Мне не жаль, что огонь, закипевший в крови, Мое сердце сжигал и томил, - Но мне жаль, что когда-то я жил без любви, Но мне жаль, что я мало любил!
/Алексей Апухтин/
***
Михаил отправился за Анной в табор, чтобы сообщить, что все теперь изменилось: Забалуев арестован, а Елизавета Долгорукая — хозяйка в бывшем поместье Корфа и не даст ее в обиду. Корф был явно не в восторге: Мише показалось, что барон сам хотел бы поехать за Анной, но неотложные дела не позволили ему это сделать. Владимир чувствовал, что вот-вот найдет убийцу отца и вернет свое поместье… И тогда… Миша спешился возле могилы Ивана Ивановича и почти не удивился, когда увидел Анну с небольшим мешочком в руках. И куда же она собралась? Князь быстро привязал коня к дереву и приблизился к возлюбленной. Девушка в тот момент показалась Михаилу особенно трогательной, беззащитной, со слегка растрепавшимися волосами и грустным личиком. А когда Анна подняла на него свои глаза, он прочел в них безысходность, отчаяние, боль и что-то еще, чему сейчас он не мог подобрать определения. — Анна, зачем вы так рискуете? Ведь Карл Модестович всё ещё ищет вас! Хотя он вам не страшен… — Мне давно ничего не страшно, Миша. Самое страшное со мной уже случилось. Репнин остановился напротив девушки и пытался заглянуть ей в глаза. — Анна, зачем вы так? Ведь всё изменилось… Послушайте, мы с Владимиром нашли убийцу старого барона. Им оказался Забалуев. Есть немало доказательств его вины. — Дядюшку всё равно не вернёшь. — Теперь вы в безопасности, — пытался достучаться до Анны Миша, — ведь поместье принадлежит Лизе, и она не допустит того, чтобы вас отправили в Архангельск! Анна, да вы слышите меня? Анна стоит печальная, уставшая, трогательно-красивая… Мнет в руках кулек… — Мне уже безразлично, кто будет новым хозяином: Лиза или Корф, или Забалуев! Я же крепостная, и каждый может помыкать мной, как захочет. А жить в постоянном унижении я больше не могу. — Анна, теперь всё будет по другому! — чуть ли не кричит Миша. Ну как же переубедить эту упрямицу, которая явно решила пустить свою жизнь под откос. «Господи, помоги, подскажи нужные слова», — мысленно взмолился Репнин. — Ничего не изменится, Миша. Я не хочу здесь больше оставаться… Слишком много воспоминаний… Доберусь до Петербурга, упаду в ноги вашему дядюшке. Ведь дирекция Императорского театра покупает крепостных, если у них есть талант… — Я приложу все усилия, чтобы мой дядюшка сделал это… Позвольте мне лично проводить вас, Анна! — Не надо, Миша, я сама доберусь, со мною все будет хорошо, — князь снова и снова пытается заглянуть Анне в глаза. В них стоят слезы, а печальная Анина улыбка разрывает сердце. — Мне больно это говорить, но отныне наши жизни будут расходиться все дальше и дальше… — Анна, зачем вы так?.. Да, да, нам не суждено быть вместе, но чувства, которые я до сих пор испытываю к вам, не позволяют мне оставить вас в беде. Я вижу: вы нынче просто не в себе, вам плохо, вы одиноки… Князь приобнял девушку за плечи, но та отскочила от него, как от огня. — Не прикасайтесь ко мне! — в отчаянии закричала она. — Мне ничего от вас не нужно! Ничего! Сильно вспылив, Репнин сорвался с места, бросился к коню и принялся нервно отвязывать того от дерева. — Вот и все, дядюшка, — прошептала Анна, глядя вслед удаляющемуся всаднику… — Нет, не все! — раздавшийся за спиной голос заставил девушку обернуться. Карл Модестович! — Ты одна, все покинули тебя, и теперь ты будешь делать все, что я скажу. Шуллер грубо схватил девушку за руку и вынул из кармана плаща веревку. Анна зажмурилась… Это конец… Впереди одна боль и смерть… или позор и унижение… Как вдруг она почувствовала, что ничьи руки уже не держат ее и резко раскрыла глаза. Перед нею стоял князь Репнин с полусгнившим поленом в