мальчик хочет в тамбов

несколько месяцев спустя Это было нечто странное: с Катей Пушкарёвой захотела пообщаться Кира, свет зималеттовских очей, Воропаева. Пообщаться не об Андрее Жданове. Пообщаться не о том, какая Катя стерва, и как ей здесь, в «Зималетто», не рады. И даже не по рабочим вопросам. Кира хотела поговорить о Славе, зачем и пришла в Катин кабинет. Села перед ней чинно, благородно, слегка отстранённо. Как будто её заставили сюда прийти. На аркане тащили. Пушкарёва отдала бы что угодно — всё, что у неё было, — чтобы понять, что вообще происходит в этом мире. Наступает конец света? Угроза глобального потепления или, наоборот, вечной мерзлоты? Сдвиги тектонических плит, которые своими вибрациями как-то странно влияют на поведение людей? Или просто в Москве слишком знойное лето, и Воропаева схлопотала солнечный удар? Непонятно. — Непонятно, — помотала головой Катя. — Кира Юрьевна, а почему вы с этим вопросом пришли именно ко мне? — Ну, — нервно усмехнулась Кира, проведя рукой по своим светлым волосам, — вы же пока ещё президент «Зималетто». И за всех сотрудников, и за взаимоотношения между ними отвечаете именно вы. — Я? — Пушкарёва выпала в осадок. — Простите меня, конечно, но мне казалось, что ваши взаимоотношения со Славой распространяются за пределы рабочих. Вряд ли это в моей компетенции. — Я верю в ваши способности, Катя, — заверила её Кира, а Катя подумала: не пьяна ли она? — В вашей компетенции всё. Отношения Андрея с Лариной тоже распространялись за пределы рабочих, и, тем не менее, вы не остались в стороне. Помните? — Помню, — закусила губу Пушкарёва, — как же забыть. Вы пришли сюда меня обвинять? — Боже упаси! Это я так, — хмыкнула Кира, — к слову. Вы на многое способны. Даже из заядлого бабника Малиновского-старшего сделали человека. Не знаю, конечно, на сколько, но до этого никому такое не удавалось даже на пару недель. Пушкарёва, крутя карандаш между пальцев, задумчиво прищурилась. Нет, кажется, Кира всё-таки была трезва. Очевидно, она затеяла какую-то странную игру; только правила её были непонятны. — И поэтому вы хотите узнать у меня, что делать с Малиновским-младшим? Может, стоит обратиться непосредственно к Роману?.. Они братья, и вы с Ромой знакомы давно. По крайней мере, — Катя тихо фыркнула, — у вас есть хоть какое-то взаимопонимание… — ...не то, что у нас с вами, — закончила за неё Кира. — Вы же это хотели сказать? — Ну, что-то вроде. — И, тем не менее, я хочу поговорить с вами. — Воропаева отвела свой пытливый взгляд от Кати и уставилась куда-то в потолок. Замялась. Как будто собиралась с силами выдать что-то такое, от чего бы у Пушкарёвой окончательно поехала крыша. — С Ромой… да, можно было бы, но он мужчина. И, вы правильно заметили, Славин брат. Он не оценит мои метания. А с вами… У меня ощущение, что именно вы сможете меня понять. По-женски. Я просто помню, как Андрей за мной когда-то ухаживал — так же, как и Слава сейчас. Он был таким же пылким, таким же влюблённым. Но, тем не менее — это всё закончилось. И, — Кира снова перевела свой усталый взгляд на Катю, уже без какого-либо отголоска иронии в нём, — я просто боюсь, понимаете? Слава, он замечательный. Он мне очень нравится! С ним я вспоминаю себя такой, какой была раньше. Но что если всё это повторится? Вдруг я отвечу ему взаимностью и точно так же перестану быть ему интересна? Я не представляю, — порывисто взмахнула она рукой, — как переживу это ещё раз. Честно, на Катю это произвело впечатление. Меньше всего она ожидала, что Кира всем этим решит поделиться именно с ней. Решит приоткрыть страхи своей души — именно перед ней. — Я удивлена, Кира Юрьевна, — озвучила свои мысли Пушкарёва, — что в качестве собеседника по таким личным вопросам вы всё-таки выбрали меня. Это так... странно. Но... Зачем представлять? Зачем думать о том, как будет дальше? Это значит изводить себя понапрасну. Мне