Поцелуй меня, Лавгуд

      Пэнси не выходила из своей гостиной добрых трое суток. Сначала не выходила из-за адской головной боли, которой сопровождались все праздники и вечеринки в компании лучших друзей. На второй день не выходила из-за записки, которая оказалась на ее подушке абсолютно неизвестным способом. Читая аккуратно выведенные строчки на пергаменте, Пэнси готова была поклясться, что никто еще не заставлял ее сердце биться так, как эта странная блондинка. А сегодня Паркинсон приняла решение не вставать с постели, потому что все еще помнила вкус ее губ, как будто это было несколько минут назад. Это пугало. Пугало то, что на пальцах все еще ощущалась шелковистая кожа. А в голове все еще стоял образ тихо стонущей в самые губы Лавгуд. Это было порочно настолько, насколько и желанно.       Громкий хлопок двери заставил ее открыть глаза. Перед глазами стоял Малфой, с видом строгого отца, который прямо сейчас будет ее отчитывать.       - Какого черта, Пэнс? – обеспокоенный тон парня был непривычным, - почему Лавгуд весь день спрашивает о тебе? Что произошло на вечеринке?       Первым желанием Паркинсон было засмеяться, а потом уже – кинуть Аваду себе прямо в лицо. Рассказать Малфою о том, что случилось – то же самое, что прилюдно признаться в собственной слабости.       - Хочешь сказать, что я должна знать обо всех маленьких крошках, которые спрашивают обо мне? – максимально незаинтересованный тон, только чтобы Драко не понял.       - Мне абсолютно наплевать на это, но сделай с этим что-то или я натравлю на тебя Нотта. Ты третий день не выходишь из комнаты. Знаешь, я не нанимался быть твоей мамочкой, но это бесит даже меня, – то ли ругал, то ли отчитывал.       - Хорошо, мамочка, сегодня на Трансфигурации ты не будешь сидеть один. Или появилась еще одна женщина, которая заняла моё место? – спектр эмоций на лице Драко в этот момент захотелось запечатлеть на колдо или холсте.       - Не неси чушь, Паркинсон, а просто собирайся, - холоднее, чем планировал.       

