***
Честно, он и знать не хочет, когда его жизнь превратилась в сливание полноценно своих и частично семейных средств на всю эту дрянь. Ичиро убил бы его, узнав, сколько денег пропадало у них буквально из-под носа из-за какой-то там его зависимости. Из-за каких-то его глупых проблем большого роста с битами и железными трубами на перевес. Из-за каких-то его мизерных долгов, которые вскоре придут не требовать, а выбивать. И ему страшно. Чертовски страшно от мысли, что ввязавшись во всё это самому, выйти, не затронув семью, не получится. Ведь даже если он и посмеет исчезнуть, ему придётся вернуться. Иначе братьев найдут и начнут пытать. Младшему, скорее всего, свяжут руки и выкрутят пальцы, старшему — прижгут уши и выбьют пару рёбер. Уговор есть уговор, но лишь представив подобную грязь, Джиро сдаётся, а глаза начинают постыдно блестеть: он вспоминает, как именно это сделали с ним за его первую провинность. В тот вечер Ичиро взволнованно оглядывал его, осторожно трепал по голове и ждал хоть каких-то объяснений, но так и не получил в ответ ничего, кроме молчания. И если всё это повторится, микрофон старшего, вероятно, станет тому преградой, но нелегальный аннулятор — станет большей. При таком раскладе оставление всего, как есть, или, чего хуже, побег будут равноценны предательству. Так что пусть уж лучше его избивают и унижают в компании подобных себе отбросов, чем он позволит подобному сбыться. Говоря о средствах, это даже не грязный бизнес. Он ничего не получает с жизни гниющего выблядка, которого не узнают на улицах родного района, как и ничего не покупает, однако почему-то погряз в долгах. Употребляемая дрянь навсегда усохла перед способом потехи, осталась только никудышная потребность выживать. Но Джиро не хотел так жить. Действительно не хотел. Его положение объясняется только обыкновенной слабостью, которую он не может терпеть в других. Тогда насколько же плохо терпеть её в себе? Он хотел бы жить, как раньше, не прожигая дни в пустошь, не беспокоясь за ссадины на лице и затекающие кровью глаза всякий раз, приходя домой. Он не поднимал ни на кого их уже долгое время, никого давно не трогал и рядом, кроме холода, ничего не ощущал. Только вечные побои, от которых ему вряд ли хоть когда-то теплело. Сейчас же он хочет сбежать от себя, не оборачиваясь, не смотреть на то, как он сгибается и тонет. «Слезть с подобного дерьма будет не трудно»? «Кто это решил!? Самовнушение!!?» Он изначально понимал, что неспособный. Так почему же, если кто-то стопорится на безобидной дозе, ему так важно продолжать!? «Пока проблему не озвучишь — она не существует» — в очередной раз цепляется руками за железную проволоку. «Так что проще лишний раз ни о чём не думать и делать вид как ни в чём не бывало» — в очередной раз царапает ладони. «В конце концов, я ведь глупый. Ты же всегда повторяешь это, и неспроста. Ведь так, Сабуро?»***
Кажется, Джиро уже несколько недель не заходил на кухню. — Ужин? — Да, давно что-то мы не ужинали все вместе, — Ичиро невольно почесал затылок и улыбнулся, – Поэтому я подумал собрать сегодня нас всех за одним столом. — А... — Ичи-нии, я помогу! — Хорошо. Сабуро сдерживает смешок, надменно смотря в сторону глупого брата, и, ожидая привычную реакцию, предусмотрительно убегает за старшим. Но её не следует. Джиро продолжает стоять, где и стоял, опустив голову вниз так, что волосы закрывают лицо. — Джиро, ты почему не садишься? — Извини, Нии-чан, я не голоден, — он говорит немного грубее, чем раньше, и Ичиро хмурится. — У тебя всё хорошо? — Разве ты не видишь, Ичи-нии, у него всё лучше некуда! Вот, даже поесть с нами времени нет! — Сабуро. — Гх... — Да, я... в порядке. Ичиро вздыхает, и разочарование едва уловимо в его позе и выражении лица, но кто, как не Джиро, тратил уйму часов на распознавание в нём любых изменений, чтобы теперь замечать даже самые малейшие перемены в его голосе. — Ну, что ж, тогда— — Подожди... Нии-чан... Я, пожалуй, всё же присоединюсь. Он не имеет права рушить что-то, для чего они прилагали так много усилий. Он просто не может всё испортить.***
