько быстро, насколько это вообще возможно, но не подавая виду, что взволнован. Нефритовое сияние в глазах осталось таким же диким, словно лес, охваченный аквамариновым огнём. Он обреченно смирился с возникшей двусмысленностью своих слов. У нее самой, в конце концов, их про запас была целая куча — возможно, том-два.       Он не удивился бы, если бы оказалось, что она автор порнокнижек, работающий под прикрытием.       — Оговорочка по Фрейду, — радостно протянула девушка с удовольствием ребёнка, пойманного взрослыми за шалостью.       «У нее приятный голос», — про себя отметил он, в таком потаенном уголке себя, что даже сам бы его не нашёл; и так слабо, что Саске даже не был уверен, думал ли об этом вообще. Он постучал пальцем по коже салона, не слушая, но прекрасно слыша. Учиха смотрел прямо перед собой и краем глаза видел, как колышется розовая сахарная вата. От мысли, каковы вишневые шелковые пряди на вкус, он почти фыркнул — наверняка ведь как мерзкий краситель.       Увы, он все еще слышит ее, потому что она только вошла во вкус. Саске внутренне застонал – она действительно может брать высокие ноты, ломать вдребезги его чувства… вслед за разорванными барабанными перепонками. Конечно, об этом она не знала, как и любой другой. Это слабость — в этом он убежден, слабость позволить кому-то понять, что они близки твоему сердцу и могут задеть тебя за живое.       Друзья могут позволить себе сделать это и даже больше, как и, к сожалению, воспользоваться твоей слабостью.       Так он поступал и продолжает поступать с ней, находясь рядом.       Учиха оставался ее другом и одалживал немного ее жизни— она была полна ею как снаружи, так и изнутри. Розовый пух сладкой ваты в руках восторженного ребенка, облизывающего пухлые губы, за которыми мелькают желтоватые зубы. Глаза в зелени весны, от тепла которой тает снег. Кожа – цвета персиков и сливок, с оттенком светлой розы. Улыбка, сияющая на губах, в голосе, в глазах.       Харуно Сакура, его подруга – Та, что Живёт.       Сидя рядом, девушка сверкала по большей части из-за его оговорки (вовсе не оговорка, хотел он сказать, но это слишком муторно, поэтому он позволяет ей болтать без умолку). Не совершенная, ни разу не совершенная (как и я, признал он), но наполненная жизнью, любовью к жизни, та, кем ему никогда не стать.       (он задавался вопросом, почему способен жить, не чувствуя совершенно ничего внутри)       Она дразнила его— ее ухмылка рисовала в голове образ кошки, до отвала накормленной канарейками. Улыбка вспыхнула , затмевая собой дневной свет, белоснежная на фоне накрашенных губ— ее рот напомнил ему о другом его друге, почти такой же, как и она, женщине. Как и она, полной жизни. Огня, потрескивающего в алых волосах.       — Ты совсем меня не слушаешь, — произнесла Сакура. Саске бросил на нее взгляд, успевая отметить проблеск раздражения с крохотными частичками таящегося смеха— такое выражение ей очень шло. Лучше, чем восхищение, даже лучше, чем увлеченность.       Вместе они прошли долгий путь.       — Ла-адно, — протянула девушка, скрещивая руки, белые на фоне красной рубашки. Ее грудь коротко вздымалась, пока глаза Саске бесцельно блуждали по сторонам в поисках чего-то. Это чудо, думал он, что годы подчас могут сотворить с тобой. Он чувствовал странную гордость, видя какой взрослой стала сейчас Сакура.       А он сам-то хоть повзрослел?       (кроме того что снизу, разумеется)       — Итак, ты собираешься, — обеспокоенно поднялись розовые брови, — сходить на воск?       Его глаза снова метнулись к девушке, обнаруживая сияющее в предвкушении лицо. Учиха пожал плечами. Морока, которая не стоит того, чтобы париться. Просто нечаянно озвученная мысль.       (говорят, что слова возвращают к жизни, и, может, он сам хотел этой жизни)       Сакура нахмурилась. Он слишком поздно понял, что ему и вовсе не стоило ничего говорить. Сакура врач-хирург — приди к ней с какой угодно проблемой, будь та большой или малой, и она постарается сделать что-то. Может, это поможет, может, нет, но ее руки должны оставить свой след — хотя бы парочку исцеляющих знаков. Она доктор. Она всегда хочет помочь.       Однажды она уже думала, что он нуждается в ее помощи.       (и он не уверен, что это было не так)       И всё же, это чудо, что она всё ещё рядом с кем-то таким безучастным, что даже не потрудится погладить плачущего в парке мальчика по голове. Он не бессердечен, но и не добр. Он просто продолжает жить своей жизнью, как ему удобно— как это делают все остальные.       Он машинально зажал тормоз, лишь краем сознания понимая свои действия. Харуно отстегнула ремень безопасности, свободной рукой открывая дверь, и перед тем, как уйти, обернулась, касаясь его щеки легким поцелуем. Подруга напоследок едва заметно коснулась его руки. От улыбки глаза ее снова озарились зелеными язычками пламени.       Тихим поздним вечером Сакура сияла жизнью.       (в том секретном месте в глубине своего сердца он тосковал по такой же жизни, как у нее)              — Пока, Саске-кун, — бросила она, и жизнь покинула салон его автомобиля вместе с невесомой тенью Сакуры. Саске сидел в машине, марку которой он даже не думал запоминать (только действительно важные вещи заслуживают его внимания), и размышлял, что по какому-то глупому стечению обстоятельств все его близкие друзья активные, яркие и переполнены тем, в чём у него явный дефицит.              На этих мыслях Учиха тихо фыркнул и уехал со стоянки.              Саске не верил в случайности, но и не верил в судьбу.              ***              Я сделаю Ваш мир лучше всего за час! Поверьте!              Находясь в полной безопасности внутри своей машины, он закатил глаза. Саске отбросил визитку обратно на пассажирское сиденье, уверенный в том, что лишь несчастный случай родом из далёкого детства мог заставить кого-то нести такую чушь.       Его глаза блуждали. Метались из стороны в сторону. И попались в ловушку выгравированного оранжевым шрифтом безумия.              Ну что за идиот.              ***              Саске отхлебнул чай, с унылым видом просматривая содержание документа. Он был богат, ему не нужно было работать, не нужно было читать — вообще ничего не нужно было делать. Но он должен был, потому что не все богаты, как он, хоть он и старался об этом не думать. Поэтому он снял очки, сжал переносицу, поразминал шею, качая ею из стороны в сторону, и сделал еще один глоток чая. Правой рукой поднимая очки, левой он поднял ручку. Он работал.              Ничего сверхъественного.              Он читал и ставил подпись. Вздыхал. Брал следующий лист. Хмурился от содержимого, скользил взглядом и усмехался, достигая конца страницы. Оставлял угрожающие заметки на полях, где смертельное неодобрение превращалось в жирную точку на чьей-то карьере. На жадных свиней ему было наплевать. Пусть и дальше едят свои помои.              Саске пригляделся повнимательнее к левой стороне стола. Это была последняя бумажка, последний кусок необходимой на сегодня работы. Он уже предвкушал ранний сон на мягкой пуховой подушке, в уютных объятиях одеяла.              Вдруг прозвенел дверной звонок.              (он ничего ничего ничего не слышал)              Снова позвонили.              (…проклятье)              Саске вспомнил свою машину, стоящую в гараже и ждущую покрытия воском. Вспомнил Сакуру с живыми глазами, тёплыми руками и мягкими поцелуями. Вспомнил визитку с номером и именем на ней.              Он встал и направился к двери. Кажется, с ранними сновидениями можно было попрощаться.              С уставшим вздохом Учиха наклонился вперед.              Дверь распахнулась.              ***              На долгие 1,023 секунды его сердце забыло, как биться.              ***              Ослепленный, освещенный с ног до головы миллионами сверкающих звёзд, Саске прозвал его Жизнью.              ***              7,10 секундами позже он снова вспоминает, как дышать.              ***              — Вечер! — воскликнул Жизнь. Саске увидел белокурые волосы (восхитительно мягкие на вид, цвета невероятного жёлтого солнца, торчащие на голове в буйном восторге) и голубые глаза (на него смотрело небо в середине лета, широко, открыто и нескончаемо, полное светлых обещаний. Учиха стоял прямо (в ужасе от осознания, что такая жизнерадостность поглотит его целиком) и ждал, пока другой чуть успокоится (пожалуйста). В этом человеке было так много энергии, и он сомневался, что сумеет такое вынести.              (чересчур много всего, наверное, он слишком стар, раз описывает это чересчур в таких вычурных и легкомысленных выражениях)              Жизнь дружелюбно и профессионально протянул ладонь. Саске машинально сжал ее в сильном и твёрдом рукопожатии, один раз встряхнул, отпустил. Ему показалось, что он со своей бледной и гладкой кожей слишком мрачен и не имеет ни единого шанса рядом с сияющим, словно отполированная медь, Жизнью, мягким и податливым, от прикосновения к которому по телу пробежал слабый заряд электрического тока. И Саске отступил, закрывая за собой дверь. Жизнь последовал за ним.              Он задался вопросом, каково это — хоть раз следовать за ним.              (он задался вопросом, может ли опьянять такое количество чая)              Жизнь трещал о погоде (сухой, влажной), людях (шумных, надоедливых), городе (грязном, переполненном), мире (умирающем, уставшем). Саске молчал, изображая безразличие, но слушал. Жизнь разговаривал как ребёнок со своими смешными наблюдениями, грубым голосом и хриплым лающим смехом.              (от этого было больно ушам и что-то замирало в груди)              — Заткнись, — тихо рявкнул Саске. Жизнь замолчал и взглянул на него, наклоняясь ближе, еще ближе. Улыбнулся в ответ на его нахмуренное лицо внезапно по-взрослому, уже переставая быть тем ребёнком, которого Саске только что видел.              (от этого было больно глазам и снова замерло в груди)              У Жизни не было понятия о личном пространстве, а Саске отказывался уступать. Он никогда не уступал, и Жизнь должен сразу себе это уяснить.       — Ты, наверное, устал, — произнес Жизнь тем же грубым, но уже чуть более тихим — буквально на две или три ноты — голосом. Саске насупился. Он не был ребёнком и не выносил такого обращения. — Просто скажи, что я должен сделать, и я уйду, окей?              (Учихе катастрофически не хватало воздуха. И места)              — Убери от меня своё лицо, — приказал он (умолял, смягчая голос больше положенного, потому что берёг своё дыхание, потому что не мог дышать), сощурившись, потому что было до боли ярко, до боли тяжело смотреть на эту улыбку взрослого-ребёнка. Жизнь задумчиво склонил голову и сделал шаг назад, почесывая затылок в застенчивой усмешке.              Саске проводил Жизнь взглядом и выступил вперёд, останавливаясь и застывая недвижной тенью в точке назначения. Он ткнул кнопку, и дверь гаража открылась.              — Машина, — коротко бросил он, указывая на чёрный автомобиль неизвестной дороговизны марки, на стальную дверь с неизвестной дороговизны содержимым. — Инструменты, — продолжил он в прежней вдохновляющей интонации.              С немного смущенным видом, Жизнь кивнул. С мрачным лицом и сверкающими глазами указал на неосвещенное пространство улицы.              — Лужайка, — произнес Жизнь. Показал дальше во мрак, с обитающими там очертаниями ночных существ. — Мотоцикл, — провозгласил он.              (Саске не знал, что небеса могут танцевать или сиять потаенными улыбками)              Смешок вырвался из Учихи без спросу, вызвав удивленный хохот в ответ. Смотрел парень пристально.              Идиот.              Саске отвернулся, сохраняя спину идеально прямой. Ему нужно было изучить еще один документ. И, в отличие от других идиотов, он не мог позволить себе при этом свистеть.              (документ, подумал он, издавая еще один неуместный смешок)              ***              Губы плотно сжались.       Он отхлебнул чай, чтобы побороть рвущийся наружу поющий свист.              ***              Саске неохотно признал, что покрытие воском было достойным. Этим днём машина выглядела даже лучше обычного, пока он ехал по шоссе. Сквозь окна заглядывало солнце, за спиной лежали купленные продукты, а в руке пребывал свежий томат, от которого он уже успел отхватить приличный кусок. Он откусил еще. С лежащей на бедре рукой, Учиха рулил почти лениво, как сонный котёнок, играющий с мотком черной пряжи.              Сравнение с котёнком показалось ему довольно милым, ведь у самого Саске животных ни разу не было.              Еще укус. В предвкушении салата парень отметил про себя, что томат невероятно вкусен, наверняка чудовище генной инженерии. Может, еще купить?              На красный он остановился и ожидал, пока цвет светофора сменится. Вот, жёлтый. Скоро будет и зеленый. Почему нет голубого? Голубой — отличный цвет, означающий мудрость и миролюбие. Успокаивает глаза и усмиряет эмоции. Стоит только голубому стать участником дорожного движения, как бешеная суета пробок перестанет существовать.              (попутно промелькнула мысль, что голубой помидор стал бы самой успокаивающей едой на свете)              Свет, наконец, дал добро на движение, и Саске рванулся вперёд, как заправский лихач, не обращая внимания на сопротивление резко вжатой педали газа. Яростный порыв ветра в лицо принёс блаженство и напомнил далёкую поездку в никуда, когда он был еще молод и любопытен. Чувствовал Учиха себя беззаботно — сегодня работы дома не было. По средам он никогда брал с собой бумаги, только если в этом не было особой необходимости, позволяя им накапливаться в конце недели в плотную стопку. Этим же вечером Саске был свободен и мог смотреть любые фильмы, какие бы только захотел, балуя себя мятным мороженым и литрами зеленого чая.              (безудержное веселье)              Он свёл брови. Или нет. Кажется, излишки чая вызывают в нём только опьянение, явным признаком чего стал вчерашний вечер. Может, выбрать что-нибудь другое?              Саске вздрогнул от неожиданности и моргнул — вокруг внезапно стало темно и воздух оказался совсем спёртым. Оглядевшись, он понемногу привык глазами к темноте и понял, что уже находился внутри своего гаража. Двигатель был выключен, а ремень безопасности — послушно отстёгнут. Мышечная память — прекрасная вещь.              Учиха проделал путь к двери, остановился и обернулся. Машина призывно засияла в ответ. Покрытие воском, и правда, было сделано с толком. Кто знает, может, он сделает его и в следующем месяце. Просто потому что он может себе это позволить.              Как жаль, что Жизнь — полный идиот.              ***              Саске достал свой телефон — ничем не примечательный чёрный аппарат, используемый исключительно для личных звонков. На деловые звонки он не отвечал — для этого у него были миллионы секретарей и один весьма исполнительный помощник, шептавший ему на ухо, когда проблема действительно того стоила. Даже у его шофёра было больше номеров в телефонной книжке, чем у Саске.              Он глянул на экран и поджал губы. Две бесконечные недели планирования ежемесячной полировки машины спустя, он набрал цепочку цифр лишь по памяти.              Его газон нуждался в стрижке.              ***              Саске прошёл под пышным деревом хурмы— в руках пачка писем, вероятно, счетов, которые он прикажет завтра оплатить своему помощнику. Ранее он забыл забрать свою почту и, не занятый ничем срочным, решил прогуляться и заняться ею сам.              Его привлекло какое-то неразборчивое мычание, и он замедлил шаг. Учиха смотрел прямо перед собой, краем глаза видя чужую фигуру. Его взгляд блуждал, не останавливаясь ни на чём, пока шея сама собой не повернулась. Пока он не оглянулся, пока не развернулся его корпус. Пока он не застыл.              А Жизнь уже заводил новую мелодию, прочищая водосток.              Саске хмуро пялился на свои ноги. Недовольно сдвинув брови, он продолжил путь, считая шаги и замирая каждый раз, как Жизнь вздыхал.              Накрытый тенью веранды Саске видел, как спрыгнул вниз Жизнь, держа в руке мёртвую птицу.              Одетые в оранжевое плечи напряглись, словно чуя непрошеного наблюдателя. Учиха аккуратно вошёл в дом и неслышно закрыл за своей спиной дверь. Влекомый неведомой силой он на цыпочках подкрался к занавешенному окну и чуть отдёрнул край шторы.              Жизнь плавно опустился на колени перед деревом хурмы, обреченно роняя голову и волосами почти касаясь рук с лежащей там птицей, а потом с закрытыми глазами поднял голову к самому небу.       Саске изумленно моргнул — было похоже, что Жизнь молится, но непонятно по какой именно причине.              (взлетит ли птица, чтобы донести молитву?)              По телу пробегает дрожь. Но на самом деле совсем не холодно.              (или молитва вознесёт птицу в небо?)              Саске отошёл от окна после того, как птицу уже благополучно похоронили.              ***              Он позвонил своему другу, человеку, чьи волосы напоминали Саске нелепый комбинезон Жизни. Учиха, попросивший точных инструкций, внимательно слушал, что ему говорят, записывая, спрашивая, уточняя и снова записывая каждый момент. Спустя пару минут парень повесил трубку, сдержанно хмыкнув в качестве благодарности.              Тремя часами позднее скворечник был закончен.              Саске повесил его на дерево хурмы.              ***              Стёкла сверкали как сахарная пудра в волосах взбудораженной маленькой девочки. Перед ослепительно чистым окном с довольным выражением на лице стоял Жизнь, уперев руки в бока и играя мышцами, которым позавидовал бы любой борец.              Выглядит слишком мило, думает Саске.              (он имеет в виду окно, окно выглядит слишком мило)              Когда Саске поймал его отражение в стекле, то увидел в Жизни озорного маленького лисёнка с прозорливыми глазами и коварной улыбкой.       Он обернулся невозмутимо и холодно (потрясенно, неуверенно) и протянул ладонь.              Это был первый раз, когда он перехватил Жизнь перед его уходом.              Жизнь обернулся в полном недоумении. Напоследок махнув рукой, он стремительно унесся к своему побитому и припаркованному снаружи дома мотоциклу, да так, что Саске даже не успел хмыкнуть. Надев шлем, Жизнь помахал рукой еще раз. Его белоснежная улыбка сверкнула в полутьме веранды.              — Ночи-йо!              Саске не спешил за ним следом. Входная дверь закрылась, как только ревущий глас мотоцикла наполнил собой ночь.              Он выглядывал из окна, сжимая в руке купюры. Жизнь уже в который раз ушёл, не получив оплаты.              ***              Каждые две недели по шесть неоплаченных часов.              Жизни еще всё окупится с лихвой, успокаивал себя Саске.              ***              — Глупо, как считаешь? — проворчал вымазанный в саже Жизнь. В саже было и его раздраженное лицо, и неуемные руки, которыми он зачерпывал непослушные горсти пепла, сидя на коленях. Он чихнул, взметая в воздух пыль, отчего к желтому оттенку волос прибавилась седина.              Саске отвёл взгляд в сторону и что-то пробормотал, позабыв о чём Жизнь вообще до этого говорил. Он вообще постоянно болтал, даже не нуждаясь в ответной реакции Саске, словно борясь с врожденным страхом молчания, которое просто обязан был заполнить словами.              (это раздражало, но Учиха терпел, хотя сам не понимал почему)              — Это совсем не круто, вот и всё, — продолжил Жизнь, снова ныряя в камин и доносясь оттуда шумным эхом. — Просто потому что парень чувствует себя неловко в окружении геев не делает его гомофобом. Но знаешь, что бесит меня больше? — Саске промолчал — вопрос явно был риторическим. — Люди, которые говорят, что гомофобы — латентные гомосексуалы. Это всё вина СМИ! Они создали его — стереотипного парня, который ненавидит геев, потому что сам в душе гей. В смысле, да, такое бывает, но не каждый же чёртов раз!              Саске неопределенно хмыкнул. Что за чушь опять несёт Жизнь?              — Слушай, я не гомофоб, — добавил Жизнь. — Я сторонник того, что пока-ты-счастлив-и-не-причиняешь-никому-вреда-живи-так-как-хочешь. Понимаешь, мне реально жаль того ребенка, так что я должон что-то сделать!              (должен, хотел было поправить его Учиха, но не сделал этого, и ему не хотелось знать почему именно)              А потом он вспомнил. Когда Жизнь вошёл в его дом в первый раз, тринадцать недель и шесть дней назад, его взгляд привлёк приличный кровоподтек на усатой щеке. Уже тогда Жизнь что-то бормотал.              (раньше он этих усов не замечал).              И продолжал бормотать до сих пор.              — …гражданский арест этих панков, — заключил Жизнь, вставая и хлопая ладонями по карманам комбинезона. У его ног стояло два мешка пепла. На секунду у Саске возникло чувство стыда, и он поднял голову. Два огромных лазурных озера (небеса, словно небеса) глянули на него сверху вниз, но он и не думал подниматься. Ему было слишком уж удобно сидеть в кресле (и смотреть прямо в эту синеву).              — Хн, — только и ответил Учиха, просто не зная, что еще можно сказать.              — Вау, — ухмыльнулся Жизнь, подняв уголок губ (улыбка походила на перевернутую радугу, один конец которой был чуть выше, потому что с другой стороны его тяготил горшочек с золотом — он схватил себя на мысли, что ему нужен Ницше, срочно). — Ты действительно бесчувственный.              Саске ощутил себя оскорбленным.              (но в мгновение ока взял себя в руки и задумался)              Голубые глаза опустились, прячась за смутными проблесками желтого, и Жизнь потёр колено, стараясь не смотреть на Саске.              — Ну, типа… Я имею в виду, что ты типа— очень скрытный в проявлении своих эмоций. Знаю, ты не бесчувственный, — Жизнь рассмеялся, и Саске забыл, как думать. Единственное, что было сейчас в его голове — это то, что у его гостя приятный смех. — Просто неудачно выразился. Думаю— ты не знаешь, как стать открытым?              Маленькая морщинка прочертила благородный белый лоб, вызвав смущенную улыбку у Жизни, после поднявшего мешки с пеплом. Саске встал, пропуская Жизнь перед собой. Идти за широкой оранжевой спиной ему было неловко и почему-то вызывало злость, поэтому он ускорил шаг, пока не оказался впереди, показывая дорогу в своей извечной привычке всегда все контролировать.              (всегда, всегда)              Когда Жизнь благополучно выбросил мешки с мусором, Саске фыркнул, указывая ему в направлении комнаты. Тот молча кивнул, следуя наставлениям, и скрылся в помещении. Уже минуту спустя Жизнь вышел с нерешительной улыбкой— его руки, лицо и волосы чистые и опрятные.              (Учиха думает, что с посыпанной пеплом головой, покрытым копотью лицом, грязными руками и дурашливой ухмылкой тот выглядел гораздо лучше)              Они прошли к входной двери в полном молчании. Саске протянул ему руку на прощание, а Жизнь снова просто помахал ею. Его голубые глаза смотрели куда угодно, только не на Саске, и это раздражало.              Он схватил Жизнь за руку и насильно впихнул туда деньги, оставаясь безмолвным и непоколебимым. Тот перевернул руку Саске ладонью вниз, не соглашаясь, но и не отказываясь. Странное чувство растерянности (неловкости) повисло в воздухе.              (если есть только берущие и дающие, то в каком положении сейчас находился Жизнь?)              — Извини, — произнес он настолько честно и прямо, что небо в его глазах покрылось грозовыми тучами. Саске кивнул, и угроза дождя миновала.              (и когда он только стал так отзываться о глазах Жизни?)              Учиха стоял на пороге, ожидая, пока парень доберется до своего байка. И прежде чем Жизнь поднял руку, он быстро отвернулся, закрывая дверь и прижимая дрожащую руку к груди.              (в этой штуке, охраняющей его сердце, слишком горячо)              ***              Саске был недоволен. Его кулак ударил по столешнице раньше, чем он смог его остановить. Помощница вбежала, с широко распахнутыми глазами, телефоном в одной руке и, балансируя ноутбуком в другой руке, чей провод все еще болтался по полу. Всего секунду Учиха размышлял, каким образом девушка собиралась набрать его приказ, а потом, стиснув зубы, отослал ее прочь.              Он откинулся на спинку стула и провёл ладонью по лицу. Между пальцами Саске видел пробегающую мимо взволнованную женщину, открытую дверь и секретарей, все ниже опускающих головы. Было слышно как щелк-щелк-щелкание по клавишам прерывалось всякий раз, когда они замечали на себе его взгляд.              Его рука медленно опустилась, и парень вздохнул.              Он внушал своим сотрудникам уважение и благоговейный трепет, а не страх, и предпочитал, чтобы так продолжалось и впредь. Тем менее, сегодня все вокруг него ходили с явным испугом в глазах, опасаясь нарваться на его общеизвестный скрытный характер. С самого утра Саске заявился вихрем раздражения, и хоть увидеть его близким к точке кипения можно было редко, никому не улыбалось узреть, как искры из его глаз летят во все стороны. В его компании о том, что он делал в мрачном настроении, ходили настоящие городские легенды.              Обратившись к съежившийся женщине, он хмыкнул и пренебрежительно махнул рукой. Глаза Саске горели огнём сильного желания, чтобы его наконец, оставили в покое.              — Вы уверены, Учиха-сама?              Саске послал суровый взгляд, и его помощница в спешке убежала от греха подальше. В такие моменты раздражения он ощущал огромную нехватку самоконтроля. Дверь мягко закрылась, и Учиха издал очередной вздох.              Телефон вынырнул из кармана, и Учиха набрал девятый номер быстрого набора. Плечи его незаметно расслабились, когда по сторону провода взяли трубку.              Ему нужно было почистить бассейн.              ***              Жизнь выскользнул из-под дерева хурмы, держа в руках знакомую деревянную конструкцию. Саске стоял во внутреннем дворике и одним своим властным взглядом давал знать о своем присутствии.              Жизнь поднял глаза, прокашлялся, выдавливая подобие крохотной смущенной улыбки.              — Эм, не хочу быть настоящим придурком или типа того, — начал он, держа скворечник за жердочку. — Но место, где все смогут его увидеть, для него подходит лучше, не думаешь? Птицам легче будет его найти. Это один из самых крутых скворечников, что я видел, и я считаю, что другие решат также. Люди, я имею в виду. Не птицы. То есть, да, птичьи глаза сложнее человеческих и видят гораздо лучше, но… да, другие люди оценят его больше. В смысле, птицы не обидятся или вроде того! Наверное, они подумают, что это супер-скворечник или особняк, созданный специально для них. Будут искать джакузи и прочую ерунду.              Болтовня Жизни была довольно милой.              (его сделал я, хотелось сказать, но звучало так, словно Саске нужно его признание, в чем он точно ни от кого не нуждался)              — Ты улыбаешься, — внезапно сказал Жизнь. Удивлённо моргнув, Саске сам почувствовал это — как уголки его губ приподнялись в маленькой веселой усмешке. И сразу же их опустил, охваченный ощущением, будто его самым унизительным образом застукали голым.              На секунду он ощущает сочувствие к глупому тщеславному императору и на секунду — ненависть к честному маленькому мальчику.              Жизнь встряхнул головой, сверкнув глазами так ярко, что Саске разглядел их в темноте.              — Думаю, тебе нужно больше улыбаться, — объявил он, и Саске почти готов был услышать рёв фанфар и пение ангелов. Он фыркнул, наблюдая, как Жизнь одним сильным ударом вбил скворечник напротив дерева. И распрямляясь, привычным жестом отсалютовал двумя прижатыми друг к другу пальцами.              (словно два человека, принадлежащих друг другу)              Глупо. Глупее глупого.              — Ночи-йо! — по-утреннему бодро выкрикнул Жизнь.              (он думает, это безумие, насколько живее он чувствует себя перед сном)              ***              Он искривил рот в усмешке, намеренно поднимая один угол рта выше другого, но нахмурился и отбросил от себя зеркало. Зачем он вообще это делает?              Минутой позже он вернул его, поднял к лицу и задумался о самых счастливых моментах в его жизни.              Он увидел маленький деревянный домик, в котором хватало места для трёх птиц, видел сияние светлого дня и огромное голубое небо над головой.              А ведь раньше он даже не знал, что на левой щеке у него ямочка.              ***              — Ты пахнешь как собака, — через секунду сказал Саске, открыв дверь. Жизнь одарил его равнодушным взглядом и прошёл в дом, снимая грязные угги и ставя их на полку для обуви.              — И тебе добрый вечер, ублюдок, — пробурчал Жизнь.              Саске вздрогнул, поворачиваясь к нему и растерянно моргая от такого грубого эпитета. Он замер в замешательстве от едва заметной игривой улыбки гостя, замечая глубокие алые царапины на застенчивом лице.              — На тебя собака напала? — спросил Учиха. Часть его разума уже была в полном таблеток, пилюль и растворов медицинском шкафчике, который мог бы соперничать с настоящей городской аптекой. Сакура с завидным постоянством следила за его запасами и проверяла их каждые два месяца, а его помощница обеспечивала перевозку всего необходимого.              Жизнь пожал плечами, натягивая поношенные перчатки, и поднял руку, чтобы рассеянно погладить свою покрасневшую щеку.              — Опасная работёнка, — объяснил он. Саске подумал, что ни одна работа не стоит того, чтобы тебя так царапали. — Киба зовёт меня чистить собачью будку каждый месяц. Акамару просто разволновался.              Акамару, значит. Демон с острыми когтями. Царапины выглядели такими алыми и воспаленными, что он задался вопросом (забеспокоился), не инфицированы ли они. У него было что-нибудь для такого случая?              Глаза Жизни потеплели от нежности (должно быть, как облака, ведь небо не такое мягкое, ведь фантазия о голубых облаках кажется странно привлекательной и черткажетсяонопятьопьянелотчая).              — В прошлый раз, когда я убирался, старый пёс был у ветеринара.              Как он может не проклинать собаку, пока та не сдохнет?              — Хн.              Жизнь снова пожал плечами, поднимая свои невыносимо голубые глаза прямо на Саске. И Учиха не знает, что и думать.              (и задается вопросом, возможно ли это вообще)              — Ты знал, что если собака трахает твою ногу, то она хочет, чтобы ты был ее сукой? — с серьезным выражением лица спросил Жизнь. Саске ответил пустым взглядом, чья темнота говорила больше слов. — Это чистая правда, отвечаю! — настаивал он. — Понимаешь, она пытается отметить тебя как саба. А когда она подходит с прижатыми ушами, скулящая и ползающая, как парень в мокрых штанах после похмелья? Значит, чувствует, что ты доминируешь, и старается угодить и все такое.              (так Саске что, надо его трах— слишкоммногочаячертпоберичертпобери)              В то время, как рот Учихи оставался закрытым, а выражение лица — пустым, разум судорожно пытался сделать тоже самое, пока черты предательски не изменятся, Жизнь вскинул вверх обе руки:              — Это правда!              — Не люблю собак, — тихо ответил Саске. Зрачки его глаз, прикрытые волосами, расширились, когда из него вырвалось последнее слово. Он быстро опустил взгляд к ковру, делая вид, что ничего не сказал.              (пустая голова не к добру, почти жалко подумал Саске)              Он резко поднял голову, ощутив ладонь на своей спине — это Жизнь ухмылялся, будто Саске сказал что-то до смешного глубокое и изобретательное одновременно.              — Я тоже так думаю, — произнёс Жизнь. — Ты больше похож на кошатника.              Он хотел было сказать, что кошек, в общем-то, тоже не любит, но не решился.              И вовсе не потому что разговор дурацкий и улыбка Жизни после этих слов может исчезнуть.              — Итак, где же сломанный душевой кран?              ***              Он заказал три флакона лучших антисептиков. Его запасы оказались не настолько полными, насколько думала его подруга.              По пути домой он остановился возле зоомагазина, наблюдая за двумя дерущимися котятами. У пухлых чёрных котят были яркие голубые глаза, и Саске подумал, что, возможно, он действительно кошатник.              Но он не должен был увлекаться такими пустыми идеями.              ***              — Катарсис — чушь собачья, — ворчал Жизнь из-под раковины. До места, где сидел Саске, его голос доносился глухо. Равнодушно напевая себе что-то под нос, он изучал очередной документ, размышлял о плавании и думал, что неплохо было бы сделать круг-другой. А слова на бумаге вовсю плясали.              — Подумай сам, — кряхтя, продолжил Жизнь. — Нам говорят: «Эй, чуваки, не держите всё в себе, выпустите гнев наружу! Пинайте подушку, кричите, швыряйте книги, что угодно! Просто. Выпустите. Всё. Наружу. Чувствуете?»              Саске подумалось, что звонкое сопрано Жизни и правда впечатляет.              — Нам говорят, что нам становится легче, и, чёрт, нам становится лучше! Только нам забывают добавить, что от этого еще больше хочется злиться! — воскликнул Жизнь.              Послышалось шуршанье и серия приглушенных вскриков, и Саске спокойно вернулся к своим бумагам на кухонном столе. Краем глаза он видел, как Жизнь расположился на корточках перед раковиной. Левая его рука лежала на бедре, а правая крутила в руках гаечный ключ, подражая девушке с жезлом. Саске расслабил плечи, отпуская явившееся неизвестно когда напряжение.              — Ты когда-нибудь злился? — вдруг спросил Жизнь. Саске поднял глаза, и то, что Жизнь там увидел, кажется, само ответило на его вопрос. — Раньше у меня была такая привычка. Злиться. — Небо в его глазах теперь выглядело ужасно далёким. — Я много раз пытался колотить деревья, чтобы перестать злиться… но проблема в том, что это не помогало. Я стал лишь больше злиться. Этот кайф настолько затягивает, что с каждым разом я становился всё более и более злым, набрасываясь с кулаками на всё, что подвернется. Даже на других детей. Я реально люблю фейерверки, чувак, но такие? Совсем не годится для них.              (Саске попытался вспомнить, что давало ему кайф)              Жизнь фыркнул:              — И знаешь, мы все такие. Когда что-то делает нам настолько хорошо, мы хотим сделать это снова. И избавляться от этого гнева мне так нравилось, что я делал это чертову кучу раз.              (Саске попытался вспомнить, от чего же ему было хорошо)              — И несколько месяцев назад это привело меня в колонию для несовершеннолетних. — Жизнь мягко рассмеялся. Его смех по какой-то причине заставил Саске подумать о бабочках, звуке их крыльев и о том, как они трепещут в его животе, отчего ему стало невероятно хорошо. — Я стал хуже. Есть много вещей, которые могут разозлить, так что я стал вымещать свою ярость на стойках, столах и кроватях. Но есть одно «но». Когда ты «выпускаешь» наружу гнев, то еще больше впускаешь. Гнев — сильная вещь. Твоя кровь от него закипает, воздух бурлит, мышцы трясутся от возбуждения и так далее. Это как… как… — Жизнь защелкал пальцами, — желание подержать микрофон в караоке-ночь, нервничая, что хорошо не получится, а затем закончить песню и получить такой кайф, что хватаешься за микрофон и поешь снова. Пел когда-нибудь в караоке?              