Алан из Лощины

Алан, сколько себя помнил, замечал слишком много всего. В перешептывании ветвей в саду, в вое ветра, в шуме дождя он слышал что-то еще, но никак не мог понять — что именно. Будто это были чудесные песни — вроде тех, что наигрывали отцу за ужином бродячие музыканты, приглашенные в зал и развлекающие гостей за щедрую награду. Но игру менестрелей легко было запомнить и потом напеть мотив, а музыка природы оставалась чарующей и непонятной. На седьмом году жизни Алан соблазнился рассказами мальчишки из слуг и, переодевшись в крестьянское, сбежал вместе с ним на майский праздник. Весь день он провел среди совсем других людей, среди простого и незамысловатого веселья, среди шума, плясок, песен и баллад, которые почему-то никогда не звучали в отцовском замке. Менестрели пели о народе холмов, о феях, о людях, которым дано было войти в мир древних духов. Эти истории отдавались где-то в сердце теплом и радостью. Алан старался быть рядом с музыкантами, чтобы услышать как можно больше. Какой-то паренек — ученик одного из менестрелей? — со смехом одолжил ему свой инструмент. Алан тронул струны, но зазвучали они совсем не так красиво. Мальчики вернулись в замок далеко за полночь, грязные, уставшие и совершенно счастливые. Взволнованная матушка бросилась обнимать сына, а отец вместо приветствия велел выдрать обоих. От обиды заснуть все никак не выходило. Алан в попытке успокоиться стал тихо петь знакомые песни, но когда дошел до баллад про фей, которые слышал днем от деревенских, понял, что не может их вспомнить. Точнее — он помнил слова. Но подобрать к ним ту самую мелодию никак не удавалось, хотя некоторые песни он успел услышать не раз. Этим баллады напоминали давно любимую музыку природы. Что-то таинственное и почти волшебное объединяло их. Не меняясь, каждый раз они звучали слишком по-разному. Когда пришел срок, Алан покинул родительский дом. Начиналось его обучение. Алан нет-нет, да вспоминал о той загадке. И если музыканты в отцовском доме не отвечали на его расспросы ничего вразумительного, то первый же менестрель из дома господина, пожилой, но крепкий и исполненный почти благородства, сказал так: — Ты, мальчик, фей на празднике услыхал. Они любят, когда про них поют. Так их и тянет помочь музыканту. — А почему тогда я не могу петь те песни? Почему феи не хотят их петь со мной? — Алан нетерпеливо задавал возникшие вопросы. Ведь ответ был так близко! — А ты разве бард или хотя бы менестрель? С чего им с тобой петь, молодой господин? — старик назвал Алана господином почти в насмешку, ведь пока еще мальчик был равен слугам. Но одновременно и напомнил о ему о будущем. — У вас разные дороги. — Но я же тоже хочу петь те песни! И я же буду учиться музыке! Менестрель покачал головой. — Другой музыке. На том разговор и кончился. Алана кликнул кто-то из оруженосцев, и он бросился исполнять очередной десяток важных поручений. Как-то совсем незаметно прошла осень. Приближалось Рождество. Алану предстояло краткое возвращение домой. Отцовский замок остался таким же, каким Алан его помнил. Родители тоже не изменились. Только и нашлось отличия — Марион за несколько месяцев заметно подросла. Но как-то остро ощущалось, что сам Алан теперь не ребенок. Он спал в той же постели, что и раньше. Ел то же, что и раньше. И на мессе сидел на том же месте, что и годы до этого. Но отношение к нему отца неуловимо изменилось. После нескольких таких визитов Алан заметил, что изменилось и отношение слуг. Если взрослые радовались приезду хозяйского сына, то дети теперь относились к нему настороженно. Алан несколько раз пробовал увлечь их, но почему-то это не выходило так же легко, как раньше. Свободное время он стал проводить с сестрой. Марион восхищенно слушала рассказы о незнакомом замке и по мере сил участвовала в играх. С ней вдруг стало хорошо. И однажды Алан рассказал ей всю правду о своей мечте. Вместо того, чтобы рассмеяться, Марион пожелала удачи. И он обещал однажды сыграть для нее. Алана все же начали учить музыке вместе с другими мальчиками — так было принято. А когда учителя заметили, что она дается ему лучше, чем прочим, то всерьез взялись за него. Запомнив и разучив несколько модных песен, Алан теперь играл для хозяйки. Но не чувствовал, что становится ближе к своей мечте. Пели под его игру на чужом языке — и это были норманнские песни. А больше всего Алан хотел научиться английским балладам — тем самым, которые, как и звуки природы, так и не мог повторить. Он понял, о чем говорил тогда старик-менестрель. Его и правда учили совсем другой музыке. Музыке, в которой не было ни очарования, ни