кажется, вы зря настраиваете себя на негативный сценарий. Славик — это не Андрей. И у вас есть шанс начать всё сначала. Не повторять тех ошибок, которые вы уже совершили. — Вы намекаете на моё поведение с Андреем? — глаза Киры остро блеснули. — Конечно, всё «Зималетто» считало, что я веду себя как-то не так. Ревную зря, извожу, придираюсь... Да, может, и зря. Но если вы думаете, что мне это было в кайф — вы очень сильно заблуждаетесь. Как раз-таки именно этого я и не хочу. Сейчас, когда у меня никого нет — я как будто в небольшом безвременьи. А потом... Больше всего я боюсь этого «потом». Последнее Кира сказала практически шёпотом. Может быть, надеялась, что судьба её не услышит, и такое страшное «потом» никогда не наступит. — Так вы поэтому пришли? — внезапно осенило Катю резкой догадкой. — Вы хотите узнать, как у меня получается не бояться будущего, встречаясь с Ромой? Потому что, — улыбнулась она, — в вашем понимании с таким человеком, как он, вообще нельзя рассчитывать на какое-то будущее? Воропаева посмотрела на Пушкарёву так, что сразу стало понятно — именно это она и хотела узнать. — Вы очень проницательны, Екатерина Валерьевна, — сжала она свои тонкие губы, — даром что президент. У вас как-то всё так легко получается. Захотели — и околдовали Андрея. Заставили его поверить вам безоговорочно и отписать на себя компанию. Захотели — заполучили кресло руководителя. Захотели — влюбили в себя чуть ли не главного бабника Москвы, да так, что он и не думает смотреть в сторону других девушек. Все эти пункты звучали, как пункты из вынесения судебного приговора, хлёстко и холодно, но затем Кира как-то обмякла и сгорбилась. — Просто как? — задала она главный вопрос, который, видимо, мучил её на протяжении долгого времени. — Катя, как вы умудряетесь жить настолько легко? Катя вновь покачала головой. Тетрадки с рецептами счастья и лёгкой жизни, которую можно было бы передать из рук в руки, чтобы Кира смогла их переписать и выучить, у неё не было. Никаким секретным знанием она не обладала. — Вы знаете... Кира, — рискнула она не использовать отчество, раз уж так сделала сама Воропаева, — мои отношения с Ромой начинались тоже далеко не гладко. Это было очень некрасиво… И с его стороны, и с моей. Я меньше всего думала о том, чтобы мы друг друга полюбили. Мне просто хотелось отомстить ему за... некоторые вещи. — Кира уставилась на Катю с неподдельным интересом; судя по всему она вообще была не в курсе этой истории, да и слава богу. — И я не знаю, как из этого всего появилась любовь. Я вообще этого не понимаю! Как живой цветок среди безжизненных камней. Может, потому, что мы ждали именно друг друга, а не кого-то другого. Я до сих пор иногда так удивляюсь тому, что всё это произошло именно с нами, понимаете? Наверное, поэтому у меня не получается сомневаться или бояться. В меня просто не вмещается сомнение. Это как, ну... Всю жизнь быть слепым, а потом внезапно прозреть. Ты так радуешься тому, что что-то видишь, имеешь такую возможность, которой раньше у тебя не было, что у тебя и мысли нет бояться: а вдруг я снова ослепну? Просто нет на это времени. Воропаева выглядела изумлённой; судя по всему, она не ожидала такой отповеди. Что говорить, Катя и сама от себя её не ожидала. Если бы ей кто-нибудь с утра сказал, что она будет откровенничать с Кирой — Катя первая рассмеялась бы этому человеку в лицо и попросила бы его сделать МРТ головного мозга на предмет каких-либо патологий. Ну не могло такого быть, не могло! И, тем не менее, это было. Впрочем, могла ли она когда-то предполагать, что будет встречаться с Малиновским? То-то и оно. — Поэтому всё, что я могу посоветовать... Если я вообще имею право советовать, — заключила Катя, — подумайте о том, что вы приобретёте, если дадите Славику шанс, а не о том, что потеряете. Не бойтесь того, что вы снова ослепнете. Мне кажется, скорее, Славик ослепнет, чем