***
- Знаешь, я все никак не могу выкинуть того человека из головы, - Джехен глядит в распахнутое окно, откуда было слышно чириканье птиц и звуки проезжающих машин, а мысли о мужчине, которого он встретил сегодня утром в коридоре, все никак не могут покинуть его. Это было так странно, за столько лет тесно соприкоснуться с человеком, который утратил кого-то близкого, кого-то любимого. Чон думал о смерти, причем чаще, чем могло бы показаться со стороны его друзьям и брату, однако такие мысли не могли не посещать его, ведь он сам не знал, сможет ли вообще выжить. Тело слабеет с каждым днем все сильнее, а кожа становится холоднее и холоднее, словно он уже был мертвецом, но все же он никак не мог представить себе, каково это - умереть. Джехен все думал: как сильно будет плакать по нему Сончан, будут ли плакать друзья? После встречи с тем человеком все вопросы отпали сами собой. Будут. Будут и плакать, и страдать, и сожалеть, и жалеть. От того желание жить возросло в нем невероятно, но что он мог сделать со своим больным телом? Все, что Чон мог делать все эти три года, - это ждать, ждать и надеяться, что однажды найдется донор, но шансы были настолько мизерны, что не хотелось тешить себя надеждами. - Ты о том парне, который упал в обморок прямо в коридоре? - Он был так слаб и истощен, потому что у него кто-то умер. Наверное, эти его глаза я буду помнить до конца жизни, - Джехен не может не усмехнуться, когда произносит последнюю фразу, на что Сончан раздраженно стукает его ручкой по лбу. Это заставляет мягко улыбнуться, а и так слабое сердце натужно заскрипеть в груди. - Твой конец жизни наступит минимум через сорок лет, потому что... Джехен не вслушивается дальше в слова брата, снова глядя на окно и думая о том мужчине. Доену дурно. Тяжело отходить от переутомления под капельницей, голова тяжелая, а конечностей будто совсем нет, настолько он ослабел. Мысли снова возвращаются к Чону, и Ким резко подрывается с кушетки, отчего игла опасно натягивается, и он бы вот-вот залил белые полы собственной багровой кровью и умер от ее потери, но вот незадача, врач удерживает его на месте. - Мне нужно идти. - Вы не можете, - он укладывает Доена обратно и успокаивающе поглаживает по плечу, но это мало помогает, потому что мысли вертятся по кругу снова и снова, заставляя забыть обо всем окружающем пространстве и мире в целом. - Знаете, мистер Ким, я многое повидал за годы работы, - и смертей, и чудесных исцелений, и страданий близких по уже ушедшим, и Вам действительно сочувствую. Сочувствую, но не могу перестать думать о спасении чьих-то жизней, ведь это не только моя работа, а еще и призвание. Смысл мира состоит в бесконечном балансе в любой мелочи, и смерть далеко не исключение. Жизнь и смерть уравновешивают друг друга - один ушел, другой пришел в этот мир, и с этим ничего не поделаешь. Не мы придумали природу, не мы создали самих себя, и уж тем более не нам с этим тягаться. - К чему Вы вообще читаете мне все эти бесконечные нотации? Голос Доена слабый, раздраженный и уставший, но мужчина не отступается, как сделал до этого, придвигаясь ближе. - Чону умер, и это реальность, которую Вам в любом случае необходимо принять, однако... даже его смерть может обрести смысл, и этот самый смысл в какой-то мере продолжит его жизнь. Все органы повреждены, мозг больше не функционирует, и лишь его сердце одно-единственное осталось целым и невредимым. Это самое сердце спасет жизнь одного юноши, ему всего двадцать один. Он уже три года ждет подходящего сердца, понимаете? Слезы срываются вниз, и Доен едва слышно произносит, прикрыв лицо ладонью: - Я не могу... не могу так поступить... Доктор тяжело выдыхает, поняв, что больше не в силах как-то воздействовать на Кима, и, прежде, чем подняться на ноги, произносит: - Его зовут Чон Джехен. У него есть младший брат, который о нем заботится, нереализованные мечты и желания. Подумайте, каково будет брату, если донор не найдется, и вспомните себя. Послезавтра мы собираем консилиум, где решим, отключать Ким Чону от аппарата или нет, и тогда сделать уже что-либо будет слишком поздно. Доен усмехается, понимая, что врач давит на все больные точки, лишь бы заполучить сердце Чону, но упрямство и злость не позволяют ему думать дальше этого. Сердце не заполучит никто, и это была точка, которую Ким был намерен поставить раз и навсегда. Мало было Чону страданий и боли? Думать о каком-то консилиуме и аппарате не хотелось, но мысли невольно возвращались к словам врача, который всеми силами пытался спасти какого-то парня. Что ему какой-то человек, с которым он даже незнаком, когда как его Чону больше не может дышать сам? Ким касается губами прежде теплых рук, не в силах оторвать взгляда от спящего Чону, и все льнет, льнет к нему, не в силах расстаться. До консилиума остается всего один вечер и одна ночь, а потом каких-то пару часов до утра, но Доен упорно молчит, намереваясь просто смириться с этой непомерной утратой и окончательно умереть, как натыкается в пустом коридоре на знакомое лицо. Тот самый мальчишка сидит в кресле-каталке, ограниченный какими-то трубками, и пытается достать газировку из автомата, но не дотягивается. Ноги сами несут Кима к нему, хотя хотелось