Mi ami?

Дождь тихонько постукивал по окну длинными пальцами, оставляя мокрые дорожки. Они сверкали при тусклом свете фонарей. Улица давно погрузилась во тьму, изредка проезжала машина, и по потолку скользили белые лучи. Город был пропитан тишиной, которой ему не хватало днем. Приближалось раннее утро, все еще дышало безмятежным сном. Мохиндер сосредоточенно работал с молекулами ДНК. Он был настолько погружен в свой опыт, что не замечал того, что происходит вокруг. В его подсознании сейчас ярко светило утреннее солнце, а жизнь била ключом. Он не чувствовал усталости, потому что эксперимент, который он сейчас проводил, был самым важным в его жизни. Он пытался добиться такого результата, какого не добился даже его отец. В лаборатории он был один впервые за долгое время. Никто не просил его сделать анализ, если он сам того не хотел. Все было целиком и полностью под его контролем, а Бишоп не совал в его дело свой длинный нос. Суреш мог спокойно пройти в соседнюю комнату и посмотреть картины Айзека, не опасаясь, что за это ему будут задавать щекотливые вопросы или бросать взгляды, полные подозрений. В многочисленных коробках лежало будущее, и оно его интересовало. Он отвлекся от хромосом, затерявшись мыслями в кисточках и красках. Удивляясь тому, как быстро день сменился ночью, Суреш встал и включил верхний свет. Он внимательно искал картины, на которых были изображены убийства. Пальцы нерешительно прикасались к холстам, вытаскивая один за другим. Перед глазами мелькали сюжеты, которые не являлись приложениями к сценарию для какого-либо фильма. Они были окнами в грядущее - жестокой, неизбежной правдой. Профессор перешел к следующему блоку картин, который еще никогда не видел. Шершавая поверхность неприятно щекотала пальцы. Прежде Мохиндера не привлекало искусство, тем более изобразительное, но эти полотна были особенными, и они заставляли сердце в груди скакать как бешеное. Образы мелькали перед глазами, портрет за портретом, он не замечал среди них никого из ему знакомых людей. Но все-таки детали так же четко отпечатывались в его памяти, как если бы он сам пережил увиденное или был знаком с данными персонами. Тут он взял в руки последнюю картину из коробки. У дальней стены стояла большая ванная, наполненная водой и пушистой пеной. Справа висело зеркало, а на полке лежало много банных принадлежностей вроде шампуня, мыла и прочей химии. Спиной к нему стоял Нейтан Петрелли, лицо его было изображено в профиль, словно он что-то говорил через плечо. Его талию обнимали чьи-то руки, а на плече лежала голова брата. Их обнаженные тела уверенно прижимались друг к другу, так что картина была далеко не многозначной. Суреш с чувством разрушающегося мира положил творение Мендеса на место и со спутанными, туманными мыслями вернулся к важным научным опытам.

***

Поместье Петрелли. Кто-то настойчиво стучит в дверь. На дворе утро, солнце подсушивает ночные лужи, на деревьях приторно щебечут пташки. Энжела открывает дверь и смотрит на сына, прищурив один глаз. Она явно не рада его видеть. Тот в ответ переминается с ноги на ногу. — Нейтан дома? — Да, - сказала она и скривила губы. Питер нахмурился. — Тебе опять снились вещие сны? — Угу, - она отвернулась от него и вошла внутрь. - Твой брат в душе. Гость последовал следом, попутно прикрыв дверь. — Ты будешь завтракать? — Я не голоден. На этом они разминулись. Энджела последовала на кухню, а Питер - в ванную комнату. В такие моменты она готова была проклинать все на свете, даже своих детей.

***

Нейтан не удивился, когда к его плечам еле ощутимо прикоснулись чьи-то руки. Капли воды приятно пощипывали кожу, побуждали тело пробудиться ото сна, дарили живительные силы. Он не заметил как скрипнула дверь, не услышал каких-то подозрительных звуков. Он молча принял тот факт, что Питер прошел сквозь стену, бесшумно разделся и присоединился к нему. — Как там мама? — Она нас ненавидит. — Я не удивлен, - Нейтан повернулся к нему лицом и прикоснулся мокрыми губами к шее. Это было похоже на поцелуй дождя. Немного нелепо, бессмысленно, но приятно. — Рад, что ты не слышишь о чем она думает. Это невыносимо. - Питер застонал, когда брат прикусил мочку его уха и потянул вниз. Освежающий душ стал покалывающим каждую клеточку костром страсти. Волнующий прилив похоти накрыл все его существо, он обнял Нейтана и прижал к себе. В голове родилась какая-то невыносимая привязанность, по-глупому детская любовь. — Я так скучал... — Прекрати, - прошипел Нейтан ему прямо в ухо. - Теперь не могу эти нежности, просто молчи. Питер прикусил губу и принялся растирать по телу брата гель для душа. Он массировал, очищал, так сказать, и одновременно ласкал его. В этот момент в дверь постучала мать. — Мальчики, вы скоро? - спросила она, прислонившись к двери. Он задумчиво положил голову Нейтану на плечо. Тот обернулся в ту сторону, откуда исходил голос и дал положительный ответ. Послышались удаляющиеся шаги, и Питер продолжил процедуру. — Угадай о чем она думала, - он усмехнулся. — О том же, о чем и я? — Почти, - Питер повернул брата к себе спиной и взял губку. - Она думает, что мы включили воду для того, чтобы создавать шум, заглушать непристойные звуки. В ее воображении мы на полу. Давай как-нибудь устроим ей представление? — Она не раз видела как мы прощаемся. — И что? Это просто поцелуй. — В губы. - Ядовито сказал Нейтан. — Хватит. — Я терпеть не могу, когда у нас все в открытую, когда мы типичные геи. Смотреть как мама нервничает из-за нас, разочаровывается в каждом нашем шаге, порой игнорирует ... невыносимо. Почему нельзя скрывать это? Мы ведем себя неправильно, аморально, мало того, что братья, дак еще и мужчины. Да гореть нам в аду! — Не говори об этом, повторяю. Хватит. - Питер покрутил пальцем у виска. - Это и так у тебя в голове. — И что? Мне от этого не легче. Стою перед тобой. Я разбит, я подавлен, я хочу тебя. Ты осознаешь всю глубь данного противоречия? Моя совесть, мой разум говорят мне одно, а самообладание и тело подводят. Они кричат и взывают к чему-то, поэтому я сломлен. Питер вылез из ванной и принялся ожесточенно стирать с себя пену полотенцем. С наполовину грязных мыльных волос на тело падали капли остывшей воды, от этого становилось холодно, по телу ползли мурашки. Чувство отверженности заползало под кожу липкими лапами. Нейтан внимательно следил за движениями брата. Взгляд его скользил, растерянно путался в его волосах, он дышал прерывисто как после истерических рыданий. Когда Питер разобрался с внешним видом и прикоснулся к дверной ручке, брат спросил: — Ты меня любишь? — Нет.