Лишь однажды

Брат – четыре буквы, километры понимания, и просто дружба длиною в жизнь.

После отсиженных двух пар Тарталья, как звал он себя, считая это четкой кликухой, был невероятно отягощен грузом знаний, полученных сегодня. Дабы не нагружать себя сильнее, со всех оставшихся занятий было благоразумно решено уйти. Хотелось Аяксу сейчас лишь одного: покоя, умиротворения и вот этой гармонии, от слияния с бесконечно вечным, от созерцания великого фрактального подобия и от вот этого замечательного всеединства существа, бесконечно вечного, куда ни посмотри, хоть вглубь – бесконечно малое, хоть ввысь – бесконечное большое.. Тем не менее, более примитивные вещи сейчас были в приоритете: поесть нормально, полежать спокойно и, если будет хорошее после всего настроение, пойти ебать мозги друзьям-товарищам-братанам. Увы, мечты о простом теплились в рыжей голове не так уж долго: он успел, окрыленный фантазиями, лишь снять с себя груз уличных вещей и сразу же столкнулся с пустотой в открытом холодильнике — меню включало в себя несчастную бутылку соевого соуса, который он не использует в пищу, таблетки от всех видов недомогания и сморщившаяся половинка лимона. Раскатистое «Блять» звонко отскочило от стен комнаты перед тем, как юноша решил отправиться на кухню в надежде урвать там хоть что-то, что можно будет засунуть в рот и пережевать. На кухне его встретила икона гейства, ебучий апокалипсис, профессиональная выбешивалка и просто какой-то привет из две тысячи седьмого с окрашенными в бирюзовый длинными патлами, именуемый себя Сяо. Аякс не знал, правда ли у пацана такое имя, или это слащавая гейская кличка, но как бы там не было — язык сводило горечью только от одной надобности обратиться к мистеру “Беру в рот”. Поэтому, только увидев низкую физиономию на кухне, Тарталья с громким цоканьем развернулся в дверном проеме и громко, упорно зашуршал тапками по коридору в давно знакомую комнату, в которой еда скорее всего завалялась. Ну хоть что-то, да должно быть там. Не успел юноша еще скрипнуть дверью, как услышал шквал негодований и матов, признаться честно, не каждый раз он знал все слова, которые Скарамуш выкрикивал в голосовой чат, но каждый раз это было эффектно. Не всегда можно встретить человека, который так искусно склеивает самые унизительные оскорбления в полнейшую хуйню, состоящую из чуть ли не визгов. — Эй, братан, у тебя есть чего-нибудь пожевать? — Тарталья беспардонно проходит вглубь комнаты, маневрируя через разбросанные по полу шмотки и барахло, встает чуть ли не над чужой душой, заглядывая в монитор, — Вот это ты сосешь, не по-гейски конечно, но сто крипов на двадцатой минуте это конечно... Похуй, что по еде? Скарамуш проигнорировал вопрос, раздавшийся у него над ухом, и снова обратился в голосовой чат: — Сука, обоссаный ты уебан, сын ёба.. чего, блять? Чего ты мне там пиздишь нахуй? Да я щас тебе поминутно блять по ебалу распишу, сука, где ты там блять пососал, сын блять недоёб- Эй! Гневная тирада была прервана благодаря тому, что Тарталья стащил со своего соседа наушники, заставляя обратить на себя внимание. — Ёбана, совсем оглухел со своей дотой? Есть чё поесть, спрашиваю? На лице несправедливо прерванного собеседника читалось неприкрытое раздражение. — Тебе надо – ты и ищи, нахуй. Я тебе, бля, в горничные не записывался. Злость Скарамуччи несколько сошла, и он добавил: — В холодильнике пельмени жареные со вчерашнего лежат, бери. Тарталья радостно потопал к холодильнику на углу комнаты, распахнул его дверцу и вытащил сковородку. Скарамучча, наблюдавший за этим, лишь цокнул: — А не жирно ли тебе всю сковородку в одну харю? Тарталья по-заговорщицки ухмыльнулся. — А тебе типа греть не надо? — Надо. — Тогда не выёбывайся. Через пару минут стол был накрыт. Жареные пельмеши соблазняли своим ароматом на общажных тарелках со сколами. Картину дополняла