После достаточно молчаливого приёма пищи, все ещё находились на кухне. Сабуро помог отнести тарелки, а Джиро подавлял четвёртый рвотный позыв. Есть впервые за несколько дней в самом деле оказалось дерьмовой затеей. Но, чтобы никого не расстраивать, он испытал боль по воле собственных мыслей. Мазохист? — Эй, дурак-Джиро, долго собираешься в стол смотреть? — ... — Придурок, я с кем разговариваю!? Ичиро мыл посуду и был слишком поглощён собственными мыслями, дабы заметить, что спустя время разговор за его спиной начал звучать не столько, как обычная ссора, сколько непривычная драка. — САБУРО-О!!! ИДИ К ЧЁРТУ! — Д-Джиро!?.. — на щеке младшего внезапно загорается красный след, полученный от ладони не особо сильной руки. Сабуро сдерживает ком эмоций со слезами непонятной обиды, смотря на старшего — глупого — брата. — ДЖИРО!!? ТЫ ЧТО Д— — Заткнись, Ичиро, — вряд ли он сейчас отдаёт отчёт тому, что говорит, о чём явно пожалеет позже, но отходняк, увы, не заглушишь только моральными устоями, — Я сегодня здесь не ночую. Сабуро убегает прочь из комнаты, и старший провожает его силуэт тяжёлым взглядом, пока Джиро, не двигаясь с места, рассматривает свою покрасневшую руку с растопыренными пальцами. Ичиро гневно переводит на него взгляд, но тут же окутывается противоречивым волнением, встречаясь с ошарашенными глазами брата. — Д— Джиро быстро хватает рюкзак, выламываясь из дома. — ДЖИРО! Он никому ещё не грубил так, как людям, которые больше всего отдавали любви.***
Какой бы поганой не была его жизнь, он не думал останавливаться. — Хочешь жить? Жаль... Даже не знаю, как тебе помочь, — слово за слово, и гордостью Джиро уже протирают пол. Он тянет окровавленные пальцы к своим волосам, пачкая их и убирая с лица, пока его взгляд мечется от одной фигуры до следующей, буквально испепеляя злобой и ненавистью. Пытки пытками, но он всё ещё не понимал, когда успевал заслужить избиения. Ни одной провинности за последний месяц. Ни одной, после первой и последней, когда он отказался сотрудничать с поставщиками ебучей гнили. На щеках виднеются свежие ссадины, а в глазах — остатки живого блеска. Перед последними встаёт лишь мелькание тёмного и светлого — смазанная картинка, которой он рад бы не верить. Голоса, что возвышались сейчас над ним и его никчёмностью, когда-то принадлежали его хорошим друзьям. — Можете избивать меня... сколько влезет, но я больше не пойду... на уступки... на это. — Ха-а?.. Это кто кому ещё на уступки идёт, гадёныш!? Всё это время только и можешь, что ныть, да подводить товарищей. «Товарищей?» — Я остаюсь... при своём мнении. — Ты идёшь на конфликт, а не остаёшься при «своём мнении», — Джиро тянет блевать от такой отвратной пародии на свои слова, но он не успевает и съязвить, чувствуя очередной удар вдоль позвоночника чем-то металлическим и продолжая лежать на земле. — Ямада-кун, соглашайся. Иначе хорошим для тебя сегодня здесь ничего не кончится. — Зава... лись. Над его головой собираются свинцовые тучи, закрывающие солнце, будто последнюю надежду. Говорят, общаться с предателями намного легче, ведь ты уже знаешь, что тебя ждёт. Но ведь Джиро не знал. Ничего не знал о людях, с которыми проводил так много времени. Глупо с его стороны, но с другой, разве просто доверять другим это есть плохо? Глаза вновь краснеют от лопнувших капилляров. Он устал бояться. Он устал убегать, поэтому решает защититься, наплевав на всё: что они тяжелее, опытнее, старше. К чёрту... Не хватит рук, он пустит в дело зубы. Разбивая свой микрофон вдребезги, Джиро обнажает клыки. — Вы только гляньте на него. — Ну что за вид... — Да он же захлёбывается в своей желчи... — Кто этот парень? Не с ним я начинал общаться. — Да-а уж... Кучка лицемерных ублюдков, в прошлом стоящая за его спиной, осмелела и больше не предпочитает молчать. Каждый её участник что-то говорит, один за другим отбираясь новыми кандидатами в противники. И, что очевидно, этот «прямой репортаж из цирка» Джиро начинает уже конкретно надоедать. — Ну что, как там поживает твой старший братик? — красивый, но подлый тип — ранее самый близкий друг. Джиро очень ценил его, возможно, даже уважал. Вот только сейчас он больше ничего не стоит. — Я не собираюсь обсуждать с тобой его жизнь. «Я снова повёл себя с ним, как последний мудак, но ты — никто, чтобы я говорил тебе об этом, мусор». — Ох, ты уверен? Знаешь, Джиро-чан, я всегда ненавидел доверять, не причиняя боли, но до этого момента ты был невероятным исключением, — он подходит, хватая Джиро за перетянутые шнуром запястья и сжимает их с такой силой, что, кажется, сейчас раздробит кости. Даже после всего, что им выдалось пройти вместе, Джиро думает о том, что хотел бы никогда