Sex sleep eat drink dream

      Утро начинается с будильника. Абдул сладко спал, приобняв супруга за талию, прижавшись к его спине во сне и зарывшись в мягкие волосы на его затылке носом. Сопел мирно и размеренно, пока не зазвенел будильник. От раздражающего звука он наморщил нос и прижался сильнее к мужу. Но Польнарефф поднялся почти сразу с постели, начиная одеваться. Глянул на спящего мужа и, умиленно улыбнувшись, поцеловал его в мягкую, теплую щечку, погладив по плечу. И пошел в ванную, приводить себя в порядок. Сходил в туалет, умылся, почистил зубы, сделал укладку, даже побрился с утра пораньше. Проскользив лезвием по пене на лице, он принялся сбривать тонкие белые волосы на надбровных дугах. Брови сбрил, едва они начали отрастать. Снова умылся, смазал лицо лосьоном после бритья и улыбнулся себе в зеркало. Гладко выбритое лицо было приятно трогать и целовать, но это так, для Мохаммеда. Он весь как будто сверкал в свете лампочек на потолке, обрамленных изящными круглыми полусферами, словно с потолка провисли светящиеся капли. Светодиодная лента по периметру зеркала тоже заставляла блестеть розовую от бритья кожу. — Красавец, — Мужчина отправился завтракать, пока Мохаммед дрых в спальне вместе с Игги под боком. Жан-Пьер сделал кофе, приготовил омлет. Поел, попил. Правда, скучновато было. Тихо. Часы тикают, ветер воет за окном. Пока еще утренние сумерки, но пора собираться и ехать на работу. Глянув на часы, француз вздохнул. Пришлось заставить себя поехать на работу.       Весь рабочий день он думал о своем супруге. Скучающим взглядом обводил дрожащие от напряжения тела людей, пытающихся стать лучше. Спокойно прокручивая на пальце обручальное кольцо говорил «Еще подход и отдохнешь», наблюдая красные лица мужчин и женщин, пыхтящих от напряжения. И все думал о Нем. Его мысли были полностью захвачены образом Мохаммеда. Его пухлым, но крепким телом, кое-где покрытым грубыми волосами. Вспоминал его крепкие, но красивые руки. Его пухлые губы, его круглые дегтярные глаза, его густые брови, мягкие щеки… У них ничего не было уже с недели две, Жан-Пьер соскучился по сексу. Наконец прошел рабочий день в спортзале. Он, конечно, любит это дело, но по Мохаммеду скучает сильнее. Полная сигаретного дыма кабина автомобиля, тугой руль, радио, в котором поет Фредди Меркьюри. Машина срывается с места на парковке и устремляется к шоссе. Да, спортивный центр, в котором работает Жан-Пьер расположен в Париже, пусть и не в самом его центре. И приходится ехать каждый день из пригорода. Наконец он подъезжает к дому, спустя долгую дорогу, залитую золотым светом закатного солнца. Жан-Пьер выскочил из автомобиля резво и пружинящей походкой направился к дому. Войдя и закрыв за собой дверь, он позвал Абдула, быстро сбрасывая куртку и ботинки. И вот, в коридоре появилась могучая фигура египтянина, который неторопливо шел к нему, разморенным, спокойным взглядом глядя на супруга. Поцеловав Польнареффа в губы, он снова отправился на кухню, откуда и вышел. Там почти был готов ужин. И за ним увязался Жан-Пьер. — Привет, — Мохаммед так улыбается, обернувшись на француза, что его мягкие щеки становятся еще больше и пухлее, — Как дела на работе? — О, я не запомнил, я весь день только и мечтал об этом моменте, когда снова прикоснусь к тебе,— Француз подошел к мужу, развязал его халат и забрался руками под него, сжимая теплые мягкие бока бледными ладонями. Вцепился своими губами в чужие, прижал к себе. Но мужчина от чего-то отцепился от него и нахмурился, краснея. — А ты не хочешь спросить меня, хочу ли я? — А ты хочешь, я вижу по глазам, — Нагло улыбаясь, француз опускает руки на ягодицы, к сожалению, облаченные в нижнее белье, — И не ври. — Не стану, — Теплые горячие руки забираются под обтягивающую майку Жан-Пьера, гладят мускулистую спину, задирают топ и останавливаются на лопатках, неторопливо опускаясь по спине к бедрам, — Просто наглеешь иногда слишком, как бы отучить тебя так лезть внезапно. — Ну я же знаю, что ты любишь меня, — Польнарефф утыкается носом в горячую смуглую шею Мохаммеда, прикусывая и целуя кожу мужчины, забираясь под его белье руками. Абдул молча краснеет и отводит глаза в сторону. — Поешь, может, сначала? — Он, видать, так засмущался, что уже передумать захотел. Но Польнарефф знает его, нужно просто помочь ему не стесняться секса, расшевелить, и тогда проснется в нем эта природная восточная горячая кровь, забурлит в венах, пробуждая животный интерес к чужому телу, готовому на все. — Потом поем, — Отвлеченно отзывается Жан-Пьер, опускаясь неторопливо вниз, покрывая шею, ключицы, грудь, живот Мохаммеда поцелуями, жаркими и влажными. Проводит руками по коже, вслед за своими поцелуями, словно заглаживая горячие следы на коже. Опускается на колени, пока Мохаммед без единого слова наблюдает за ним, упираясь поясницей в кухонную