мальчик хочет в тамбов

Заседали, в самом деле, допоздна. Пришлось позвонить Николаю и попросить его встретиться с адвокатами, которые так сильно жаждали потопить «Зималетто», и решить вопрос самому. Про свои настоящие планы Катя не стала рассказывать даже лучшему другу — вся эта ситуация так вымораживала, что делиться этим даже с самым близким человеком было страшно. Хотя, возможно, стоило бы. Коля поддержал бы её, лишний раз напомнив, что она не одна на этом свете. И уговорил бы прекратить все дела с Ждановым и Малиновским — но уж точно не играть с ними в кошки-мышки. Уж тем более бы возмутился Катиной идее переиграть Романа и сказал бы, что она полная дура, которая потеряла инстинкт самосохранения. Катя и сама это знала. Но из чужих уст слышать не хотела — поэтому все откровения отложила на потом. После разговора с Колей Малиновский (совсем неожиданно) усилил натиск — снова, как днём, приобнял Катю и чуть ли не дышал ей в ухо. Пушкарёва вновь изображала милое смущение, хотя на деле хотелось то ли безудержно расхохотаться, то ли бурно расплакаться — от абсурдности ситуации. От чужого горячего дыхания было щекотно, неуютно и хотелось отстраниться; слегка напряжённый взгляд Андрея, мало участвующего в обсуждениях и гораздо больше цедящего виски, почему-то заставлял чувствовать себя виноватой. Немыслимо! Уж если кто в чём виноват, то только эти двое. Может, Жданов, в отличие от Малиновского, и испытывал что-то отдалённо похожее на муки совести, но… Но делать он, конечно, ничего не стал. Тогда о чём мог быть разговор? — Катя, что-то мы совсем притомились, — наконец приступил к осуществлению второй части плана Роман. — Иссохли… Хотя Андрей Палыч, конечно, упорно доказывает обратное. — Он, усмехнувшись, кивнул на сверкающий бокал в руках друга. — Я смазываю мозги, — проворчал Жданов. — Иначе их скрип был бы слышен аж на производственном этаже. — Для президента компании ты слишком самокритичен, — Малиновский покачал головой. — Хотя, ещё немного, и народные волнения в моём животе тоже будет слышно во всём офисе. Предлагаю-ка нам всем переместиться в ресторан. А? — А вот это хорошая идея, — обрадовался Андрей, — а то мой виски уже кончается. — Тогда завтра договорим? — изобразила непонимание Катя. — Нет-нет, что вы, Катя, — Роман тут же вновь начал тактильную атаку, — без вас и смысла ехать нет. Что толкового может придумать этот, — кивок на друга, — абсорбент? — Какой ещё абсорбент, Малиновский? — Поглотитель какого-либо вещества всей своей массой, — машинально ответила Пушкарёва, которая всегда училась на одни пятёрки. И не удержалась от колкости: — Думаю, не нужно объяснять, какого именно вещества. — Браво, Катюш, — похлопал в ладоши смеющийся Роман, — вы сегодня остры на язык. Мне нравится, когда у вас такое настроение! — Просто слишком удивилась вашим познаниям в химии, Роман Дмитрич, — обезоруживающе сверкнула брекетами Пушкарёва. — Я не такой пропащий, как вы думаете. Даже знаю разницу между абсорбентом и адсорбентом. Вот если бы ты, Палыч, не всасывал виски со скоростью звука, а обтирался им при простуде — это была бы адсорбция. — Ну, обтираются вообще-то водкой, — внесла коррективы Катя. — Хотя... — О, нет, Жданов водку не признаёт, — хмыкнул Роман. — Он, как истинный модник, даже напитки подбирает под цвет глаз. — Да ну вас, — обиделся Андрей. — Тоже мне, нашли тут химический элемент. Мы едем или где?.. — Сразу видно, Палыч, что у тебя по химии было два. Ты никакой не элемент, а агрегатное состояние — что-то вроде жидкого, но никак не твёрдое. Всё-всё, едем! На секунду Кате даже стало жаль Андрея. ...Приехали в какое-то задрипанное место со странным контингентом. За столиками восседали вульгарно накрашенные женщины в юбках сомнительной длины и мужчины, лысины которых в свете ламп сияли, как шары для боулинга. Неуютно. — ...