руках, с перекошенным от злости лицом и брезгливо взирал на упавшего в грязь Модестовича. — Вы убили его? — ошеломленно прошептала Анна. — Не думаю! — Репнин поддел носком сапога бок Карла. — Он просто лишился сознания… Теперь вы понимаете, Анна, что вы нуждаетесь в защите? И вот еще что: прежде чем ехать в Петербург, вам нужно вернуться в поместье и уладить все формальности, чтобы не иметь статус беглой крепостной. Елизавета Петровна добрая, она поможет вам… Девушка не помнила, как они добрались до бывшего поместья Корфов, как вошли в некогда родной и уютный дом… Дом ее дядюшки, ее благодетеля… Теперь тут другие хозяева… Даже не Владимир, и хорошо, что не Владимир… Лиза была ей всегда как сестра, а Марья Алексеевна прекрасно к ней относилась, принимала в своем доме, восхищалась ее талантами. Они дадут ей вольную. — Спасибо, Миша, что защитили меня, — тихо сказала Анна, когда они остановились возле дверей, ведущих в гостиную, — если бы не вы… А сейчас, ежели вы позволите, я пойду к себе и приведу себя в порядок. — Да, Анна, я к Владимиру… У нас с ним еще много дел… Кхм, теперь вы понимаете, что так было лучше? — Я не знаю, как лучше, Миша… Благодарю вас, прощайте… Но дойти до своей комнаты Анна не успела. Ее в коридоре перехватила при помощи долгоруковского слуги Дмитрия обезумевшая от злости княгиня. Минуту спустя Аня оказалась в дядюшкином кабинете, где она совсем недавно прощалась с внезапно подобревшим по отношению к ней Владимиром Корфом. — Это старый барон научил тебя лгать? Мерзавец всех нас надул и долг не отдавал… И потешался над всеми нами, выставляя тебя благородной, — кричала Долгорукая. А Дмитрий держал беглянку за плечи, не позволяя той вырваться. — Иван Иванович был честным человеком! — попыталась защитить своего покойного хозяина Анна. — Не сметь защищать барона! — страшный рык Марьи Алексеевны, казалось, был слышен по всему дому. Как вдруг произошло нечто ужасное: над Анной нависла раскаленная докрасна кочерга. — Заклеймлю я тебя, холопку, будешь знать, как господ соблазнять! Девушка крепко зажмурилась и старалась не закричать. С губ сорвался приглушенный стон. Сейчас будет больно… очень больно… А потом… не жить… не жить… — Раскрой глаза! Смотри! — звучит приказ. — А не то и очи твои выжгу! Анна с трудом разомкнула веки… Все как в тумане, полумрак… Огонь раскаленной кочерги все ближе, руки Дмитрия вцепились в девушку мертвой хваткой… Еще ближе… Еще… Искаженное яростью лицо княгини отражает весь ужас происходящего, словно она сама боится совершаемого… Глаза Долгорукой налились кровью, и, кажется, сейчас вылезут из орбит… — Ненавижу! — рычит она. Огонь, кажется, уже жжет нежную кожу… Грохот дверей, мужские голоса, чьи-то руки… Драка… Корф, склонившийся с кочергой над упавшей княгиней. Репнин, катающийся по полу с Дмитрием… — Владимир, нет! — Анна хватает его за руку. — Что здесь происходит? Маменька!!! — в кабинет врывается Андрей Долгорукий… *** Все живы, относительно здоровы… Но Владимиру скверно… Душа болит, сердце рвется на части… Рука тянется к рюмке с коньяком… Но он недостоин облегчения… Что они с отцом сделали с Анной? ЧТО сегодня могло произойти… Он всей душою любит эту девушку, без нее не мыслит жизни, и дом без нее — не дом… Как поздно он понял это… Сколько всего наворотил… Годы унижений, пренебрежительного отношения, намеки на убийство отца, и, наконец, сожженая им Анина вольная, Саломея, публичное «разоблачение» завравшейся холопки, и… как итог… кочерга… Да, он вовремя успел… Миша вовремя его нашел… Они услышали страшный крик княгини из кабинета… Слава Создателю, но… Есть ли у них с Анной будущее? Дело не в мезальянсе, не в отвержении обществом, а в том, сможет ли Анна простить его, принять его? Простить и полюбить? Сможет ли?..