только невесть зачем лежавшая на столе скатерть с масляными пятнами по центру. Тарталья долго не церемонился с едой, потому что после двух дней голода он был готов лично выпроводить службу дезинсекции из общежития и начать вылавливать тараканов себе для пропитания, а Скарамуш, напротив, едва притронулся к еде. Это нисколько не насторожило Тарталью, потому что своего друга он не мог охарактеризовать как неискушенного и не привередливого человека, ещё и учитывая его досаду от проигрыша в Доте. — Ну, чё, как сам-то? – нерешительно начал Тарталья, дабы заполнить неловкую тишину. — Да, знаешь, херня какая-то.. — лицо Скарамуша приобрело задумчивый вид, так, будто он размышлял над тем, что ему стоит сказать далее — ..с девушкой вот расстался на днях. Аякс продолжал разжевывать пельмень, который, честно, не особо отличался какими-то питательными свойствами, но пока это можно было есть — он ел. По грубо хрустящему тесту, которое местами было чуть ли не черным, было хорошо заметно, что жарил их сам Скарамуш, потому что так выдарживать продукты до испепеления среди всех на этаже мог только он. За пережевыванием жертвы кулинарии юноша старается где-то в голове прикинуть, а когда у друга успела появиться и уже исчезнуть девушка, что вообще стоит говорить в таких ситуациях? — Братан, — наконец прожевав и слизав майонез с угла губ, говорит Тарталья, опуская руку на чужое плечо, — так и надо, бля! Что ты паришься, я уже забыл даже, что она у тебя была. Че тебе эта баба дала, а? Этим курицам, от нас, нормальных мужиков, одни только подачки и нужны, блять, мозги еще ебут в придачу. А эта пизда еще успеет кому-нибудь жизнь обосрать. Посчитав это успешной речью, Аякс приканчивает еще один пельмень и так скоро обнаруживает, что осталось на сковороде всего два. По пидорски это как-то. — Напополам или ты вообще кислый? — Да доедай. — Я-то доем, но понимаешь, блять, у тебя там в холодильнике один майонез и бабушкина харча осталась, ты к этой хуйне ведь даже не притронешься. Ешь, блять, не хватало еще чтоб ты с голодной злости снова кран в раковине расхуярил, там и так уже из вентиля вода течет. Речь Тартальи сопровождалась активным размахиванием вилкой над всей небольшой поверхностью стола, порою столовый прибор едва ли не падал из кривых пальцев, но все же каким-то чудом оставался в хватке. Так же казалось, что лицо Скарамуша медленно, но верно принимало красный оттенок в течении разговора, что могло свидетельствовать только разве что о том, что скоро все невысказанные маты для тиммейтов достанутся Аяксу, но, кажется, это последнего не смущало. — Я тебе серьезно, и насчет бабы ты не парься. Понимаю, конечно, что ебать мамаш попусков ты тот еще мастак, но братан, — Тарталья серьезно поднимает взгляд на собеседника, — нахуй ебать девок? Они ж, блять, ну... Выебываться могут начать, тебе сдалось это? Скарамуш вздохнул. На его лице читалась неприкрытая досада. — Бро, слушай, может ты и прав, но.. не знаю. Короткостволый (потом заменю) встал из-за стола и неспешно направился к кухонным полкам. — Чего ты там не знаешь-то, ёмаё? — Тарталья почесал голову, явно недоумевая, почему его вдохновляющие речи не произвели на друга никакого впечатления. Тот, тем временем, уже достал две стопки и наполовину пустую бутылочку спиртного. Расставляя посуду по столу, Скарамучча нехотя заговорил: — Да бля, я же к ней нормально относился, подумаешь, пару раз шлюхой назвал и мать оскорбил, это у меня уже рефлекс, братан, понимаешь? А она.. знаешь, что она мне выдала? Мол, она устала от того, что как полгода мы встречаемся, так полгода мы и не ебёмся. Как она вообще это представляет? Чтобы я… туда… говорят, что оно ещё и рыбой пахнет.. и вообще, бля.. Ну ебланка, короче! — в сердцах выпалил Скарамуш, ставя на стол бутылку. При виде спиртного Тарталья явно повеселел и подтянул к себе рюмку. — Так вот