вы. Он же жить без вас не может, вам каждый подтвердит. И вообще, — решила она свести всё к юмору, — пожалейте, наконец, весь наш доблестный коллектив! Потому что Слава своей любовью проел мозги не только вам, но и нам всем тоже. Даже Женсовету, хотя вы знаете, как это сложно — они сами кому угодно мозг проедят. Дайте людям вздохнуть свободно, не мучайте своего верного воздыхателя, а? Кажется, получилось; Кира невольно прыснула — и это тоже было странно. Катя практически никогда не видела Воропаеву смеющейся. По крайней мере, после её реплик. Пушкарёва тоже рассмеялась — легко и беззаботно. И в этом смехе наступило какое-то необъяснимое единение. — Ну, раз Женсовет страдает, — отсмеявшись, ответила Воропаева, — то ситуация действительно серьёзная. — Серьёзнее некуда, — кивнула Катя. — Ситуация экстренная. — Вы думаете, всё получится?.. — Кира спросила это с такой надеждой, будто именно от Катиного ответа зависело вся её грядущая жизнь. — Я не могу этого обещать. Никто не может этого обещать. Но у вас есть все шансы на счастливую жизнь. Забудьте про Андрея, и про то, как было с ним. Начните с чистого листа. — Хорошо. Я вам поверю. Впервые в жизни, но поверю. Когда Кира уже открыла дверь, чтобы покинуть президентский кабинет, Катя не удержалась и всё же окликнула её: — Я всё равно удивлена, что вы решили довериться мне. Но если я смогла хоть чем-то вам помочь, то я рада. Воропаева пожала плечами, и была в этом пожатии какая-то необычная для неё беспечность. Что-то неуловимо менялось в ней; прямо сейчас, в настоящий момент. — Вы думаете, я не удивлена? Я сама себе не могу до конца объяснить то, что делаю в последнее время. Но, может, и не надо ничего объяснять?.. После этих слов дверь захлопнулась, а Катя осталась сидеть в лёгком оцепенении. Действительно, может, не надо? Затем пришла неожиданная мысль: она и Кира встречаются с братьями и впоследствии могут стать одной семьёй. После этого оцепенение стало крайне тяжёлым. *** Посетители, впрочем, не кончались. — Мы идём обедать втроём! — не терпящим возражений тоном отрезал Жданов. — Я с вами. — А, может, всё-таки нет? — прищурился Рома и кинул хитрый взгляд на Катю. — Я обедал с тобой всю прошлую неделю. Можно нам как-то уединиться с моей законной девушкой в законный перерыв? — Ром, — примирительно прервала его Пушкарёва, — не надо бросать друга одного. — Вот именно! — горячо согласился Андрей. — Вот именно. Вам, конечно, прекрасно, голубкам. За-ме-ча-тель-но. Мы с Тамарой ходим парой. А мне с кем обедать, а? С Кирой, которая на меня волком смотрит? Или с Клочковой, которая похожа на трёх голодных волков одновременно? Или, может, к Женсовету присоединиться? Слушать, как Маша в очередной раз обиделась на Федю, а Пончева в очередной раз села на супер-диету? Спасибо, друзья, я вам очень признателен! — Жалоба не засчитана, — сокрушённо цокнул Малиновский. — Как вариант, ты можешь пообедать со СВОЕЙ девушкой. Ну, с той, которую ты от нас третий месяц скрываешь. В крайнем случае мы могли бы пообедать вчетвером. Не думал об этом, дорогой друг? — МОЯ девушка, — с нажимом выделил Андрей, — человек ещё более занятой, чем любой из нас с вами. — Она из налоговой? — уточнил Малиновский. — Или депутат? Сидит придумывает новые законы? — Да, — фыркнул Андрей, — вот один из них: мужчинам с фамилией Малиновский провести обязательную кастрацию. Как тебе? — Как-то удручающе, — Рома печально покачал головой, — не вдохновляет. — Совсем не вдохновляет, — подтвердила Пушкарёва, тихо хихикнув, — может, можно обойтись простым и надёжным поясом верности? Малиновского настолько передёрнуло от ужаса, что он, особо не думая, предложил совсем не типичный для себя вариант: — Если что, я просто женюсь на тебе, — приобнял он Катю за плечико, — и быстро стану Пушкарёвым. — План надёжный, как швейцарские часы. — Катя посмотрела на Рому с огромной долей иронии. — Ты