Саске молча посмотрел на него, не улавливая смысла этой аналогии.              (на самом деле, было разок. В полном одиночестве. Потом он уничтожил все доказательства)              — Ха! Ты точно пел! — вскрикнул Жизнь, по-детски грубо тыкая в него пальцем. Что-то зажужжало в ушах — кровь, прилившая туда, чтобы выдать его внутреннюю реакцию.              (и от этого прилива стало хорошо)              — Тебе ведь захотелось спеть еще раз? Даже, если в первый раз совсем не хотелось?              Да, он сделал это снова. Two Less Lonely People in the World. Те же доказательства были сожжены после их тщательного разрушения.              — Было трудно стопануть?              (Сакуре пришлось приложить скрытую в ней немалую силу, чтобы вырвать микрофон из его пальцев. Она виновата в том, что заставила его. По крайней мере, он смог стереть в порошок ее фотоаппарат)              — Так вот. Катарсис — это как курить в попытках контролировать курение, понимаешь? Даже исследования это подтверждают. — Жизнь поднялся, морщась, тряся ногой и бегло сыпля обильными ругательствами, — Саске это казалось бесполезным навыком, но он все равно слушал. Жизнь встряхнул второй ногой и удовлетворенно поднял голову, сияя нахальной улыбкой. — Покажите мне того монаха, который швыряется свечой в своего покровителя. Бьюсь об заклад, такого просто не существует. Монахи не занимаются катарсическим дерьмом.              Жизнь потянулся, и Саске поспешно отвёл взгляд.              (от такого зрелища его немного затошнило из-за надоедливых трепетаний в животе)              — Почему ты тогда разозлился? — неожиданно для самого себя спросил он. Своим вопросом Учиха застал себя врасплох, но Жизнь, слишком занятый упаковкой инструментов в ящик, этого не заметил.              — Думаю, в этом мире полно дерьма, — честно и прямо ответил Жизнь, перекладывая набор инструментов на стол, подальше от возвышающихся и возвышающихся куч документов. Саске оценил это внимание, сердито глянув на свое рабочее место. — Когда у тебя совсем никого нет и все ненавидят тебя, ты склонен так думать.              Что заставило его сказать следующие слова, Саске не знал.              (потупленные голубые глаза? Слегка дрожащие пальцы? Ослепительное сверкание люминесцентных ламп над гнездом золотых прядей? Отстраненная маленькая усмешка, которой тут не место?)              Наверное, об этом он не узнает никогда.              — Мои родители были убиты.              Жизнь вздрогнул, вновь поднимая голову.              — ...ох.              Саске собрал все свои бумаги, сложил их в одну аккуратную стопку возле инструментов, встал как истинный лидер и направился к двери. Из кармана он достал белый и ровный конверт, передавая его Жизни уже которую ночь подряд.              Жизнь взял его за руку и сжал в объятиях.              ***              Саске чуть не сказал, что он всё видел.              (и вовсе не потому, что эти объятия могли бы длиться и дольше)              ***              Его часы показывали 7:05 вечера. Саске всё еще бродил по комнате, по незаметной глазу тропинке на ковре. Ему было наплевать. Ему нужно было занять чем-то свои мысли, иначе он просто сойдёт с ума. Часы так раздражали.              ***              7:06 вечера.              Рыча, он достал телефон и набрал пятый номер из быстрого набора, его легче всего было найти. Связь установилась. Он стоял неподвижно, чувствуя, становясь все более и более нетерпеливым.       (его вечная уверенность давала сбои)              Оглушительный порыв ветра пронзил его ухо.              — Хело! — заорал в трубку Жизнь. Саске быстро отстранился от своего телефона, вздрагивая от шума и звона в ушах. Он засунул палец в ухо и попытался прийти в себя, пока голос Жизни истошно вопил на другом конце: — Что надо от меня?               Разум Саске заметался и придумал решение за секунду. Ноги сами принесли его к полке, откуда, заглушаемые слоем ковра, уже падали книги.              — Расставь мои книги в алфавитном порядке, сегодня вечером, — ответил Саске, наблюдая за тем, как падает последняя книга. И, ради порядка, пнул.              — Прости, дорогой! — сердце пропустило удар (шокированное громким шумом), а глаза расширились (в ужасе от гребаного шума). — Не слышу тебя! Я на байке!              — Сложи мои книги по алфавиту, вечером, — повторил Саске, уже громче и решительнее (пытаясь перекричать бухающее сердце, чтобы идиот не сумел его услышать).              — Не могу! — проорал Жизнь. — Кто-то уже захапал последние два часа! Давай завтра, если тебе будет удобно?              Учиха глянул на часы, но ничего не увидел. Они больше его не раздражали.              (верно, время Жизни не принадлежало лишь ему одному)              — Э? Извини за неудобство… Ублюдок?              — В следующий понедельник. Убери гостевую комнату.              — В то же вре—?              Но Саске уже бросил трубку.              ***              Саске приказал своей ассистентке отправить ему новую книжную полку, попутно отослав ей на почту список всех необходимых ему книг.              Всю ночь он провёл, судорожно составляя список дел, что ему нужно было сделать по дому.       ***              В восемь вечера Жизнь прибыл к дому Саске на один час и сразу покинул его, легко взмахнув рукой и на прощание весело улыбнувшись. В его оранжевых карманах так и не прибавилось наличности, когда он на своем ревущем мотоцикле унесся в ночь.              Это начинало расстраивать.              ***              — Эй, ублюдок, — позвал его Жизнь. Саске наклонил голову, показывая, что слушает, но не отрывая глаз от телешоу, которое он смотрел последние пару минут. Жизнь вошёл в комнату, плюхаясь на пол рядом с коленями Саске и серьезно глядя на него.              Шум телевизора нарушал привычную тишину комнаты, но он продолжал смотреть передачу, а Жизнь продолжал смотреть на него. Желание спрятать лицо за подушкой, чтобы укрыться от этого взгляда, становилось всё сильнее и сильнее, примерно так же, как и желание запустить ею в идиота-по-имени-Жизнь, чтобы тот перестал уже, наконец, пялиться.              (и почему-то разум пытался обмануть его, убеждая, что на самом деле ему это нравилось)              — Сядь на диван, болван, — беззлобно пробормотал он с такой интонацией, что даже оскорбление таковым не выглядело.              (скорее как прозвище, хотя он никогда и никому не давал прозвищ)              — Выглядишь как собака, — язвительно произнёс Саске, пытаясь вернуть себе прежний тон. В ответ Жизнь лишь закатил глаза, но подчинился, усаживаясь поодаль на диване, рассчитанном на пятерых, и обтёр руки о комбинезон. Саске смотрел прямо перед собой, потому что Жизнь так естественно вписывался в его диван, что он случайно мог сказать это вслух.              — Завтра меня не будет, — сказал Жизнь. Саске неосознанно сделал глубокий вздох, переводя на него взгляд. Глаза Жизни были цепко прикованы к нему, и Саске глаз не отвёл, потому что он был мужчиной, а главное — Учихой, который не отступает.              (он мужчина, черт побери)              — У меня свидание.              (настоящий мужик)              Саске по-совиному моргнул. Что ему сказать?       Рад за тебя? Кому это так не повезло? Что ты пообещал в ответ на эту неоднозначную услугу? Ты сказал, что умираешь?              — Хн.              — Мы ужинаем вместе раз в месяц, — сообщил Жизнь, мягко улыбаясь. Саске вернулся к телевизору, ясно давая понять, что ему это неинтересно. Только тогда он понял, что последние пятьдесят пять минут смотрел рестлинг.              — Тебе не нужно ничего мне объяснять, — отрезал Саске. Не интересно.              (…не настолько)              — Я выделю два часа через день, чтобы наверстать, ладно? — выдал Жизнь. Ему не надо было оглядываться. Он и так представил эти голубые глаза, охваченные сиянием тихого озера в разгар дня — картина, которую он однажды нашел очаровательной после полудня странных мыслей.       «Оно вовсе не спокойно, это озеро»,— смело спорил он со своими причудливыми фантазиями, — «оно не бывает спокойным, пока Жизнь здесь, не бывает спокойным там, где есть Жизнь».              (его волновало, что все это он знает, просто слыша голос Жизни)              — Без разницы, — он пожал плечами, не в настроении обсуждать такие вещи. Странное безразличие снова сковало его тело.              Жизнь преувеличенно громко вздохнул от сильного облегчения.              — Фух! Огромное спасибо, ублюдок! — он откинулся назад и издал очередной вздох — на этот раз блаженный. Саске едва удержался от детского желания столкнуть идиота с дивана. — Так удобно! И— ох, я видел этот поединок! Батиста выигрывает титул. Зверь побеждает!              Учиха послал Жизни недовольный взгляд, которого тот, по счастью, даже не заметил.              — Ещё раз спасибо, ублюдок. Это многое для меня значит, — неожиданно мягко забормотал он. Саске сделал глубокий вдох, ощущая, как слова рвутся наружу, и впервые давая им выйти.              — Она так много для тебя значит? — уныло вопросил Саске.              Глаза у Жизни были закрыты, и Учиха воспользовался шансом оглянуться, даже не останавливая себя от этого желания.              — Ага, — с мирным выражением на лице ответил Жизнь. Саске залюбовался им и подумал, что лучше бы именно он стал ему виной. Осознав свои мысли, Учиха попытался от них избавиться.              (мужчины не думают о такой чепухе)              — Она клёвая старуха.              Даже если он признавал, что Жизнь действительно весьма привлек—              — Что?              Жизнь распахнул глаза, и Саске поспешил вернуть свои собственные обратно к телевизору. Рефери считал, пытаясь понять, кто кого прижал к рингу.              — Клевая старуха, — медленно повторил парень. Теперь Саске слушал с еще большим интересом. — Она редко видится со своими внуками. Ее дети редко навещают ее, и она постоянно одна дома, — Жизнь меланхолично поднял взгляд к потолку. Саске вдруг захотелось, чтобы тот перестал смотреть в это белое полотно, что делало его таким печальным. — Мой номер бабуле Чиё дал мой человек, Дейдара. Попросил сводить ее пообедать.              Глаза его просветлели, опускаясь, чтобы поймать взгляд Саске. У Учихи возникло мстительное желание показать потолку средний палец.              — На самом деле, в первый раз она напугала меня. Когда я прикончил свою третью колу, уж подумал, что она умерла прямо на мне. Очень разозлился, когда она стала смеяться. И заставил ее заплатить за нас, — его рот скривился, и Саске в неверии (что глаза Жизни могут быть такими яркими и голубыми) покачал головой. — Это не был мой звездный час, знаю. Когда мы закончили, я попытался отплатить ей, но она возражала. Сказала, что я единственный в последнее время, которому есть до нее дело, — Жизнь помотал головой из стороны в сторону, грустно улыбаясь Саске. — Мне стало горько за нее.              Так невыносимо было видеть эту грусть в улыбке, что захотелось просто-напросто вытрясти ее из этого идиота.              — Ей не нужна твоя жалость.              Рот Жизни сжался в тонкую сердитую линию, а небо в его глазах вспыхнуло голубыми молниями.              (уж лучше эта хмурость, это надутое лицо и эта голая правда)              — Эй! Чт—!              (лучше та улыбка, что и вовсе не была улыбкой)              — Жалость — бесполезная эмоция, — продолжил Саске, сохраняя спокойствие и беспристрастность. — Никому она не помогает, и тому, кто ее получает, никогда не становится лучше.              Жизнь вскочил с места, слегка дрожа.              (Саске хотел бы забрать всю эту дрожь и почувствовать искры в своих руках)              — Я знаю! — взревел он. — Я не сказал, что было ее жаль! Мне прос—!              — Стало горько? — перебил его Саске, медленно поднимаясь. Он был выше, что Учиха заметил еще при их первой встрече, что теперь и использовал как преимущество, стоя перед Жизнью.              (но всё, чего он хотел, — притянуть Жизнь на чертов комфортный диван, сидеть далеко-далеко друг от друга и просто наслаждаться молчанием в эту шумную ночь рестлинга)              — Мне стало горько за нее, — начал Жизнь, успокаивая своё дыхание, — потому что я не мог ничего сделать, чтобы заставить ее никогда так не говорить.              Еще один глубокий вздох, предвещающий лавину, удар камня, от которого сойдет снег… или полоса песка, сдерживающая бурный прилив?              — Мне стало горько, потому что даже если мы веселимся каждый месяц по одному часу, каждый раз она возвращается в постель, надеясь, что ее семья приедет навестить ее. Горько, потому что она тусуется с кем-то, кто хочет того же, что и она. Горько, что она застряла именно со мной.              (не сожалей, — хотел сказать Саске. — Тебе не должно быть жаль)              — Так значит, ты все же ее жалеешь.              (немного больно было от того, как сильно он хотел, чтобы Жизнь это понял)              — Черт возьми, ублюдок! Чем ты слушал?              (еще больше пугало то, что он хотел быть единственным, кто показал бы Жизни правду)              — Следуй своему собственному совету, идиот, — огрызнулся Саске. Он даже перестал понимать, что говорит. Да и так ли это важно? — Почему ты занялся таким странным делом? Потому что тебе жаль людей вроде нее? Нас?              (это важно)              — Нет! — возразил Жизнь.              (очень-очень важно)              — Тогда почему?              (и этого ему было не понять)              — Потому что я этого хочу, ясно?              (почему ему есть до этого дело?)              Саске фыркнул.              — Тогда своди старую леди на свидание, раз ты того хочешь, а не потому что тебе ее жаль. То, что ее пригласили на свидание из жалости, ей не поможет.              (и не поможет тебе, — почти произнёс он, прикусывая язык, чтобы не дать этим словам вырваться, — это утомит тебя, ты перестанешь заботиться и станешь таким же как все, как я)              Тишина стала гнетущей, накрывая собой всё. Выражение лица Жизни медленно менялось, в голубых глазах мелькали мириады чувств— глаза светлели, освещая атмосферу и в комнате, прерываемую лишь проклятиями борцов и дикими криками толпы. Глубокий вздох дался Саске с трудом— таким внезапно разреженным и тугим стал воздух и так сложно его теперь было втиснуть в легкие. Затем он замер, залитый солнечными лучами, проскользнувшими сквозь серые облака— это противоречивые чувства Жизни, наконец, преобразились в улыбку.              (и Саске смог признать, что боль, причиняемая улыбкой Жизни, была лишь следствием ее невероятной красоты)              — Здорово сказано, ублюдок, — отметил тот, все еще сверкая своей великолепной улыбкой. Саске ухмыльнулся, ощущая жар в груди, и вышел из комнаты, чтобы налить себе жизненно необходимый стакан воды.              (он сомневался, что даже бескрайние воды океана смогут когда-нибудь смыть с лица земли этот свет)              Пятью минутами позже он вернулся со стаканом, провожая Жизнь из комнаты и ведя его к выходу. Аккуратно закрыв дверь на замок и выключив весь свет в квартире, он забрался в свою постель, все еще слыша, как в висках глухо и часто стучит его сердце.              Если он в ту ночь и спал с левой ямочкой на щеке, то увидеть это было некому.              ***              Заставить Саске признаться, что он тайно подкладывал конверт с деньгами в оранжево-черный с неприличными алыми полосами когтей шлем, оказалось провальной затеей. В ответ на это Саске просто насмешливо указал Жизни на туалет (преднамеренно сломанный) в одной из многочисленных гостевых комнат.              Крутые старушки заслуживают со своими обедами еще и кино.              ***              В следующий раз Саске наткнулся на Жизнь, когда тот пристально рассматривал фотографию. Учиха прокашлялся, и Жизнь, вздрогнув, обернулся, сжимая в зубах пипидастр для пыли, а затем, вопросительно подняв бровь, кивнул на серебряную рамку.              Выплюнув метелку и робко почесывая затылок, он поднял фото лицом к Саске, чтобы тот смог ее разглядеть.              — Твой братан?              Саске кивает и отводит глаза, и, делая шаг вперёд, собираясь забрать фото, продолжает отводить глаза. Поневоле коснувшись чуть загрубевших смуглых пальцев, он ощущает легкое чувство стыда за свои мягкие, не тронутые физическим трудом руки.              (и потрясение от того, как разительно отличались их руки)              — Он умер, — произнёс он, чтобы отвлечься от мысли о том, насколько тёплыми были руки Жизни.              (это не помогло, но попробовать, пожалуй, стоило)              Жизнь понимающе кивнул, не меняясь в тоне, за что Саске был ему немало благодарен.              — Ты ведь по нему скучаешь.              Мысленно он готовился к горькой боли—              — Он спас меня.              —но единственное, что ощутил Саске, — это оцепенение.              (почему он делился с Жизнью теми вещами, о которых не знали даже его друзья?)              — Думаю, он тоже скучает по тебе, ублюдок.              Учиха знал наверняка, что должно случиться дальше, и не стал медлить.              Его объятия широко раскрылись.              (и он пожелал, в глубоком и потаенном уголке себя, чтобы их размаха хватило, чтобы словить льющийся с небес свет)              Обнимая Жизнь, обнимаемый Жизнью, Саске думал, что еще ни разу ни одни слова не звучали так правдиво.              Потому что ледяные пальцы, сжимающие сердце, почти исчезли.              — Саске.              Он ощутил удивление Жизни и тут же захотел ударить себя за эту глупость.              (какого хрена он это сказал?)              — Как скажешь… Саске.              ***              Однажды поздно вечером он разглядывал визитку с выгравированным золотом именем, нерешительно проводя по нему пальцем. После минутного колебания Саске все же вернул ее обратно в бумажник.              Учиха не был готов называть Жизнь по имени.              (даже если это всё, о чём он мечтает ночами в последнее время)              ***              «Сейчас я немного занят, так что оставьте ваше сообщение после сигнала. Пииииииииииииип! Упс, кажется, вы не успели. Ха-ха, это шутк— пииииииииииииип! Снова попались!»              Глубокая морщина пролегла между его бровями, становясь глубже и глубже с каждой пролетающей секундой.              Где Жизнь?              Саске снова набрал быстрый набор и приложил телефон к уху, одновременно посылая многозначительный взгляд своей помощнице. Она поспешно положила стопку папок на его рабочий стол и выскочила из кабинета со скоростью, которой гордилась бы любая мышь. Мельком взглянув на свои часы, Учиха обнаружил, что до обеда осталось еще полчаса.              «Сейчас я немного занят, так что оставьте ваше сообщ—»              Он вздохнул, завершая вызов и закрывая глаза. Делать он это терпеть не мог, но…              Саске нервно встал, разглядывая мир из своего окна. Интересно, есть ли Жизнь там, среди безликого человечества?              Через две с половиной минуты он отослал сообщение.              «Поменяй мне лампочки»              ***              (хочу услышать твой голос)              ***              Его белое лицо совершенно ничего не выражало, пока Саске смотрел на возившегося перед ним мальчишку. Мальчишка нахально улыбнулся, отмечая, что свет заработал, но ярче от этого не стало.              (он знал, что все исправлено, но в то же время нет)              Мальчишка поднял указательный палец, дерзко утирая им свой нос. Его темные глаза самодовольно сверкали, повторяя блеск очков, вздернутых на колючие каштановые волосы. Сначала Саске сомневался в нём, хоть тот и утверждал, что его послал Жизнь, но подчинился, пусть и неохотно.              Присмотревшись к мальчику поближе, он все же увидел некоторое сходство с Жизнью. В своей шумности он даже мог составить ему конкуренцию, но вот болтовня Жизни явно раздражала его меньше. Всё, о чем тот трепался мальчишка, было о девчонках и играх, снова о девчонках и снова об играх.              Болтовня Жизни хотя бы несла какой-то смысл.              (и заставляла смеяться без особых усилий)              Саске молча протянул ему ладонь. Мальчишка покачал головой, отступая назад и усмехаясь.              — Шеф сказал ничего не брать, — произнёс он. Саске тщетно искал хоть намёк на недовольство или сожаление в тёмных глазах — их там не было вообще.              Да, мальчишку и правда послал Жизнь.              — Хн.              Он отпустил мальчика восвояси, а его глаза в поисках чего-то обратились к скворечнику под хурмой.              — Мир тебе, Учиха!              Холодный белый, кроваво-красный и этот отчетливый оттенок синего.              — Хн.              ***              (я хочу увидеть твои глаза)              ***              Он присел на диван и с естественной ловкостью схватил пульт, а светловолосый мужчина позади, сверкнув лиловыми глазами, попытался его отнять.              — Чёрт, Саске! Я же смотрю!              Он одарил своего друга прохладным пустым взглядом, небрежно взмахнул пультом, зажатым в бледной руке. Всё еще ругаясь, Хозуку Суйгецу, а это был именно он, скрестил руки на груди, а затем ссутулился на подлокотнике, попеременно поглядывая то на Саске, то на экран телевизора.              — Говнюк. — Учиха лишь миролюбиво протянул ему миску с попкорном. — Серьезно. Ты заставил меня притащиться сюда, чтобы теперь я жалел, что не остался, нахрен, дома смотреть сериальчики. Сук— ай! Судебные страсти!              Пнув ногой своего друга, он подогнул ее под себя и продолжил смотреть новости, даже не видя, что происходит на экране. Голос, вливающий проклятия в его уши, слишком низкий на его вкус. И не слишком веселый. И не слишком грубый.              — ...ни за что, придурки! Должно быть, эти вонючие малолетки сами подожгли это место!              Саске повернулся к Суйгецу. Одно слово привлекло его внимание, и он прислушался повнимательнее. Хозуку хихикнул, уловив его явный интерес.              — Очевидно, Всезнающий Учиха ни имеет ни малейшего понятия о происходящем. Колонию возле моего дома сожгли пять дней назад, и никто не хочет с этим разбираться. Кроме одного чокнутого парня, но, наверное, и он устал от этого. И теперь, когда ты меня слушаешь, чёрт побери, вот этот Дабл Ди, с которым я недавно столкнулся...              (уже минуло пять дней с тех пор, как он последний раз видел Жизнь)              ***              (хочу увидеть твоё лицо)              ***              Освещенный сиянием круглосуточного магазина Саске выудил из кармана телефон, чувствуя, как дыхание учащается вместе с сигналами гудков, а сердцебиение за последнее время стало настоящей болью в заднице. Он сделал глубокий вдох и попытался поймать спокойствие между молекулами воздуха, но тщетно.              Без помех преодолев квартал, Саске наткнулся на человека, который, остановившись, упорно смотрел куда-то вниз. Учиха наблюдал за ним последние полчаса.              «Возьми трубку, возьми трубку, возьми трубку», — эхом звучал голос его разума. Он метнулся к теням внушительных мрачных зданий, добрался до китайского дерева и спрятался за его гордо обугленным стволом. В ушах пронзительно звенело.              Возьми трубку...              Перед деревом, перед Саске, Жизнь глубоко вздохнул и поднял левую руку. Через тонированные стекла очков Учиха видел, что происходит.              (и он почти мечтал, чтобы все было иначе, потому что к такой реальности он был не готов)              Жизнь провёл рукой по глазам, опуская ее к потрескавшимся губам, словно пальцы сумели бы унять рвущиеся наружу беззвучные эмоции. Правая рука уронила молоток, выхватывая телефон из кармана. Саске видел, как Жизнь сделал еще один глубокий вздох.              (он делал то же самое, дышал с ним одним и тем же воздухом, эта мысль вспыхнула в его голове как светодиодная лампа)              Наконец, трубка была снята.              — Ублюдок!              — ...Хн.              Он медленно повернулся влево, ища место, где он, Саске, видел бы Жизнь, оставаясь незамеченным. В его ухе смеялся Жизнь, а его одетая в перчатку рука утирала катящиеся по щекам слёзы.              — Что, скучал по мне?              — Тц, — Саске усмехнулся. Жизнь в ответ засмеялся так, словно услышал самую смешную в мире шутку. Губы Учихи дрогнули. Он прижался к стволу, облизывая сухие губы и ощущая, как саднит горло.              (от смеха, который он едва не издал, или от слёз, которые он едва не пролил?)              Зажав телефон между ухом и плечом, Жизнь поднял обе руки, чтобы вытереть заплаканное лицо.              (это должны быть его, Саске, руки. Как же ему хотелось, чтобы это было правдой)              Прочистив горло, Саске произнес:       — У тебя как будто насморк, — небрежно бросил он, позволяя усмешке перекрывать голос. — Ты плачешь?              (я тоже плачу, — хотел он сказать)              Плечи Жизни затряслись.              — Конечно нет! — возмутился голос в трубке. — Просто подхватил простуду, ублюдок! — Затем шмыгающий звук. — Понимаешь? Шмыг-шмыг? Слышал? — Короткий смешок. — Не все так идеальны, как вы, ваше высочество.              (я спотыкаюсь, я падаю, я теряю кого-то и я тоже плачу)              — Пей побольше воды, неудачник, — сказал Саске. Ему бы самому не помешал такой стакан, так сильно горело горло и такой жар поднимался к глазам.              (он плакал очень давно, но прекрасно помнил, каково это)              — Конечно, конечно, — весело ответил тот. Саске вдруг осознал, что просто услышь он голос Жизни и ни за что бы не узнал об этих тихих слезах. В груди потяжелело. — Так что ты хочешь, чтобы Конохомару сделал для тебя? Или ты звонишь, что пожаловаться или типа того? Сопляк иногда может быть настоящей зано—              (боль ощущается повсюду, живая, пульсирующая— от твоих глаз к носу, от твоего горла к сердцу, достигая того, что ты называешь своей душой)              — Хочу убедиться, что с тобой всё в порядке, — честно произнёс он, видя как застывают плечи Жизни от этих слов.              (оно ест тебя изнутри, думает он, с Жизнью подобного случиться не должно)              А потом белокурая голова с искренним смехом откинулась назад.              Саске улыбнулся, точно зная, что этот смех будет преследовать его во сне.              — Ты не представляешь, насколько мне стало легче от твоих слов, Саске, — просто сказал Жизнь. Так искренне, благодарно и счастливо, что у Саске защипало в глазах. Затрепетало в груди сердце и такая нежность, какой Саске никогда раньше не чувствовал.              — Спасибо.              ***              (хочу увидеть твою улыбку)              ***              Кофейная чашка оставила на свернутой газете коричневое пятно. Саске вернулся в свою комнату за очками для чтения, пропустив мимо ушей все последние новости дня:              — ...трое человек погибли в результате пожара, произошедшего в колонии для несовершеннолетних в минувшую пятницу. Прошлой ночью таинственный спонсор оставил Умино-сенсею сумму, эквивалентную одному миллиону долларов, для захоронения трёх жертв и восстановления центра…              Он снова вернулся в кухню и надел очки. Откусив кусочек тоста, он продолжил читать заголовки. Моргнул, заметив фото, и попытался прояснить зрение.              Это не может быть тот идиот.              ***              (я хочу увидеть тебя)              ***              Саске отдернул штору, глядя на то, как ночь сменяет день.              Уже не первый раз он ловил себя на том, что скучает по Жизни.              Прозвенел дверной звонок. Он замер посреди комнаты недвижно, желая убедиться в том, правда это или вымысел. Саске почувствовал, как что-то зарождается внутри него, когда звонок прозвучал во второй раз.              Саске бросил мимолетный взгляд в зеркало на туалетном столике и разгладил и так уже безупречную одежду. Он был одет в свою обычную сине-белую палитру, но куда наряднее того, кто привык носить рубашки и брюки цвета хаки. Для начала, они были совершенно новыми.              Звонок прогремел в третий раз.              Он быстро сбежал с лестницы, едва не поскользнувшись, и в последний момент успел удержаться за перила, принимая вертикальное положение. Саске свирепо глянул на провинившиеся носки и замедлил шаг, натянув на лицо прежнее скучающее выражение. Он небрежно коснулся двери и на мгновение остановился, засовывая ступни в домашние тапочки и проводя пальцами по все еще немного влажным волосам. И распахнул дверь.              Сердце в его груди понеслось с такой скоростью, что уже, наверное, было за чертой города.              — Ха. Долго же ты, — отметил стоящий напротив него Жизнь. Саске посмотрел на него, чувствуя благоговение. Как раньше он не замечал, что Жизнь так хорошо выглядит в своем оранжевом комбинезоне? Неужели восемь дней могут настолько изменить человека?              Руки стали противно липкими, и Учиха поспешил обтереть их о бедра. Жизнь с любопытством взглянул на него, и Саске слабо задавался вопросом, почему же, черт возьми, он так нервничал.              — Эм, собираешься куда-то?              Он медленно покачал головой. Почему Жизнь просто стоит? Разве ему нечего больше сказать?              (может, хотя бы «я скучал по тебе»?)              — А, извини. Просто ты так принарядился. Я решил, что ты куда-то намылился.              Саске ощутил внутри странную неловкость и пятки словно обожгло огнём.              — Я только пришел, — зачем-то солгал он, с трудом выдавливая слова.       Саске сделал шаг назад, пропуская Жизнь в дом. Дыхание его становилось прерывистее по мере того, как им овладевало раздражение.              Жизнь просто кивнул, словно сказанная фраза всё ему объяснила. Ясные голубые глаза обратились к Саске, и он снова коротко задышал. Не от злости или недовольства, а от чего-то другого, что возникало уже не первый раз.              — Ну, и зачем я тебе на час?              (наверное, этим чувством было разочарование)              Его глаза опустели, а рот безвольно открылся. Перед тем, как он смог что-либо ответить, Жизнь показал ему большой палец и ухмыльнулся.              — Между прочим, ублюдок. Ты сегодня прям загляденье.              (где-то далеко его сердце сделало пару глупых маленьких кульбитов)              Он закатил глаза и отвернулся, прежде чем его улыбку смогли бы заметить.              (все же, это чувство не было в новинку)              ***              Это так по-девчачьи. Так по-девчачьи лежать, пылая щеками и прижимая к груди подушку, думал Саске, прижимающий нос с подушке, весь такой мужественный и чертовски хороший Саске Учиха, свернувшись калачиком, чтобы скрыть улыбку с ямочкой.              ***              — Бальзамировщик.              Темные брови поднялись в неверии.              — Истифакт, — сказал Жизнь, смеясь и приподнимая для пущей убедительности правую руку. Саске был пленён. Раньше он не встречал тех, кто работал с мёртвыми. Сакура, разумеется, не в счет.              (и что за истифакт?)              — Почему ты передумал? — нарочито безразличным тоном спросил Саске. Бумаги перед ним напрочь потеряли его внимание еще минуту назад— или минуты назад, с тех пор, как Жизнь вошёл в его дом. И этому идиоту совершенно необязательно было об этом знать.              (как и о других вещах, которые Саске о нём думал)              Взгляд Жизни затуманился, а на губах заиграла печальная улыбка.       — Когда я сделал это для друга, которого не видел много лет, — голубые глаза наполнились светлой грустью. — Мы с Хаку познакомились в центре. Он покинул его раньше, но всегда был на связи. А я, когда вышел, не стал.              Жизнь отвернулся. Его кадык взметнулся, когда парень судорожно сглотнул. Саске подумал о яблоках. Сочных алых яблоках, подпрыгивающих на волнах вверх-вниз.              — Он погиб, защищая чувака, который его в это и втянул.       Саске не имел понятия, что на это ответить.              Руки Жизни вновь задвигались, рассеянно скребя внутри духовки.       — Знаешь, я люблю морг. Чувствую умиротворение, спокойствие. Формальдегид в воздухе расслабляет. Но, — он покачал головой. Взметнувшиеся золотисто-желтые волосы заставили Саске подумать о жидком золоте. — После Хаку… Я не могу смотреть на свои инструменты, не вспоминая его.              — Я проводил много времени с мертвыми, а надо было тратить его на важных для меня людей, — грустно произнёс Жизнь, одаривая Саске кривоватой улыбкой (улыбкой, которая нравилась Саске). — Поэтому я бросил. И сейчас я здесь, с тобой!              Саске вздёрнул бровь, усмехаясь. Жизни следовало бы тщательнее подбирать слова.              — Как ты зарабатываешь деньги, если отказываешься их принимать?       — Окстись, неверующий! — издевательски вскрикнул Жизнь, прежде чем пожать широкими плечами. — Не знаю, просто все идет так или иначе. То есть, конечно, у меня ничего нет, но я всё еще могу платить по счетам. Жизнь находит способ дать мне то, в чём я нуждаюсь как раз тогда, когда мне это необходимо, — закончил он с яркой улыбкой.              — А что если не даст? — настаивал Саске.              — Значит, не даст, — просто ответил он, будто это было ничего не значащим пустяком. И, вероятно, так оно для Жизни и было. — Я не боюсь остаться ни с чем. Раньше у меня тоже ничего не было. Ничего нового.              Саске прищурился, с трудом понимая, какие мысли бродят в его голове. Как кто-то может так жить? Жизнь серьезно так считает? Люди совсем не такие добрые, какими они кажутся Жизни.              — Что если тебе нечего будет есть? Это непросто.              — Но просто, — ответил Жизнь, лучась искренностью (Саске видит в его глазах безоблачное небо и оттенки вечности). — К тому же, если я оглянусь вокруг— внимательнее, конечно, чем обычно— я всегда найду, что съесть. С тех пор, как я открыл этот бизнес, я еще ни разу не голодал, — гордо заключил он.              Нет, это совсем не так просто.              — Как ты можешь называть это бизнесом, если ты даже не принимаешь оплату? — расстроенно спросил Саске.              Жизнь лишь усмехнулся.       — Бизнес означает еще и заботу, верно? Я делаю это, потому что это меня заботит. Потому что я делаю то, что тебе нужно, своей заботой.              (Саске старался не зацикливаться на том, какое удовольствие ему принесли эти слова)              Голова Жизни склонилась направо.              — В любом случае, почему тебя это беспокоит?              Саске сердито посмотрел на него. Он все еще пытался усовершенствовать искусство речи, чтобы кожа не выдавала его мыслей.              — Если тебя беспокоит, чем я питаюсь, то меня кормят другие, — услужливо ответил тот, стоически выдерживая пристальный взгляд. — Как раз перед тем, как прийти сюда, я был у Аяме. Она готовит отличный рамен.              Темные глаза вспыхнули.              (у него появилось новое имя…)              — А после этого? Я забежал к Шизуне, чтобы помыть ее свинку. Она любит собирать мне бенто, чтобы я съел его на следующий день. О, и еще Тен-Тен приготовила мне свою фирменную кисло-сладкую свинину завтра на обед. А до этого Шино дал мне такояки на перекус. Еще у меня остался рис от Шикама—              (…в кровавом списке)              — Ты закончил? — сорвался он, чувствуя бешенство. Он беспокоился об идиоте, а тот объедал кого-то другого?              