Почти как дома, — огляделся Жданов, еле сдерживаясь от неприязненной гримасы. Видимо, отвести Катю Пушкарёву в приличный ресторан, где Романа и Андрея могли бы узнать знакомые, друзья постыдились. Стало жгуче, до тошноты обидно. А, впрочем, какая разница, где творить гадости — в месте, где идеально накрахмалены скатерти, или в месте, где липкие и грязные полы? Итог — всё равно один. Катя что-то говорила про работу цехов и про идеи извлечения новой прибыли — но слушали её вполуха. Роман кивал, как китайский болванчик, и улыбался, судя по всему, мысленно готовясь к вечеру наедине; Андрей продолжал накачиваться виски, будто это ему, в конце концов, предстояло проворачивать коварную операцию по соблазнению страшилы. В итоге он позвонил — или сделал вид, что позвонил — Кире и, рассыпавшись в многократных извинениях перед Катей и Романом, смылся. Точнее, вышел из заведения не самой устойчивой походкой. Малиновский же оставался практически трезвым и ничем не выдавал своего ужаса — что ж, его выдержке можно было только позавидовать. — Ну что, Роман Дмитрич, — спросила Катя, — может, тогда и мы по домам? Поздновато уже. Меня родители ждут. — Кать, ну я думаю, с вашими родителями ничего страшного не случится, — заверил её Малиновский, — если мы посидим ещё немного. Вы же не против? — Зачем? — она пожала плечами. — Начальство… то есть Андрей Палыч... всё равно разошлось. Смысл обсуждать что-то без него? Роман подлил многострадальный виски себе и яблочный сок Кате, которая пить принципиально отказалась. — А почему обязательно нужно обсуждать рабочие вопросы? — как будто искренне удивился он. — Работы сегодня и так было достаточно. Катя, разве мы не можем с вами просто поболтать о жизни? — Мы? С вами? — Пушкарёва пригубила сок и хихикнула. — Да о чём? — О чём угодно! Видите, химию мы с вами оба знаем хорошо. Я уверен, что могут найтись ещё какие-то точки соприкосновения. — Но… я не понимаю, — нерешительно улыбаясь, Катя помотала головой, — зачем вам это? Вы бы могли сейчас коротать вечер в приятной компании. И, самое главное, в привычной вам. — Надо иногда забывать о привычном, — Роман, сидящий напротив, наклонился поближе, — и погружаться в новое. Да, Кать, я понимаю, как это всё странно выглядит со стороны! Главный бабник «Зималетто» неожиданно проникается симпатией к нестандартной секретарше. В это сложно поверить, — он положил руку на грудь, — очень сложно. — Действительно сложно. Катя спрятала лицо за стаканом, якобы пряча робость, а на самом деле — желание рассмеяться такой откровенной лапше на её несчастные уши. С одной стороны, Романа нужно было убедить в своей влюблённости; с другой — даже в своём притворстве Катя не собиралась быть настолько лёгкой добычей. Её целью был не только ответный обман, но и порядочная такая трёпка нервов в процессе. Баш на баш. — Просто, — Роман замялся, и Пушкарёва впервые увидела его, пусть и ненастоящее, но смущение, — вы сами понимаете, мы столько времени проводим вместе… Почти круглые сутки. Некоторые со своими семьями столько не общаются. Вот и мы с Андреем и с вами — почти что уже семья. Вы очень легко стали частью нашего союза. — Роман Дмитрич, ну что вы… — Нет, нет! Это так и есть. Вы, Кать, столько всего для нас сделали. Это просто невозможно оценить! Мы с Андреем вообще не думали, что можно будет найти человека, который будет предан компании наравне с нами. А тут вы — как снег на голову. Вы просто спасительница, Катя. Но, — Малиновский чуть нервно провёл рукой по своим волосам, — это неправильно, что вы — практически часть семьи, а мы так мало о вас знаем. То есть… я. Я так мало о вас знаю. Мужчина не стал церемониться и взял Катину руку в свою; развернул её беззащитной ладонью наверх и осторожными, скользящими движениями пальцев начал её поглаживать. Катя, чувствуя подступившую к горлу горечь, сказала потерянно: — Но я и так готова всё для вас делать. Необязательно тратить на меня время, которое вы могли бы провести с большей пользой. — Нет, ну так никуда не годится! — по-лёгкому рассердился Роман. — Катя, вы наверняка знаете, что меня очень сложно заставить делать то, что я не хочу… Да ладно?.. — ...даже Жданову это практически не под силу. Так что не говорите глупых вещей. На самом деле, я даже рад, что сегодня мы наконец не нашей святой троицей. Наконец я могу с вами пообщаться наедине, а то от Андрея иногда становится тесновато. Я согласен, — Малиновский обвёл рукой окружающую их обстановку, — сложно это назвать свиданием, которое я вам предлагал. Но как подготовку к свиданию мы это можем засчитать? — Вы сейчас серьёзно?.. — охрипшим голосом спросила Катя. — Нет, я понимаю, днём мы разболтались, но… Да что с вами случилось, в конце концов? Роман посмотрел на неё долгим, очень пристальным взглядом — в нём не было ни капли привычного легкомыслия. Скорее, в тёмной зелени его глаз так искусно были показаны волнение и ожидание. А, может, волнение было и настоящим — Роман же работал на результат, и этот результат