столешницу, гладит по вискам и нежным, чувствительным ушам, так забавно оттопыренным. Они сразу краснеют, словно опаленные пламенем станда. Все эти поглаживания, томное дыхание, взгляд исподлобья… Мохаммед краснеет сильнее, тяжело вздыхает периодически и кусает пухлые губы, наблюдая за действиями супруга. Он так редко делает «это»… И правда, Польнарефф редко делает минет, скорее всего потому, что не всегда есть подходящий момент для этого. А тут вдруг так уверенно взял, зажал его здесь, прямо на кухне. Абдул молча сглатывает накопившиеся слюни, чувствует, как они активно выделяются не только от запаха еды. И вот, наконец, орган Мохаммеда эрегируется, выпирая через белье, вызывает этим улыбку у француза и ласки вместо усиленных, жарких, страстных, сжимающих, кусающих, сменяются на поглаживающие и плавные, целующие, восхваляющие. Мохаммед ощущает, как под бледными руками супруга расслабляются мышцы. Вздыхает натужно и грузно: тяжело терпеть неприятное натяжение внизу, ему тяжело и тесно, хочется сорвать поскорее с себя трусы. Халат спадает с могучих плеч, от которых, кажется, сейчас пойдет пар. Наконец руки Жан-Пьера касаются белья и тянут вниз, сразу прикладываясь губами к основанию, где-то возле мошонки, руки оглаживают орган, бедра. Острый прямой нос игриво зарывается в темные грубые кудряшки на лобке. И наконец касается аккуратного, обрезанного и весьма крупного органа и губами. Одно касание губ к горячей головке, и Абдул снова вздыхает, как напряженный жеребец при виде кобыл, даже вены вздулись на шее и руках. Иногда эстетическое удовольствие, испытываемое египтянином при наблюдении за телом и движениями мужа, схоже с восхищением от величественной античной скульптуры. Идеальные изгибы тела, эталонная стать, фарфорово-белая кожа с розовыми разводами на ней кое-где, брызги веснушек на лице и плечах, движения мышц под тонкой кожей. Мохаммед охает томно, горячим воздухом опаляя пространство вокруг себя, когда розовые тонкие губы смыкаются туго вокруг его члена, когда головка проникает в мягкую, горячую, влажную ротовую полость, когда с чавканьем касается почти самого горла, но так дразняще снова оказывается вне желанного рта. Едва Польнарефф заглатывает снова, старательно чмокая и чавкая, руками поглаживая и сжимая нежную мошонку, на его голову опускаются сразу две руки, ерошат неуложенные волосы на затылке, гладят по ушам. Польнарефф поднимает глаза наверх и глядит прямо на Мохаммеда. С такого ракурса он выглядит так прекрасно. Настоящий, живой, желающий, весь красный и влажный, дышит через рот. Бледные руки вытягиваются вверх, гладят мягкую грудь мужчины, гладит живот и бедра, выгнув свою спину, не выпуская органа из рта и глядя прямо наверх, на Мохаммеда. А тот периодически отводит глаза, но едва ловит чужой взгляд, едва ему удается зацепиться, как он понимает, что больше не может оторваться от этих нежных серо-голубых глаз, глядящих на него словно со словами «не волнуйся, все в порядке, я рядом, не стыдись себя». И это помогло. Абдул ощутил, как мир вокруг исчезает, как существует только Жан-Пьер, которого нельзя стесняться, это как запрет для Абдула. Чавкающий, влажный минет, жаркий и жадный, длился не долго, не довел до оргазма. Вскоре Польнарефф оказался на столе, обнаженный и возбужденный, прижатый к ровной поверхности стола, вжатый в нее буквально. И кажется, у них так давно не было… Когда бледные икры укладываются на смуглые горячие плечи, Мохаммед только больше заводится, едва ли не рычит, прижимается к Польнареффу, вдавливает его в стол, вынуждая сдавленно застонать при проникновении. Лубрикант чавкает, позволяя органу проникнуть, проскользнуть внутрь и скользко и жарко внутри, Жан-Пьер цепляется за напряженные лопатки Абдула руками, жмется к нему ближе, стонет и тяжело дышит. Теперь очередь Мохаммеда любоваться супругом. Кажется, что он мгновенно вспотел, промок, растрепался весь, как взъерошенная курочка. Жалобный скрип мебели, стоны, тяжелое дыхание, глубокое проникновение, мокрые похотливые поцелуи, жаркие и страстные. Никакого смущения и стеснения, только желание, страсть, похоть. Настоящее, живое, вот оно. В этом вся жизнь, в искренности, в реальности. И окончание походит больше на взрыв внутри, не приносящий боли, взрыв наслаждения, вызывающий громкий стон и сбивающий дыхание. Как же все внутри трепещет, когда голубые глаза Польнареффа глядят прямо на него… Прямо в дегтярные глубокие глаза. Заключительный глубокий спокойный поцелуй, словно вместо слов благодарности за удовольствие и единство, словно признание, без того очевидное. И именно такого ждал весь день Жан-Пьер, мучился, скучал… И наконец получил. Мохаммед басисто смеется. В ответ на это Жан-Пьер улыбается и, все еще сидя на столе, вопрошает: — Ты чего? — Да просто радуюсь. Мне понравилось, — Завязывая халат, отвечает он, хлопая длинными ресницами.