Полнейшая бессердечность!              От его грозного черного взгляда Жизнь лишь удивлённо моргнул, посмотрев на часы, чтобы спрятаться от жуткого багрового блеска чужих глаз. Саске глубоко вздохнул, возвращая своим чертам прежние бледность и спокойствие.              — Ох. Вау, время так быстро пролетело, — произнёс Жизнь, неловко посмеиваясь, и закрыл дверцу духовки, бросив усмешку своему отражению в стекле. — Эй, ну вот, у тебя в кухне теперь есть кривое зеркало. Что-нибудь еще? Завтра в то же время?              — Нет, — хмыкнул Саске. — Приходи пораньше.              Выдержав изумленную паузу, тот ответил:       — ...Ты имеешь в виду на час раньше?              — А что еще? — прорычал Учиха.              Жизнь нахмурился. Саске снова сделал глубокий вздох, чтобы сдержать свои эмоции в узде.              — Кто-то изволит рычать, — пробормотал Жизнь, прежде чем неопределенно поднять бровь. — Значит… Завтра я буду здесь с семи до восьми, а не с восьми до девяти вечера?              — Хн.              — Ладно, как скажешь, — Жизнь задумчиво почесал затылок. — Завтра меня никто еще не просил прийти, так что…              — Каждый вечер.              — Оке— Что?              Саске нетерпеливо глянул на духовку. Жизнь всплеснул руками и пожаловался на требовательных и капризных ублюдков.              — Что-нибудь еще, хозяин?              — Хн.              (если этот титул ему и понравился, то знать об этом нужно только Саске)              ***              — Самая новая серия, Учиха-сама.              Саске проигнорировал свою помощницу, которая положила ему на стол очередную стопку. Он листал глянцевые страницы уже десятой поваренной книги, изучая их с тщательностью ученого на грани великого открытия. Нацарапав несколько кандзи, он прилепил стикер к странице, закрыл ее и потянулся за новой, на этот раз, одиннадцатой.              Никогда не поздно научиться чему-то новому.              ***              Он захлопнул дверцу, сдерживая рвущийся наружу леденящий кровь вопль банши. С яростью выбросив прихватку, Саске проследил взглядом за тем, как она пестрой дугой скрылась в открытом окне кухни. Прозвучал дверной звонок.              Чёрт чёрт чёрт чёрт чёрт чёрт чёрт.              К его удивлению, дверь немедленно распахнулась сама, и следом послышались быстрые шаги. Его гнев, превращенный удивлением в настоящую ярость, уже был готов выплеснуться на неудачливого нарушителя. Однако тот, оставив дверь болтаться на петлях, прошёл прямо к двойной духовке. Первый кран конфорки был отключен прежде, чем Саске сумел зашипеть или послать гостю удар ногой.              Глаза Учихи расширились от изумления, теряя остатки прежней злости.              — Ты сжёг рис, — объяснил Жизнь, поворачиваясь к нему. — Я учуял запах горелого, поэтому прибежал сюда настолько быстро, насколько смог. Извини, что не подождал тебя, я подумал, вдруг ты в отключке или типа того.              Вернув прежнее самообладание, Саске ответил лишь:       — Хн.              Жизнь пожал плечами и оглянулся, впервые рассматривая кухню целиком. Вслед за тем, как голубые глаза становились все шире и шире, горячая волна смущения поднялась по груди Учихи, охватывая его полностью. На столе — яичные желтки, на полу расплылась лужица масла и, встретившись с мукой, образовала комки, овощи, раздавленные до неузнаваемости, соком стекали в раковину, порванный пластик и погнутый металл.              Короче говоря, Саске был немного раздражён.              Когда голубые глаза, наконец, прекратили свой моцион по комнате и остановились на нем, уши Саске смущенно запылали, а дыхание сбилось, когда Жизнь сделал шаг навстречу. Тонкий палец ткнул его челку.              Близость Жизни приводила его в замешательство, а сердце своими ударами лишь усиливало его.              — У тебя тут крупинки риса, Шеф-сан.              Саске медленно моргнул.              И еще раз.              — Ты что, в нем валялся?              Он нахмурился, отбрасывая чужую руку. Щеки его от смущения чуть запунцовели, несильно, словно легкая розовая пыльца упала на кожу. Жизнь добродушно рассмеялся, не обращая внимания на его мрачный взгляд и продолжил вынимать кусочки риса из волос Саске. Когда Жизнь начал притворяться, что съедает весь рис, как обезьяна, чистящая своего детеныша, Учиха зарычал. Парень, все еще смеясь, поднял руки в капитуляции. Прежде чем уйти и привести себя в порядок, Саске подергал себя за волосы и небрежно сбросил синий фартук на заваленный едой стол.              Саске вернулся через несколько минут, застав Жизнь, уже на полную убирающегося на кухне. Он чувствовал себя виноватым за свое поведение, хотя и знал, что в данных обстоятельствах это и было оправданно. Идиот сам стал дразнить его, а он и так до этого был раздражен. И все же, он знал, что Жизнь не хотел ничего дурного.              Более того, Жизнь вообще не обязан был ничего для него делать.              — Тц. Ты не должен был, неудачник, — пробормотал он, с неловкостью глядя в окно. Это единственное подобие извинения, которое он вообще смог из себя выдавить. И за это он готов был проклясть свою никчемную гордость.              Жизнь поднял на него глаза, скрытые лохматыми золотистыми прядями, и улыбнулся с пониманием и принятием. И от того, как быстро Жизнь уловил, что он имел в виду, сердце в груди отчаянно подпрыгнуло.              (всё не так, вовсе нет)              — Не парься, — ответил Жизнь.       — Все круто, — то, что услышал Саске.       — Это полная ерунда, и я тебя уже простил, — то, как Саске это понял.              (глядя в самую суть и понимая друг друга)              Последний раз пройдясь по столу, Жизнь выпрямился и прошел в кладовую. Саске нахмурил брови, когда увидел, как Жизнь обвязывает вокруг талии тряпку.              (принимая всю угрюмость и уродство, всю ругань и проклятия)              Саске с трудом удержался от улыбки.              (узнавая, чего не хватает другому и не придавая этому значения)               — Так что у нас на обед, Шеф-сан?              (предлагая то, что у другого уже есть и предлагая это надолго)              Он ухмыльнулся. Он мог себе это позволить.              (всё именно так)              — Спринг-роллы.              (как и раньше)              — Вау! Никогда раньше не ел спринг-роллы!              (не первый раз он чувствовал это к Жизни)              ***              Спринг-роллы — это бешеный взрыв вкуса, который заставляет человека, его отведавшего, желать большего.              Например, диарею.              На вкус они были как пепел, обугленные и обжигающие язык, с сожженным до хруста и жирным тестом. Соус был слишком жидким и напоминал слизь и, как подозревал Саске, на вкус ничем не лучше. Жизнь назвал его прекрасным аналогом соляной кислоты.              Им не следовало швыряться друг в друга мукой. Или бегать по яичной скорлупе. Или разбрасывать повсюду соль и сахар. Или просто веселиться.              И несмотря на все это, это были самые вкусные спринг-роллы, что Саске когда-либо пробовал.              ***              — Ты всегда хотел стать бизнесменом?              Саске замер, сощурив глаза и обдумывая вопрос. Он положил на стол ручку, складывая ладони одну поверх другой и подпирая ими подбородок. Он считал эту свою позу достаточно впечатляющей.              — Я хотел быть судьей, — произнес он абсолютно серьезно.              Жизнь одарил его восхищенным взглядом. Саске едва удержался, чтобы не заерзать на стуле. Он не раз получал восхищенные взгляды, но с Жизнью все было совсем по-другому.              (потому что Жизнь был другим)              — Вау. Это так круто. Как в криминальной хронике, ха? — Жизнь качнул головой и махнул рукой, задавая новый вопрос. — Так что случилось?              Саске пожал плечами.       — Это была детская мечта. Я просто хотел молоток. — Саске усмехнулся, заметив, как смеется Жизнь. — Точно также я хотел стать пиратом, потому что мечтал о попугае. Жизнь уже вовсю хохотал, а Саске стало почему-то очень хорошо внутри. Он вернулся на свое место, наблюдая за хохочущим Жизнью. (внутри словно зажглась лампочка, тёплая и сияющая, а он словно стал полным кретином, который придумывал все эти метафоры в своей голове)              Саске нравится, как тот смеется.              — Песо! Песо!              Сердце отзывается болью, когда до его ушей доносятся слова.              — Должно быть, я охотник за сокровищами, раз я проник в твое сердце!              (уже не первый раз сердце так болит так сладко и прекрасно)              ***              Саске знал, что снова и снова прокручивать это в своей голове было неправильно.              «Не хочешь искупаться, красавчик?»              Он перевернулся на другой бок и снова вздрогнул.              ***              Глубокий вдох. Выдохнуть. Сжать зубы.              Снова.              Он слышал болтовню идиотов в соседней комнате — идиотов в лице Харуно Сакуры, Рока Ли, Акаи Карин, Хозуки Суйгецу и Юкино Джуго.              Снова.              Волны смеха перемежались женскими восклицаниями. Хриплый смех Суйгецу выдававший, что он счастлив, очень и очень счастлив.              Снова.              Приглушенная речь, которую не могли заглушить стены, — Ли делающий предложение в бесконечный по счету раз. Шепот, который скорее чувствуется, нежели слышится, — низкий тембр голоса Джуго.              Снов—              Дверной звонок.              Сн—              Глаза расширились в удивлении.              Звонок!              Только один человек может звонить в дверь в такое время. Саске бросился к двери как раз, чтобы увидеть Сакуру открывающую ее с таким лицом, словно ей принадлежит земля, на которой стоит его дом.              Ему захотелось придушить ее.              — Хей!              Какая-то невозможная тяжесть ощутимо опустилась в районе живота, когда Жизнь расплылся в радостной улыбке.              — Сакура-чан!              ***              Может быть, не так уж и плохо иногда приглашать к себе этих вот идиотов. Конечно, пока они не делают это без его ведома. Он жутко ненавидел сюрпризы.              Он спустился на кухню и остановил свой взгляд на чайнике.              «Заметил, ты любишь помидоры».              Его палец легонько тронул ленту. Красная ленточка, коснувшись томата, нежно завилась на зеленом листе.              «С днем рождения, Саске».              Рот Саске расплылся в улыбке. Он надломил овощ и сделал первый укус.              (сладкий, как эта улыбка, застенчивая и робкая, совсем как его)              ***              Это был первый раз, когда Саске увидел Жизнь без его привычного оранжевого комбинезона. И подумал, что ему стоит чаще носить джинсы и обтягивающие футболки.              (ему кажется, что Жизнь супер и это не в первый раз)              — А, да я только что со свидания.              Мир перед глазами Саске замер.              Это правда, подумал он, то, что говорят об откровениях. Мир замедлился, и все превращалось в ничто, пока с затихающим белым шумом и последним размытым вращением он не остановился. И всё — за одну лишь секунду.              ***              — Ублюдок, да что с тобой такое? — крикнул Жизнь, сытый по горло потоками безжалостной холодной обиды, брошенными в его сторону. Сам факт, что Жизнь вообще посмел такое спросить, Саске воспринял как личное оскорбление.              (и еще больше бесило то, что на это у него не было никакого права).              — Ладно, слушай, если тебя так раздражает то, как я одет, прекрасно, — продолжил Жизнь, пылая праведным огнем в голубых глазах и тыкая большим пальцем себе в грудь. Саске увидел надпись и озадаченно нахмурился.              ...«Эта сучка со мной»? Принт с отпечатками собачьих лап?              — Если ты обиделся, то я прошу прощения, ладно? — Жизнь потёр своё лицо. — Чёрт, ты сегодня такая колючка!              Какой идиот станет напяливать подобное на свидание?              — Каким было ваше свидание? — с сомнением пробурчал Саске.              — О, наконец, он заговорил, — мелодраматичным тоном произнёс Жизнь. Раздраженный взгляд Саске явно повеселил его, он даже с облегчением улыбнулся (Саске подумал, что это мило, но с крючка чужого обаяния так и не сорвался). — Парень Хинаты, Киба, воспринимал ее как нечто само собой разумеющееся, поэтому она попросила меня сводить ее на свидание, и мы взяли с собой собаку, потому что Киба тоже выгуливает свою в это время. Он увидел нас, вспомнил, как раньше она была влюблена в меня, и затем я дал им поговорить наедине. Перед тем, как уйти, я заглянул к ним, — целовались так, будто им умирать через минуту.              Клёвая старуха. Это он еще мог понять, хотя и не имел привычки раз в месяц встречаться с бабушками. Но это—?              — Она попросила тебя сводить ее на свидание? На час?              Жизнь одарил его недоуменным взглядом, за который Саске захотелось его ударить.       — Это ведь указано на моей визитке, ублюдок. Ты можешь попросить меня сделать что угодно в течение часа, кроме того, что будет неприличным, аморальным и незаконным.              Саске кивнул. Улыбка начала медленно растягивать его губы, и он поспешил отвернуться, чтобы это скрыть. Он запомнит.              Сорока пятью минутами расслабляющей тишины позже мир снова начал своё движение.              (потому что с Жизнью всё обретало ясный смысл)              ***              — На что ты пялишься? — огрызнулся Саске. Пот стекал по его лбу, виску, затылку, заставляя волосы неприятно липнуть к коже. Он чувствует необъяснимую застенчивость, и его это бесит.              (он чувствует себя уродливым, и от этого ему ужасно стыдно)              Жизнь покачал головой. Его глаза были непроницаемы, как и улыбка.       — Ни на что, — он вручил Саске полотенце, которое тот с досадой принял, протёр им свою вспотевшую грудь, оттянув край футболки, и шею, — забравшись под воротник.              Он глянул влево. Его раздражало (и расстраивало), что Жизнь совсем не смотрит на него.              — Я сделаю апельсиновый коктейль, — неожиданно сказал Жизнь. Саске в ответ лишь фыркнул, выражая полное безразличие и продолжая вытирать пот с шеи. Жар румянца на щеках ужасно раздражал.              — Просто сними одежду, — небрежно бросил Жизнь. И замер.              Саске недоверчиво посмотрел на Жизнь. Вернее, попытался посмотреть.              (внутри он уже паниковал)              — ...Или не снимай, — спустя долгую минуту напряжения произнёс Жизнь, возвращаясь к кастрюле с крабами и кипящей воде, напевая бессвязную мелодию себе под нос.              Несмотря на жар, Саске ухмыльнулся. Он сумел заметить неловкую улыбку и румянец на усатых щеках.              (возможно, паника неуместна)              — Слышь, ты знал, что самым большим в мире крабом является японский краб-паук?              (возможно, не помешает щепотка ликования)              ***              — Надень что-нибудь милое, — приказал Саске в телефон.              — Пышные юбки и корсеты подойдут? — парировал Жизнь. В его голосе явственно читалась улыбка. Ошибку в заключенном контракте он заметил. Саске было так хорошо, что губы не переставали дергаться.              — Извращенец, идиот, постарайся не слишком меня впечатлить.              Саске хихикнул, слыша отрицательное бормотание в ответ.              Прошло уже десять месяцев с тех пор, как Жизнь впервые заставил его засмеяться.              ***              Он стоял на холме, оглядывая расстилавшийся внизу город. Слыша свист ракет и треск звезд. Видел взрывы света на темном ночном полотне. Чувствовал возбуждение стоящей невдалеке толпы.              Жизнь стоял тут же, и рядом с ним Саске ощущал в сотни раз больше.              Его черные очи безошибочно нашли обращенное вверх лицо, причудливые фигуры, вспыхивающие над их головами всеми цветами, отражаются в его глазах. Лазурные, они по-детски сияли от увиденного и блестели от восторга, ловя каждую вспышку, а зрачки расширились, пытаясь поглотить своей глубиной все цвета и оттенки. Розовые губы приоткрылись, задыхаясь от удивления. Кремовая оранжевая юката придавала этому образу еще больше неземного сияния.              (Жизнь был так великолепен, что на это было больно смотреть)              — Красиво... — прошептал он. Над ними взорвалось кольцо из ярко-красных и золотых цветов.              Саске был полностью согласен.              (нет смысла отрицать правду)              Жизнь рядом, и Саске мог бы наблюдать за ним вечно.              ***              — Час закончился, — спокойно отметил он, игнорируя то, как сжалось что-то в груди, когда к нему медленно повернулся Жизнь.              (и задержал дыхание, потому что это всё, на что он сейчас способен)              — Может, останемся еще ненадолго? — тихо спросил Жизнь, снова обращая свои глаза к безмолвному небу. — Мне здесь нравится.              — Хн, — только и сказал Саске, потому что говорить было нечего.              (кроме «пока смерть не разлучит нас», но это слишком смело даже для сегодняшнего дня)              — Спасибо, Саске.              (и он взял Жизнь за руку, потому что это все, чего он хотел)              ***              Прошло уже десять месяцев, две недели и три дня с тех пор, как Жизнь вошёл в мир Саске. Услуга час-раз-в-две-недели превратилась в час-в-неделю, плавно перетекла в час-в-три-дня, а потом и вовсе стала часом-каждый-день. И Саске хочет большего. Гораздо большего.              — И долго еще ты будешь этим заниматься? — спросил он.              Жизнь поднял голову. Он убирался в шкафу Саске, и этот факт казался Учихе приятным и правильным. И, как он признавался себе, поэтичным. Его немного смущало, что эта мысль была вполне осознанной, а не спрятанной где-то в потайном уголке его сознания. Ведь теперь ему некого винить за свою глупость, кроме себя самого.              А еще это был первый раз, когда Жизнь зашёл к нему в комнату.              По этому поводу он старался сильно не волноваться, но колотящееся сердце упорно заявляло, что все попытки тщетны.              — Пока не закончу, естественно.              Саске покачал головой. От этого движения волосы, чуть длиннее по бокам, двинулись, хлестнув их обладателя по щекам. Ему было приятно заметить, как голубые глаза, остекленев, неотрывно наблюдали за этим. Учиха не был тщеславен, но осознавал, что контраст черных с оттенком синевы прядей с его лилейно-белой кожей более чем привлекателен, а для кое-какого идиота и вовсе неотразим. Он понял это, когда в отражении окна поймал взгляд Жизни, пробежавшийся по его волосам, прилипшим влажным осенним вечером к его затылку.              (и уже не в первый раз)              Он прокашлялся, забавляясь. Голубые глаза с удивлением взглянули на него. Саске даже не пытался скрыть ухмылку— Жизнь смотрел в ответ, надувшись, как малое дитя.              — Я имею в виду, — Саске неопределенно махнул рукой в воздухе. — Твоё дело.              Голубые глаза застыли в размышлении.       — Не уверен, — он сидел, скрестив ноги, обхватив себя руками и задумчиво опустив подбородок. — Знаешь, я начал всё это, потому что хочу отплатить. Всем людям, что помогли мне стать тем, кого ты видишь перед собой сейчас. Но, — он поднял взгляд к темным глазам Саске, — это не одно и то же, понимаешь? Эти люди помогли мне, не требуя ничего взамен. Поэтому я подумал, что тоже сделаю это для всех остальных и не потребую ничего в ответ.              — Я хочу изменить мир, ублюдок. Я мечтал об этом с самого детства. Сначала я думал, что так я смогу вернуть своих родителей. Потом я сказал себе, что изменю мир, чтобы обрести новых. Затем — чтобы я мог делать, что захочу, но я считал, что сперва для этого надо стать сильным.              — Но штука в том, что не надо быть сильным. Мне просто нужно делать то, что могу. Поэтому я решил изменить мир — час за часом. Мне нравится мысль, что чья-то жизнь может стать чуть лучше благодаря мне. Чёрт, я не уверен. Но, думаю, я не остановлюсь. Мир еще изменится, и я хочу в этом участвовать.              И сердце Саске пронзила внезапная острая боль. Она всё росла и росла с каждым словом Жизни, пробегая от кончиков волос до кончиков пальцев на ногах, оставляя за собой сладкое болезненное чувство, что он жив. Все его существо гудело жизнью— кровь в венах пела, кипели от возбуждения нервы, убеждая — это все настоящее, эти чувства реальны.              Он ощущал, сквозь это сжимающее грудь тепло и удушающий жар в горле, жгучее желание улыбаться, острую потребность плакать. Этот огонь был желанием жить.              Он и раньше чувствовал себя живым рядом с Жизнью.              И его глаза, горящие, широко открытые и немигающие, впервые смотрели безо всяких преград. И видели великолепную картину: скрестившего ноги Жизнь, сидящего на его полу в окружении странных носков и комочков пыли, резвящихся как пушистые кролики, его подбородок, опущенный на грудь, и глаза, наполненные неведомыми мыслями. Это больно, подумал Саске, и это цена жизни.              — Наруто.              И ради Жизни — ради Наруто — он был готов ее заплатить.              Узумаки Наруто поднял глаза. В них были и смущение, и шок, но, главнее всего, там была жизнь, которую Саске видел всякий раз, думая о Наруто и глядя в зеркало.              И Наруто, обладатель мягких голубых глаз, обрамленных растрепанными светлыми волосами, криво улыбнулся.              — Когда я первый раз увидел тебя, я не хотел, чтобы час заканчивался.              Саске улыбнулся в ответ.              (он много об этом думал)              — В этой комнате хватит места на двоих, — сказал Саске, придвигаясь еще на дюйм ближе и касаясь локтями идиота.              Улыбка превратилась в широкую ухмылку.              — Меня как раз выгнали этим утром.              ***              Саске все еще не мог владеть каждым часом дня Наруто. Этот суровый факт он принял, как только идиот переехал к нему.              — На, Саске, сделаем сегодня спринг роллы? Я так давно этого хотел! Кстати, заметил, что у нас молоко на исходе. Хочешь, я куплю?              Пока Наруто возвращается к нему домой, этого более, чем достаточно.              — Хн. Котята слишком много пьют.              ***              Прозвенел дверной звонок.              Он услышал его и бегом направился ко входу, полный отчаянного смущения.              Снова звонок.              (на самом деле, ему все равно)              Сделав неглубокий вдох, Саске протянул руку вперед.              Дверь широко распахнулась.              ***              На 1,023 секунды его сердце забыло, как биться.              ***              Ослепленный, освещенный с ног до головы миллионами сверкающих звёзд, Саске прозвал его Моим.                     ***              7,10 секундами позже он снова вспоминает, как дышать.              ***              «Твой на час», — гласит простая визитка. Чуть ниже крохотными буквами указаны имя и номер, а оранжевыми буквами побольше написана цель. В уголках и между буквами залегли складки, а вотермарка почти исчезла.              Саске кладет ее обратно в бумажник, задержав взгляд на его совместной с Наруто фотографии.              Он достает ее, переворачивает. И прямо в машине, ожидая розоволосую подругу, он улыбается.              Твой на каждый час твоей жизни.              Надо бы сходить на воск.