оно что? Братан, бабы, конечно, те ещё дуры, но ты чё, не по девчонкам? — Ты охуел?! Больше вопрос предыдущих отношений Скарамуччи за столом не поднимался. Друзья, неторопливо выжирая водочку, перетёрли за физику с инженеркой, за пидорскую причёску их соседа Сяо, за безмамных тиммейтов, за безпапного Дилюка, тоже пидор бля, чё за прикид такой мрачный и мина кислая, в общем – Скарамуш заметно повеселел. — Знаешь, бро.. – начал он, полулёжа на столе и глубоко смотря в глаза напротив — с таким братаном как ты, и никакие тёлки-то не нужны, на самом деле.. — Согласен, бро.. был у меня один такой бро.. и что ты думаешь? Загулял с девчонкой. Со шкурами вы готовы гулять в любую погоду, а помочь брату – вы заняты. Вот так бывает.. Тема разговора снова сошла на минорную ноту. Уже смеркалось. Скарамучча неторопливо встал из-за стола, пересаживаясь обратно на своё геймерское кресло за сто гривен, а Тарталья остался лежать на столе, обдумывая недавний диалог, и что-то невнятно пробубнил в стол. Скарамуш его уже не слышал, потому что снова надел наушники и засел в доту. Спустя неизвестное время Аякс начал ощущать, как уставший, но уже сытый и даже пригубивший начал понемногу проваливаться в сон, все так же полулежа на столе. Опьяневший мозг уже рисовал ему всякие картины снов и остатками сознания Тарталья чувствовал, как понемногу его тело стремится упасть под стол, но, увы, это не побуждало его к тому, чтоб проснуться и хотя бы перелечь на кровать друга. Парень вскакивает с первыми матами, когда Скарамуш, кажется, чуть ли не горло срывает, обещая выебать даже кота тиммейта. От такого резкого пробуждения Тарталья чуть не наворачивается с табуретки, но успешно балансирует и потирает красное от лежания на столе лицо. Затем поднимается, лениво подходит к Скарамушу, сидящему на скрипящей хуйне, которую он гордо именовал «геймерское кресло за цену твоей мамки», и, облокачиваясь на спинку, любопытно заглядывает в катку. В принципе, нихуя катастрофичного там не происходило на взгляд Тартальи, да, тиммейты тупее бабы — но там попробуй не найти такого. Аякс сдвигает один наушник соседа, так, чтобы одно ухо освободилось, правда, выходит перекосоебенным абсолютно все. — Ты долбоеб? Блять, нахуй лезешь? — цедит Скарамуш, не отрываясь от игры и тут же добавляя в голосовой чат, — Ебаный обиженный жизнью кретин, ты, блять, исполняешь, как сын шалавы, которую ебал я, ебал мой отец, мой дед и моя собака, ты обосанный хуеглот, нахуй, твоя мать жирная пизда и вся ваша семья у меня сосет! — Ты че такой дерганный, смотри, все более-менее заебись, успокойся. — Ды иди ты, блять... Нахуй, короче! Скарамуш собирается уже обратно надеть наушники и вернуться полноценно в игру, но Тарталья перехватывает чужое запястье раньше. — Короче, я подумал, да и ты сам тут орал. Может, братан, тебе надо просто расслабиться? Когда тебе сосали в последний раз..? — Ты совсем ахуел? — ... Я не говорю тебе искать бабу, тем более, что они все ебнутые. Просто, ну, знаешь. Мы же бро. Сосед после таких слов резко разворачивается в кресле, чтобы лично взглянуть в глаза тому, кто пиздит слишком много хуйни и, возможно, даже харкнуть. Аякс замечает по хмурым бровям и красным щекам, что, кажется сказанул чего-то лишнего, но чего конкретно — хуй знает. Может, что-то не то про катку сказал? Скарамуш же, выдержав некоторое время в выборе "плюнуть в табло" или "послать нахуй", неожиданно что-то для себя понимает и немного расслабляет собственное тяжело составленное выражение на лице. Отворачивается обратно к игре, уже более спокойно и рассудительно прожимая клавиши. Отвечает, так и не поворачиваясь: — Ну, может быть. И как ты собираешься это устроить? — Блять, ну, не знаю? Я знаю, что ты не гей, да и я не гей, но можем же попробовать? Рот не жопа, так еще никто не опидорасился. Скарамуш почувствовал в этих словах какой-то