напрямую зависел от поведения Пушкарёвой. — Вы мне очень нравитесь, Катя. Это, верите вы в это или нет, правда. Может, так и не должно было быть, но, наверное, когда столько времени проводишь с одной и той же женщиной бок о бок, это неизбежно. Боюсь, я к вам прикипел. — Роман поднял свой бокал. — Давайте выпьем за вас? Хотя нет. Давайте лучше, — он понизил голос, — за нас. За нас с вами. Катя машинально подняла свой стакан с соком. Нужно было изображать растерянность, что у неё выходило вполне хорошо — потому что она и так не могла придумать, что ей ответить на такую откровенную ложь. — Вы, наверное, устали сегодня. Вам нужно выспаться хорошо. Роман лишь миролюбиво улыбнулся и придвинулся поближе, не давая ей ни одного свободного вдоха. — Понимаю, мне нужно время, чтобы переубедить вас. Но я найду слова. Главное, чтобы вам это было нужно. Вы же не шутили тогда, днём? — По поводу? — Ну, что вы выбрали бы меня. — Нет, конечно, — спешно ответила Катя и испуганно стушевалась: — Но это вовсе не обязывает вас к чему-то! — Я знаю, Катенька, что вам не занимать ума, — губы Романа вновь оказались возле её уха, — и что вы бы меня точно ни к чему не обязали. Это, кстати, очень подкупает… Зазвучала бодрая, громкая музыка. — Пойдёмте потанцуем? — П-пойдёмте… Роман услужливо помог ей подняться, и они пошли топтаться друг напротив друга, прилипая подошвами к липкому полу. И никого вокруг них, они одни — позорятся. Малиновский, Пушкарёва и его руки на её талии — фантасмагория какая-то. Казанова, трепетно обнимающий царевну-лягушку. Такого и в самом бредовом сне не привидится. Сколько в своих фантазиях она представляла такой момент с Андреем? Чтоб он её прижимал поближе к себе, говорил своё томное «Катенька», а она могла доверчиво уткнуться носом ему в грудь? И было бы так хорошо. Всё, всё разбил. И всё равно, даже сейчас, в этом странном танце, она, прикрыв глаза, продолжала мечтать. Образ в её голове, чистый, непорочный и неприкосновенный, у неё всё равно никто отнять не сможет. Из мечтаний, отгораживающих от кошмарной реальности, Катю вырвало осторожное прикосновение губ к её губам. «Это вы зря так поторопились, Роман Дмитрич», — где-то на краю сознания промелькнула острая мысль. Нет, она понимала, чем всё может закончиться, но на деле её резкий испуг и неприятие были такими настоящими, что пощёчину Малиновскому она зарядила конкретную. В Кате к этому странному вечеру вообще хорошо начали уживаться горячее отчаяние и холодный рационализм. Рациональная часть тут же подсказала: поведение убегающей добычи только раззадоривает охотника. Особенно того охотника, от которого в принципе никто не сбегает. Постаравшись справиться со странным клокотанием в горле, она тихо выдохнула: — Это слишком много для простой подготовки к свиданию… Роман Дмитрич. Когда она забрала свою куртку со стула, Роман вышел из оцепенения и попытался её задержать, схватив за руку: — Катя… Катя, ну да, я болван! Пожалуйста, не уходите так быстро. Но Катя осталась непреклонна: — Я устала и хочу домой. Спасибо за приятный вечер. — Кать, ну давайте я вас хотя бы отвезу. — Вы хоть немного, но выпили, Роман Дмитрич. Не нужно. И, вырвав свою руку из его, пулей унеслась прочь. Малиновский, видимо, попытался её догнать, но она успела спрятаться за углом кафе. Уже сидя в пойманном наспех такси, она еле сдерживала слёзы. Сердце возмущалось и страстно восставало против всего происходящего. Что, если бы она не услышала тот самый проклятый разговор и принимала всё сказанное сейчас за чистую монету? Неважно, Андрей бы это в итоге был или Роман — они бы врали ей, а она бы слушала. Вот эти слова про семью — они ударили по Кате больнее всего. Она ведь точно поверила бы! Она бы радовалась, как ребёнок, что её приняли и считают своей. А потом открылась бы правда, и она бы, наверное, умерла. А если бы это ещё и Андрей говорил — умерла, воскресла, чтобы помучиться, и снова бы умерла. Как так можно поступать с людьми? Как за таким, на первый взгляд, весёлым и приятным нравом может скрываться такое пустое равнодушие? Нет, это всё-таки хорошо, что она всё знает, и что она во всеоружии. Очень хорошо. И почему-то Катя на сто процентов уверена, что своим стремительным бегством с поля боя только раззадорила Романа. Опыта практически ноль, а всё равно — почему-то уверена. Что это, обострившаяся женская интуиция? Или внутри неё начала просыпаться годами дремавшая стерва?