просто пройти мимо, но... - Вот, возьми, - Доен протягивает баночку удивленному юноше, который смотрит на него своими бесконечно тепло-уставшими глазами и неуверенно принимает напиток. Ким сам не понимает, почему вообще продолжает стоять около него и уже разворачивается, чтобы вернуться к Чону, как его окликают: - Вам уже лучше? - Да уж как сказать... Доен действительно не может определить, что чувствует в данный момент и вообще все эти бесконечные невыносимые дни и ночи, однако пытается быть с этим мальчиком вежливым. Хотя бы с ним. Он оборачивается, разглядывая его милое лицо с несколько впалыми щеками, но мужчина отчего-то уверен, что они вполне себе милые и полные, будто у ребенка. Джехен мнется под его пристальным темным взглядом, пока Доен не подходит снова, чтобы начать толкать каталку. - Где твоя палата? Я провожу тебя. - В конце коридора. Доен задумчиво катит Джехена по длинному коридору, пытаясь позабыть обо всем на свете хотя бы на мгновение, но тяжелые мысли снова и снова одолевают его, будто окутывая этим отвратительным, склизким мраком. Доен бы сам свое сердце отдал, чем позволил кому-то растерзать и так покалеченное тело его Чону. - Мы приехали. Джехен как-то радостно вкатывается в палату, где Доен, не сдержавшись, укрывает его одеялом, когда тот забирается в постель, и едва слышно вздыхает, снова задумываясь. Чон разглядывает эти плавные черты лица и острые очертания худого тела, боясь, что Ким может сломаться или исчезнуть в любую секунду, но разве реальность была не такова, что он уже был сломлен? - Хотите фруктов? У меня есть, правда, только персики, простите, слишком их люблю, вот брат и носит... - Да, давай. С Джехеном тепло, внутри на мгновение становится легче, хотя и на частицу, и Доен вдыхает чуть больше, чем обычно, хотя до этого момента казалось, что он совсем перестал дышать. Чон рассказывает о своем детстве, о том, в какие неловкие и смешные ситуации он попадал с Сончаном, показывая свои милые ямочки во время кратких улыбок, и это настолько очаровывает затихшего и истощенного Доена, что он едва заметно улыбается сам дрожащими губами. Джехен яркий, теплый, бесконечно теплый, Доен слышит в каждом его слове добродушие и некое смирение, пока в его голову неожиданно не приходит осознание: - Ты Чон Джехен, которому нужна пересадка сердца? Джехен пораженно застывает, вдруг боязно обхватывая себя за плечи и отводя взгляд, словно его только что пристыдили в каком-то проступке. Он не хотел, чтобы Доен узнал о его недуге, ведь так он не мог чувствовать себя полноценным рядом с ним, таким человеком, который бы мог защитить его от всех невзгод и всей боли. Рядом с таким сильным Доеном он чувствовал себя как никогда слабым. - Да. Уже три года жду, но все никак не получается. Это ничего, главное, не терять надежды, правда? От одного стыдно, что Сончану в этом году экзамены сдавать, а он со мной возится. Это я должен о нем заботиться. Доен протягивает ладонь, чтобы погладить мальчишку по пушистым волосам, и отвечает: - У него обязательно все получится. И у тебя тоже. После этих слов он поднимается на ноги, стремительно возвращаясь в палату, - легкие снова сковало этим непонятным грузом, а руки тряслись от осознания. Чон Джехен не какой-то безликий незнакомец, а совершенно чуткий, добрый и теплый человек, который стоит на пороге смерти. Доен может дать ему жизнь, может подарить ее, но эгоистично держит в своих руках Чону, которому уже никто помочь не в силах. Чону лежит под аппаратом, неподвижный, сломанный, будто кукла, и такой любимый. Такой теплый и нежный, что слезы наворачиваются на глаза в очередной раз. Глаза болят от бесконечных слез, но Доен плачет, даже не пытаясь остановить их или утереть, пока пытается снова в полной мере осознать глупость своих поступков и решений. Четыре врача стоят около Чону, тихо обсуждая его текущее и прошедшее состояние, а сам Доен стоит в углу и глядит только на своего любимого, не в силах наглядеться. Сколько всего они вместе пережили, сколько чувств испытали. Как Чону подарил Доену открытку с мордочкой собачки, потому что у них не было денег даже на еду в их глупые восемнадцать, как тот целовал его каждый раз, стоило начать хмуриться, как они громко смеялись вечером на Чеджу на берегу моря, и казалось тогда, что это счастье, эти чувства не закончатся никогда, но они прервались разом и так глупо, что Ким не может унять ноющего сердца. - Не отключайте Чону от аппарата, - Доен выдавливает это как-то умоляюще, но врачи только качают головами. - Мы понимаем, как это тяжело, однако нам нужно это сделать ради самого Чону. - Я имею в виду... я согласен отдать сердце Чону, но это должен быть только Чон Джехен. Никто больше. Я отдаю сердце только ему.***
- Как ощущения? Сончан крутится вокруг Джехена в предвкушении, а сам Джехен пытается понять, что он вообще чувствует. Новое сердце стучит в груди туго, отзываясь единым ритмом и ощущаясь под теперь теплой ладонью несколько странно. - Непривычно, - голос хриплый, но Сончан радостно скачет, не скрывая своей широкой улыбки. - О, хен, наконец-то, теперь у тебя здоровое сердце! Но ощущение сладостной тяжести не дает Джехену успокоиться, а мысли о Доене, заставляют его нежно затрепетать.