подвох. Не сказать, что он сомневался в искренности намерений своего товарища – у него сейчас вообще не было желания над чем-то задумываться – скорее, несколько неправильно звучащей казалась ему формулировка про то, что от минета ещё никто не опидорел, ведь если так подумать.. — Слушай, а ты уверен, что после этого не становятся геями? Тарталья опешил от такого вопроса. Казалось, что Скарамуш не мог спросить ничего глупее. — Да какая в жопу разница, кто там становится, а кто нет? Я-то знаю, что мы с тобой нормальные парни, а не педики. Помощь брату — это не бремя, а благодарность и толчок к собственным достижениям, бро. — Если в жопу, то без разницы. Братан, не знаю, я таким никогда не занимался, но если ты уверен, то давай, начинай. Тарталья что-то цокнул, мол, “будто бы я, бля, занимался”, и, кряхтя, опустился на колени, чуть не ёбнувшись головой о стол. Скарамуш, тем временем, продолжал нервно клацать мышкой по одному месту, видимо, думая, что от этого его герой станет быстрее. Возгласы в голосовой чат прекратились. Тарталья невозмутимо стащил фирменные абибас шорты с соседа, который, к удивлению, продолжал молчать, видимо, нарочито не обращая внимания на действия друга. Тот, прежде чем стащить со Скарамуша семейники, исподлобья глянул в сосредоточенное лицо братана, и, не увидев на нём признаки хоть какого-то отрицания или недовольства, принялся снимать с него трусы. Вообще, у Тартальи был опыт с женщиной – всё-таки, он называет себя чётким гетеро пацанчиком не беспочвенно. И так же не беспочвенно он рассуждает про то, насколько унизителен для мужчины гетеро-секс: прекрасный член, открывшийся его взору, был в десять раз красивее, сочнее и ароматнее любой вагины, которую он видел, и это ощущение вдохновения, окрыления и чистой пацанской не гейской влюбленности он был готов сохранить в своей памяти надолго. Скарамуш, всё ещё клацающий клешнями по клавиатуре, залипания Тартальи не оценил, и он уже готов был ударить того пяткой по спине, чтобы рыжий начал пошевеливаться, но его окликнули в голосовом чате. «Скара два два восемь, призыв надгробия при смерти, или.. плюс пять атак при уничтожении надгробия?» Скарамуш, кровь которого уже начала отливать от одной головы к другой, пропустил вопрос мимо ушей, и бросил только “бля, повтори”. Тарталья, тем временем, уже додумался взять в рот головку. Скарамуш недовольно опустил взгляд. — Бля, чё ты.. братан, чё ты делаешь? Ай! Зубы убери! Тарталья от неожиданности чуть не ёбнулся головой о стол во второй раз, но друга послушал, и постарался спрятать зубы. Возгласов от Скарамуша слышно не было, поэтому он попытался взять глубже. Скарамуша всё еще доставали в войсе. «Я говорю: призыв надгробия при смерти, или плюс пять атак при уничтожении надгробия?» Дыхание парня участилось. — Б-бля, чё там первое было? «Призыв надгробия при смерти, типа, умираю и надгробие появляется, или пять атак при уничтожении?» Тарталья поперхнулся, едва не дойдя до основания, и вернулся обратно к головке, помогая себе руками и размазывая собственную слюну вперемешку с предэякулятом по члену. — Ах..а! А второе что? «Пять атак при уничтожении, блять, ты совсем тупой, что ли?» Скарамуш ставит руку локтем на стол, сам же упирается лицом в ладонь, давя в себе вздохи. Дыхание стало совсем сбитым, а сознание еле задерживалось на чем-то конкретном более, чем на пару секунд, после чего все мысли возвращались куда-то под стол. — Д-давай плюс пять надгробий. Тарталья, кажется, открывает настолько новые горизонты, что потом будет не только полноправным четким гетеро-пацанчиком, но и к тому же очень осведомленным в разных вещах. Таких, как, к примеру братский отсос дорогому другу. Закрыв глаза он вновь пытается вобрать в рот глубже, к счастью, не особо большие размеры чужого члена позволяли достигнуть основания без особых проблем. Хотя первые несколько