не видеть его лица. — Однако в этой жизни связи без выгоды для меня теперь бесполезны. И сейчас происходит всё это только из-за того, что тебя, глупого мальчишку, легко взять на слабо, — напускная улыбчивая притворность — самое обманчивое качество. Видимо, от того-то тупое лицо этого обмудка будто всегда так и требовало кирпича. — Боишься стать разочарованием семьи? Удар. — Нгх... — Ха-ха, а метаться то уже поздняк, чел. Удар. — Ты ведь уже самая настоящая обуза для своего старшенького. Удар. Небольшой кусок кафельной плитки отлетает ему в руку. Он проглатывает хрип, молчит, когда его берут за волосы и тянут вверх, заставляя запрокинуть голову. К боли можно привыкнуть, если научиться абстрагироваться от неё, отвлекать себя, не давать телу теряться в ней, думать о другом. Самое главное – не дать им того, чего они так желают. Не дать им потакать собой. — Ты... Тебе лицо сломать? — Джиро находит в себе силы встать, но почти не соображает. Страх, ненависть, адреналин: всё смешивается. Он сжимает связанные руки в кулаки, стискивает зубы и ударяет наобум. У него был имидж. Но этот имидж рухнул с его новыми знакомствами. И это было как раз той ценой, которую он заплатил за желание попробовать. Ожидаемо промазывает, ведь даже подоночного лица не различил, хотя старался фокусироваться и бил прямо по нему. Из лёгких выбивает весь оставшийся воздух, стоит только спине во второй раз встретится с сырой землёй. Джиро чувствует, как внутри что-то покрывается трещинами, словно тонкий лёд, как его растерянный взгляд падает куда-то в ноги, и как он теряет силы, при попытках его поднять. Перед глазами вновь мелькает уже в край надоевший силуэт. Хищный садистский оскал нагоняет на Джиро небольшую панику, ведь перед ним словно не человек, а существо, не знающее жалости. Позади словно постепенно дорисовываются чёткие очертания дьявольского хвоста и крыльев, и страх накатывает сильнее, огненной волной струясь по загрязнённым веществами венам. — Как давно ты стал таким упрямым и самоуверенным? — он наступает на бёдра, прямо на свежие порезы и синяки, кровоточащие под одеждой уже три битых часа. Ямада вздрагивает, подавляя вскрик, и тут же прекращает любые попытки двигаться, во избежании ещё большей боли. — Пошёл ты...***
Кровь стекает по губам, капая на воротник. Голова раскалывается от давящей ломоты, а руки подрагивают, как при очередной ломке. Он опускает ладонь в прозрачную воду, и она обволакивает пальцы жгучей ледяной оболочкой, медленно смывая остатки поганого месива. Джиро вздыхает, приподнимая ресницы. Горло рвёт на части, в очередной раз избавляясь от красной склизкой жидкости, чей вкус остаётся на языке и противно забивается в лёгкие. Он начинает умывать лицо, и вода в раковине резко багровеет. Парень подвисает, слегка напрягшись, и прислушивается, как та шумно переливается в трубах, а затем потупляет взгляд и смотрит в зеркало, в свои два разноцветных — кристально жёлтый и алеющий лопнувшими сосудами — глаза. Джиро выключает воду слегка непослушными руками, старается дышать, но пищевод сдавливает настолько сильно, словно он проглотил железный прут. Каждый звук, который хочется произнести, застревает в глотке, и Ямада бросает эту идею, упираясь лбом в холодную плитку. «Я дошёл сюда на чистом упрямстве. Стоит сделать всё как можно скорее». Двумя руками он ловит летящую с полки аптечку, и из-за резкого рывка ему вновь становится сложно дышать. Рёбра будто расходятся изнутри и натирают кожу, но он бинтует через боль, перетягивая всё, дабы хоть как-то остановить кровотечение. Повязка для шеи похожа на ошейник для псины, но без неё никак: разодранное в мясо горло вызывает отвращение. Ноги уже мучительно долгое время пронизывает жуткая боль, а на белых джинсах в области коленей всё так же темнеют засохшие красные пятна. «Суставы не выбиты — уже хорошо». На левом плече виднеется ещё пара порезов, так что он использует оставшиеся кусочки бинта и где-то найденной ткани для их перевязки, наконец заканчивая с этой кровавой вознёй. Обрабатывать раны втихаря — привычное дело, за которым остались только страх и гнев, никакой радости и печали.***