настолько испугался пояса верности, что даже готов пойти в ЗАГС? — Катя, советую запомнить этот момент, — подключился Жданов с огромным энтузиазмом. — Можешь считать это предложением руки и сердца. Кто-то теперь не отвертится. — Да потому что, — возмутился Роман, — женитьба это самый гуманный вариант из всех прозвучавших. И не надо, не надо на меня так смотреть! Я сам не думал, что когда-то такое скажу. — Сказать это одно, — Андрей распахнул дверь кабинета, пропуская сладкую парочку твикс на выход, — а реально взять Катю в охапку и пойти с ней в ЗАГС слабо? — Я не понял, ты меня сейчас на понт берёшь? — ведя Катю за руку к лифтам, Рома недоумённо оглянулся на друга: — Заметь, когда ты встречался с Кирой, я так себя не вёл. — А, может, мы просто пойдём и поедим? — жалобно воззвала к совести мужчин Пушкарёва, внутренне чувствуя, что шуточный разговор заходит куда-то не туда. — Молча. — Да я-то что. — Андрей развёл руками, делая вид, что он максимально не при чём, но глаза, в которых таилось огромное веселье, выдавали его с головой. — Слабо же не мне. А Малиновскому. Малиновский резко нажал кнопку лифта и крепко-крепко обнял Катю со спины, будто бы защищая от посягательств внезапно взволнованного матримониальными вопросами Жданова. Катя ласково провела ладонями по Роминым запястьям. — Рома, — тихо сказала она, — спокойно. Но, кажется, было поздно. Матримониальный вопрос встал ребром. — То есть ты на самом деле думаешь, — прозвучало где-то возле Катиного уха, — что мне слабо? Уверен? — Малиновский, собака, я ж тебя знаю, как облупленного. — Жданов очень шумно и демонстративно вздохнул. — Ты и женитьба несовместимы. Я меньше удивлюсь, если увижу Милко с женщиной, чем тебя в свадебном костюме. Ну, я не знаю, что тогда произойдёт. Небо упадёт на землю? — Считай, что небо уже падает, — бодро ответил Роман. — Катя, где у нас ближайший ЗАГС? — Рома!!! — от шока взвизгнула Пушкарёва. — Перестань нести ерунду! Двери лифта распахнулись, и, вырвавшись из крепкой хватки, она забежала внутрь. — Почему это ерунду?! — Потому что ты не в себе. А ты, — обратилась она к Андрею строго, как учительница, — перестань его провоцировать. Детский сад какой-то! Штаны на лямках! — Катя, да мы же просто шутим… — начал было Жданов. — Но паспорт у меня, кстати, с собой! — похлопал себя по карманам Малиновский. Выпучив глаза в ещё большем ужасе, Катя выставила ладонь вперёд и нажала кнопку нулевого этажа. — Я обедать, а вы разбирайтесь сами! Кстати, — фыркнула она, покрутив пальцем у виска, — можете сделать предложение друг другу. Придурки. Когда лифт плавно тронулся, Пушкарёва прислонилась к стене и выдохнула. Только этого ей для полного счастья, пожалуй, и не хватало. Предложения руки и сердца, сделанного на спор. Нет, она, конечно, никогда не испытывала особого трепета перед всеми этими традиционностями-кольцами-букетами, но не настолько же! А если вдруг, ну, чисто теоретически, у них с Малиновским когда-то появятся дети? Абстрактные такие дети, которые возьмут и абстрактно спросят: мама, а как папа сделал тебе предложение? И что им отвечать? Предложение мне сделал не папа, а дядя Андрей за него. Просто папочка ваш такой человек — легко ведётся на провокации. Да что говорить, и вы-то у нас появились, потому что дядя Андрей в срочном порядке захотел стать крёстным и задолбал вашего папу до умопомрачения. Ну, ужас же! Жданов и Малиновский, которые так и остались стоять на месте, переглянулись. — Предсвадебный мандраж, — глубокомысленно прокомментировал Роман. — А у тебя реально паспорт с собой? — тихо спросил Андрей. — Так да. Вон, — вытащил Малиновский документ из кармана, — любуйся. — Ром… Я шутил, если что. Настроение просто такое. Ну, ты же знаешь. — Да я прекрасно понял, какое, — Рома ехидно глянул на Андрея, — хотел перевести стрелки с себя и своей тайной дамы на нас. Но поздно. С шутками нужно быть