красоты, пусть люди и находили ее приятной. Алан уже стал оруженосцем. Хозяйка звала его все реже. Он мог бы и вовсе забросить музыку, но еще надеялся на что-то. Когда отец ушел за королем в Крестовый Поход, Алана чаще стали отпускать домой, и он был этому рад. Пусть и приходилось потом стараться больше остальных оруженосцев вместе взятых, чтобы наверстать упущенное. На Пасху он уехал опять и остался до майского праздника. В призамковой деревушке украсили дома и деревья у леса. Алан, как и много лет назад, был там. Но теперь — не под видом крестьянского мальчишки, а на правах наследника этих земель. К вечеру Алан раззадорился настолько, что захотел повторить и ночную вылазку в лес. Он благодушно простился с празднующими, вернулся в замок, нашел себе наряд попроще, растрепал волосы, взял с собой немного денег, лютню — чтобы было, чем оправдать относительное богатство и чистоту даже простого платья, и ушел снова. Ночной лес казался таким же волшебным, как в детстве. У опушки горели костры. Люди плясали среди деревьев. Несколько менестрелей еще наигрывали что-то, фальшивя от количества выпитого, но большинство — в обнимку с местными и своими инструментами давно и успешно знакомились с элем. Должно быть, именно поэтому музыканты обрадовались незнакомому пареньку с лютней как родному, и предложили сыграть, и даже обещали поделиться с ним выручкой, если она еще сегодня будет, а потом и выпить вместе. Алан со смехом отказался от выпивки и тронул струны, присоединяясь в нестройному хору. Уж эту-то народную музыку он не боялся испортить своей! Алан не успел понять, в какой момент их звук усилился, окреп, стал звонким и ровным. Казалось, что теперь играет не кучка едва стоящих на ногах бродячих менестрелей, а лучшие музыканты, которых не стыдно представить и королю. Алан от удивления и восторга сбился с ритма, и все исчезло. Только будто засмеялся кто-то неземным смехом. Алан успел увидеть затерявшийся среди деревьев зыбкий силуэт и бросился за ним. Издалека долетело, как чертыхнулись менестрели. Он бежал, пока не поскользнулся на берегу ручья и не полетел в воду. Кто-то со смехом подал Алану руку. Он выбрался на другой берег и увидел, что его спасительница точно не была человеком. Алан замер от изумления. Лес вокруг изменился. Между деревьев стелился, светясь, голубоватый туман и то и дело вспыхивали огни. Мгновение назад их не было. Дева выпустила руку, посмотрела ему в глаза и опять рассмеялась. Алан сделал несколько шагов в сторону, чтобы сойти с опасных камней, повернулся к незнакомке и склонился в изящном поклоне. — Благодарю за помощь, госпожа. Но все же с вашей стороны было некрасиво смеяться над тем, кого вы заманили сами. — Ты знаешь, кто я? — Я вижу, что вы из лесного народа. Фея с интересом осматривала его. — И все-таки ты странный. Сам нас искал, сам нас увидел, сам пошел за мной, сам и недоволен этим. — Она обошла его кругом и спросила. — Боишься? — Не знаю. — Еще и честный! Скажи, благородный менестрель, зачем тебе это все? Зачем тебе наша музыка? — Она красивая. Как ветер, как бегущая вода. Фея с улыбкой склонила голову набок. — Ты хочешь играть, как играл сегодня? — Да. — Значит, сыграешь. Если будет, на чем! — Она рассмеялась, толкнула Алана обратно в ручей и пропала. Когда, наглотавшись воды, он вынырнул, вокруг не было ни души. Лес стал обычным. Алан попытался выбраться на берег, но поскользнулся еще раз. Кто-то опять протянул ему руку. Это был один из менестрелей, которые вечером пригласили Алана в свою компанию. Другой, стоящий на берегу с лютней и флейтой в одной руке и факелом в другой, беззлобно спросил: — И куда тебя понесло? Феи, что ли, привиделись? — Может, и феи. — с глупой улыбкой ответил Алан. Менестрели прыснули. Вытащив Алана из ручья, посмеялись еще и из-за того, что он утопил лютню. Тот, что держал инструменты, велел Алану раздеться и одолжил свой плащ. Второй ушел искать сухие ветки. От близости огня Алана клонило в сон. Он кутался в чужой полинявший плащ и сушил одежду. Менестрели переговаривались между собой. Алан не прислушивался, но понял, что дневную выручку они успели поделить еще до его появления, а раз больше ничего не заработали, то в деревню возвращаться не будут, и утром уйдут дальше. — Парень, как хоть тебя зовут? — Он не сразу понял, что обратились к нему. — Алан. — Просто Алан? И откуда ты? — Из владений сэра Ричарда. Вы там сегодня выступали. — Из той деревни у замка в лощине? Алан пробормотал что-то, что можно было принять за утверждение. — Ладно, Алан из Лощины. Раз уж местный, то утром выведешь нас к дороге, и будем квиты.