Тишина старательно придавливает к полу, уничтожая внутренности. В унисон с гибелью мыслей и попыток сопротивляться самому себе, голова идёт кругом, а самокопание уже стоит поперёк горла. «Не думать — это сложный процесс, поэтому я жалок». Во рту привкус горелой бумаги и желудочной горечи. «Не стоит быть таким дома. Если ещё раз увижу гнев в его глазах, это окончательно добьёт меня». Ладони тянутся к лицу и протирают его. — Джиро?.. К тебе можно? Слух обостряется быстро — всего за секунду — и прежде неподвижное тело вздрагивает от внезапного звука. За дверью слышен знакомый голос. Джиро зажмуривается, пытаясь вдохнуть, и решает больше не игнорировать здравую часть своих мыслей. — Заходи. Растрёпанные волосы и грустные глаза — первое, что встречает Ичиро в комнате. Он мгновенно гасит принесённую с собой улыбку, видя стянутый на висках, перепачканный шмоток марли, и делает несколько осторожных шагов от двери, чтобы рассмотреть поближе. В его взгляде очень много всего: паника, беспокойство, бешенство. Что-то липкое и отвратительное ощущается в груди, сдавливая лёгкие в невидимых тисках. Дрожат губы. И он позволяет своим рукам сжаться в бессмысленные кулаки. — Нии-чан, тебе что-то нужно? — его голос кажется таким тихим по сравнению с дождём, барабанящим по окнам, таким нескладно низким и хрипловатым, что у Ичиро бесконтрольно выступают слёзы. Взгляд старшего хаотичен, он продолжает бегать по человеку перед собой и тут же падает на голые руки, замечая знакомые красные пятна — продолговатые следы на обоих запястьях. «Верёвка?» — как-то подумал Ичиро, глядя на них ещё в самый первый раз, и в ту же секунду ощутил жгучее желание врезать себе как следует, ведь «это не может быть чем-то подобным». Тогда он успокоил себя, решив ничего не спрашивать в надежде на то, что, если самому Джиро это понадобится, он обязательно поговорит с ним. Однако после того дня отношения между ними только ухудшились, и сейчас продолжают разрушаться на глазах, словно игрушечная пирамидка. Ичиро гложет самообида: он ничего не знает о дорогом ему человеке только по собственной глупости. И наедине с ним одно лишь желание отмотать чёртово время назад, лишь бы исправить всё и стать повнимательней. — Что с тобой... происходит, Джиро? Младший замирает, нервно дёргая себя за вихрастые чёрные волосы, и щурится. Его взгляд холодный и нечитаемый: радужка будто меняет свой цвет и преобразуется, становясь неестественно тёмной. «Бывают моменты, когда мне дико хочется во всём признаться». — А что со мной... не так? Ничего не... просто... Опять поцапался. Ичиро судорожно осматривает его ещё раз. Такие побои нельзя назвать повседневным «поцапался». Уже давно нельзя. Ведь вид у младшего такой, словно мутузили его целой группой. — Не волнуйся об этом. Мои дела — такой идиотизм, что даже говоря о них, мне светит разве что ещё одно унижение перед тобой, Нии-чан, – Джиро попытался сказать это складно, но получилась лишь рваная строка слов. — Говорить о своих проблемах — не значит унижаться. Джиро хочет вспороть себе горло. — Слышишь меня? «Как же я не заслуживаю того, что имею». Он склонил голову в долгом поклоне, чем ещё сильнее шокировал и раздосадовал старшего. Всë же молчание — золото, за него не предъявишь. Но тем не менее, через пару секунд, несмотря на свою решительность, он трещит по швам, и серьёзное лицо, которое он так отчаянно пытался сохранить, прерывается улыбкой, застенчивой и фальшивой. — Я был согласен на то, чтобы меня избили, — чувствует, как засаднило горло, — Лиц не разглядел, голосов не запомнил. Тиск. — Вы... были на равных? Самая главная причина, почему Джиро не может быть счастлив — его ложь. Он ослеплён глупым желанием и связан по рукам и ногам, даже учитывая то, что обдуманно управляет всеми своими выдумками. Конечно, бой был несправедливым. У него и друзей то нет, дабы выйти на равные. Причём то, что они вообще существуют, это ещё одна выдумка. — ...Да, — ответ показался слишком отстранённым и безучастным. Ичиро не верит. — Это было действительно так?***
Фиолетовый дождь продолжает стучать по стеклу, а темнота медленно растворяется перед глазами. Он не знает с чего начать, как объяснить. Он не умеет выражаться красиво, не умеет подбирать нужные слова, и неприятное чувство каких-то ожиданий внутри раздражает до корки сознания. «Стоит ли пытаться?» — Я, — Джиро запнулся, формулируя мысль, — Как же сложно... Тёплая кожа чужого запястья обожгла пальцы. Ичиро молчит, понимая, что позволяет себе как-то слишком много касаний, но он просто обязан до него достучаться. — Иногда... я бываю разочарован в себе и снова втаптываю себя в грязь.