попыток Аякс несчастно давился и отстранялся, только чтоб откашляться. Сейчас же он уверенно упирается носом в чужие лобковые волосы, чувствуя себя никем иным, как покорителем гор. Весьма хуевых гор. Неожиданно Тарталья чувствует, как во рту скопилось по-настоящему много слюны и решает попробовать ее сглотнуть, не выпуская чужого члена из глотки. Под сопровождение эмоционального стона сверху, парень снова отстраняется, кашляя. «Ты там что, блять, умираешь? Долбоеб, ливни нахуй» — Я мать твою ебал. — вымученно произносит Скарамуш в войс, перед тем, как снять с себя наушники и отстраниться от игры, чуть отодвинувшись от стола, чтоб заглянуть под него. Их взгляды сталкиваются, когда губы Тартальи вновь смыкаются на чужой головке и, блять, это так по-пидорски, что Скарамуш с радостью бы блеванул, но он же знает, что оба они — гетеро. Потому, чуть подрагивающей рукой он зарывается в чужую рыжую копну волос, толкая ближе на себя. Аякс не сопротивляется, позволяя себя направлять и позволяя вжимать лицом в лобок, заставляя брать член по основание. Он смотрит на раскрасневшегося Скарамуша, как тяжело вздымается его грудь под грязной общажной футболкой, как его дыхание еле стабильное и, неожиданно, чувствует, как сам начинает от такого возбуждаться. Наверное, так у всех гетеро, когда они отсасывают своим бро. Тарталья не мог утверждать, что так у всех и каждый раз, ведь сам впервые занимается подобным, но ставить свои убеждения под сомнения он не осмеливался. Потому да — это точно норма. — Братан, я сейчас... — Скарамуш откидывает голову, Тарталья видит его закушенную губу, слышит глухой и продолжительный стон, когда все тело перед ним напрягается и вздрагивает, а на языке отчетливо чувствуется вкус горячей спермы. От растерянности и не понимания, куда вообще можно сплюнуть, в итоге проглатывает, тут же морщась от осознания. — Еб твою мать, а это по пидорски было! — ругается, отраняясь от члена и вытирая тыльной стороной ладони влажные губы. Тарталья внимательно смотрит на переводящего дыхание Скарамуша, сам не зная чего ожидая. — Ну как бро, стало легче? — Да, вроде. — Вот и славно, братан. Сразу как-то ободрившейся, парень хлопает друга по бедру и натягивает на того обратно одежду, сам же еле выбирается из-под стола, снова прикладываясь головой. Рыжий возвращается к небольшому столу со скатеркой, наливает в рюмку остатки водки из бутылки и тут же осушает. — Мы точно теперь не пидоры? — Обеспокоено говорит Скарамуш, оборачиваясь. — Точно! У меня вон, даже не встал, а у тебя это было технической частью. Все братаны так делают, зуб даю. Тарталья тактично умалчивает, что какой-то отклик и в своих штанах он почувствовал, но это тоже было технической частью. После этого короткого разговора никто из них голос не подавал. Тарталья, допивший содержимое бутылки, плюхнулся на чужую кровать и подпер голову подушкой. Скарамуш доиграл катку, предварительно выключив войс, и тоже вскоре присоединился к Аяксу на постели. За окном уже заметно смеркалось. Людского шума под окном уже не было слышно. Первым голос подал Тарталья: — Бро, я тут останусь на ночь? Скарамуш, доселе тупивший в телефон, моргнул, обдумывая суть вопроса – а сегодня, как выяснилось, он был несвойственно самому себе глух – и пожал плечами. — Как хочешь, бро. Оставайся. Уснули они тоже в тишине. Скарамучча молча расстелил постельное белье и выдал Тарталье подушку. Каждый думал о своём. Казалась, будто бы в воздухе витает какая-то недосказанность или неловкость... Но Аякс, в общем-то, философскими мыслями себя не обременял. Лишь в полудрёме пронеслось у него: «Вот, как-то так... У каждой медали есть две стороны, и однажды все может перевернуться. Тот, кому ты нравился – начинает тебя ненавидеть. Тот, кому ты бил морду – становится твоим другом. Ну а тот, кто казался злобным тираном, становится чуть меньше».