аккуратнее — я теперь задумался. — Так раздумайся. Тебе же это никогда ничего не стоило. — Раньше не стоило, — Рома пожал плечами, — но это Катя. Ты пошутил, но мне не хочется, чтобы она даже в шутку решила, что я намеренно избегаю этой темы. Что я хоть в каком-то моменте своей жизни от неё отказываюсь. Хотя — я уверен, что она так и не решит. Но всё равно. — Ром, ты что, боишься? — осенило Жданова, и он ошалело уставился на лучшего друга. — Роман Малиновский умеет чего-то бояться? Малиновский промолчал, уставившись в стену, но Андрей не сдался: — Ром! — Ну чего? Да, боюсь! Мне не хочется быть плохим или безответственным в её глазах. — Рома вновь нервно нажал на кнопку: — Мне, который раньше мог быть каким угодно в чьих угодно глазах. Потому что однажды я проснулся и просто подумал — а что будет, если я её вдруг потеряю? И меня чуть не стошнило. Такая вот хрень, Андрей. Называется эффект Пандоры. Лифт, доставивший сбежавшую Пушкарёву вниз, вновь вернулся обратно и распахнул свои двери для оставшихся. — Ты идёшь? — поторопил зависшего Жданова Малиновский. — Ага, — Андрей тоже шагнул внутрь, и они, наконец, тоже поехали вниз. — Ну теперь я понимаю, в кого Слава такой пылкий. А казалось-то… — Ой. Ну давай, начинай шутить. — Ты, кстати, когда-то мне сказал, что Катя — не хрустальная, и что над ней не надо трястись. Помнишь? — Так Катя и не хрустальная. — Роман посмотрел на друга, как на последнего придурка. — Это я — хрустальный. Гусь. Как выяснилось. Вот здесь Жданов наконец-то перестал иронизировать, подначивать, издеваться и, успокаивающе потрепав Рому по плечу, сказал вполне уверенно: — Не бойся, Катя тебя не уронит. — Ухмыльнувшись, добавил: — Она тебя на самом деле любит. Думаю, не надо объяснять, что это значит — когда тебя любит Катя Пушкарёва. — Надеюсь, тщательно завуалированное сожаление в твоём голосе мне сейчас только слышится, — Рома прислонил ладонь к уху, — а, Палыч? С сердитым добродушием Андрей легко ударил Рому по этой самой ладони. — Да харе кривляться-то, болван. — Торжественно, будто бы обращаясь к огромной публике, он объявил: — Моему лучшему другу повезло, необыкновенно повезло! Он понял, что такое настоящее чувство. Его жизнь наконец-то стала осмысленной и хоть чем-то отличается от жизни примата! Что говорить, он стал румянее и здоровее! — А затем добавил уже гораздо тише, смотря на Романа в упор: — Всё, что я могу — это страшно за него порадоваться. Я ясно выражаюсь? — Палыч, — Малиновский разулыбался, — по тебе плачет Бродвей. — Приятно, что хоть кто-то по мне плачет, — закатил глаза Андрей. Двери открылись, и друзья вышли на парковку. — Ну что ж, мы снова едем обедать вдвоём. — Кате не позвонишь? — Зачем? Она наверняка убежала за Женсоветом. Тем более, я и так знаю, что она скажет. — И что же? — Иуда Дмитрич, ваш психологический возраст — три года. Перезвоните, когда в яслях будет выпуск. Андрей хохотнул. — Тогда у нас много времени. — Он достал из кармана ключ и лёгким нажатием кнопки открыл стоящую неподалёку машину: — Поехали? — Только если ты мне расскажешь, наконец, про свою депутатшу, — предупредил Малиновский. — Это просто свинство — столько времени встречаться с одной и той же и даже её фото мне не показать! — Так и быть. Я думаю, что скоро вас познакомлю. — Да неужели я удостоился такой чести! — Ром, — улыбнулся Жданов, — мы все меняемся. Не только ты, но и я тоже. Прости за скрытность. Но я хотел, чтобы в этот раз всё было по-другому. Не как было с Кирой, перед всеми напоказ — а тихо, спокойно. Только для меня. Не обижайся. И садись давай в машину уже, я жрать хочу! И Рома, улыбнувшись в ответ, конечно, сел. Потому что меняться в этом мире могло что угодно. Погода на улице, цены на квартиры, должности в «Зималетто», они сами, Жданов и Малиновский, тоже — вполне. Но что оставалось неизменным всегда — так это то, что у них всегда и всё было по любви.