***

      Большой Зал был слишком заполнен. Всегда такой: светлый и теплый, что после слизеринских подземелий ощущается как что-то странно теплое. Большой Зал был первым, что так впечатлило маленькую Персефону в 11 лет, когда она впервые оказалась здесь. А теперь стало местом, где что-то напоминало о том, что подземелья – единственное, что она заслужила в жизни.       Конечно, она сразу заметила копну светлых волос, которые так сильно выделялись на фоне кирпичных стен и синих флагов за ее спиной. А взгляд серых глаз она ощущала где-то на затылке. И Мерлин знает, каких усилий стоило не повернуться и не посмотреть, как смотрит на нее Лавгуд.       Никогда еще завтрак не был таким долгим. Паркинсон ковыряла свою кашу уже добрых минут пятнадцать. Она ненавидела кашу, но мать заставляла есть эту жижу на воде, чтобы никогда не стать толстой. Быть идеальной вопреки возможностям. Быть тем, кто будет примером, будет на несколько шагов впереди всех. Но что если появится кто-то, кто разрешит тебе дать слабину?       - Паркинсон, я сейчас всажу тебе вилку в глаз. Это насилие над едой. – Малфой напоминал заботливую мамочку, которой у Пэнси никогда не было.       - Когда мы украшали Зал, я поцеловала Лавгуд. Вон ту, блондинку, знаешь ее? – нервный смешок. Пэнси шумно выдыхает. Мерлин знает, зачем она это сказала, может, чтобы от нее отстали, а может наоборот, чтобы ей помогли разобраться с этим.       Тишина, которая воцарилась за столом Слизерина, причиняла практически физическую боль. Она чувствовала, что все ее друзья, не только Малфой, обратили на нее свое внимание. И это ужасно злило, словно она сделала что-то ужасное. Это же просто поцелуй, который ничего за собой не влечет.       - Лавгуд. – одна фамилия, которая слетела с губ Нотта.       - Вы так сильно меня бесите. Ничего не произошло, ладно? Все, блять, в порядке, – шипит Пэнси, громко бросая вилку на стол.       - Я поцеловал Грейнджер. Знаешь, даже больше, чем поцеловал. Думаю, мы теперь вместе.       - Уизли был со мной в Хэллоуин.       - Я целовал Браун как минимум три раза за сегодняшнее утро.       На душе стало теплее, чем в любой момент ее жизни: она не одна, и никогда одной не будет.       Первым смеяться начал Забини, мягко положив руку Пэнси на плечо. А потом уже и весь стол Слизерина разразился громким гоготом. Они давали понять друг другу, что они не одни, что больше никаких осуждений – все осталось там, под развалинами замка.       Она позволила себе посмотреть на Лавгуд впервые с того вечера. Отмечала про себя, что Луна также смотрит на нее. Электричество между ними ощущалось даже через весь Зал. Красные щеки Лавгуд влекли Пэнси: о чем она думала? Что было в ее голове, когда она так мило краснела? Пэнси должна была выяснить. Прямо сейчас.       Паркинсон даже не взяла сумку, когда вылетала с Зала, надеясь на то, что кто-нибудь из друзей заберет ее. Она не слышала шаги, но была уверена, что блондинка идет прямо за ней – она ощущала ее затылком, не могла не ощущать.       Пустой класс, недалеко от башни Рейвенкло, казался отличным вариантом. Она бы ни за что не повела ее в подземелья, чтобы наконец-то поцеловать ее так, как хотелось больше всего. Показать девушке, как сильно Персефона Паркинсон может любить.       Полумрак класса играл на руку. Дыхание девушки за спиной отдавалось учащенным пульсом у Пэнс. Хлопок двери отрезвляет, но не дает абсолютно никакой ясности.       - Пэнси. – тихий голос прям у двери. – Зачем мы тут?       - Поцелуй меня, Лавгуд, иначе я никогда на это не решусь, - сумка соскальзывает с плеча Луны с таким же звуком, с которым, как кажется, падает вниз сердце Паркинсон. Поцелует или нет?       Пэнси закрывает глаза, когда чувствует, как Луна обнимает ее за талию со спины. Чувствует, как бьется ее сердце там, в грудной клетке, так громко шумит в ушах. Когда руки блондинки осторожно снимают школьный пиджак, пробегая теплыми пальцами по ткани рубашки, Пэнси перестает дышать. Перестает понимать, что с ней происходит. Теперь она сможет узнать, от чего появляется этот сносящий голову румянец на щеках её Луны.       Поцелуй такой желанный и неожиданный одновременно. Когда Пэнси впервые касается щеки Луны, она не сомневается, что на кончиках пальцев искрит. А когда её шеи касается тоненькая рука Лавгуд, она уверена, что чувствует разряд тока.       Луна была еще лучше, чем Пэнси себе представляла. Такая бледная, тонкая, и от неё так чертовски великолепно пахло ванилью.       Первый стон девушки Пэнси словила губами, когда коснулась места чуть выше груди, опуская руку все ниже, пока не дошла до горошины соска, осторожно проводя по нему пальцами. Она целует шею Луны, оставляя на ней ярко-бордовые отметины. Наплевать, завтра все будет как раньше, а этот момент она сбросит в омут памяти, и будет просматривать каждый день своей жизни.       - Пэнси.. – то ли стон, то ли мольба.       - Позволишь мне спуститься ниже, милая? – обманчиво-милый тон.       Луна в мгновении ока оказывается на пыльном старом столе – кажется, такие места вызывают у Паркинсон какое-то нереальное возбуждение. Пэнси цепляется большими пальцами за резинку юбки, нарочито медленно снимая её с худых и белых бедер, короткими ногтями царапая нежную кожу бедер. Паркинсон могла поклясться, что не видела ничего горячее в своей жизни, не слышала ничего сексуальнее её имени, произнесенным губами Луны.       Руки поднимались выше, прямо к резинке кружевных трусиков, кто бы мог подумать, что милашка-Лавгуд может носить нечто подобное. Теперь настала очередь Пэнси издавать первые стоны – кожа под кружевной тканью была в несколько раз нежнее и мягче, хоть куда еще мягче.       Чертовски влажно. Она судорожно пыталась вспомнить, был ли кто-то из её бывших любовниц таким же мокрым, когда Пэнси не успела перейти к самому главному, но мысли упорно ускользали от брюнетки.       - Ты такая нереально мокрая, Лавгуд, - хрипит Паркинсон, слегка надавливая на клитор, и отмечает, что Луна пытается свести коленки вместе. – Черт, не смей этого делать.       Пэнси не замечает, как опускается на колени перед Луной, обдавая теплым дыханием мокрые складки. Первое движение языком – и Лавгуд громко кричит, сжимая ее голову своими коленями. Пэнси лижет с чувством, словно это единственное, что имеет смысл. В комнате душно и жарко, а между ног Лавгуд, как в блядском аду, но Паркинсон готова прыгнуть в этот ад с головой, теряя шанс на спасение.       Несколько размашистых движений языком по влагалищу блондинки, и Пэнси перемещает пальцы на клитор, то поглаживая, то потирая, а пальцы другой руки погружаются в девушку пока что только кончиками.       Как же ей хочется увидеть лицо Луны прямо сейчас, как сильно она краснеет в эти моменты, как сильно её глаза закатаны от удовольствия. Она хотела ощущать ее каждой клеточкой своего тела, но единственное, что могла делать – глубже входить пальцами, чередуя пальцы и язык на напряженном клиторе.       Луна такая отзывчивая, громко стонущая, так идеально сжимающая пальцы Паркинсон, и хватающая стол своими ладонями. Её не хватает надолго, потому что всего этого чересчур. Чересчур сильно, чересчур горячо и чересчур обжигающе, вот так отдаваться слизеринке в пустом классе.       Паркинсон осторожно достает свои пальцы, напоследок растирая влагу по складкам Луны, а после в абсолютно блядской манере облизывает свои же пальцы.       - Поцелуй меня, Луна, потому что я никогда не смогу решиться, - тихо, словно сдаваясь перед бледным ангелом напротив.