Чёрные крылья

      Её крылья, чёрные, скрывали небо, заставляя затаить дыхание и наблюдать за тем, как окровавленные перья, словно облака смерти, летели вниз. Пух пеплом ниспадал в белый снег. Вся святая невинность церковных существ была испещрена голодной ненавистью тех, кто преклонялся им. Как забавно...       В последний раз, когда мы виделись, эта женщина... нет, эта развратная в своём создании искусительница была непокорна в единоличном решении. Эта война произошла благодаря ей — дикому ангелу ночи. Я был уверен в том, что она убьёт меня: каждое нежное прикосновение причиняло невыносимую боль. Её слова не были враньём, однако она обманывала саму себя. Когда это было? Семь лет назад её надменные глаза были полны злобы и решимости. Хотела она свергнуть всех или же просто жаждала убийств — мне было совершенно всё равно. Одного очарования смерти хватило, чтобы испытать невыносимое возбуждение от неизведанного. Её холодные пальцы грубо царапали спину, и на утро вся постель была в крови. Холёная кожа принца не смогла выдержать длинных когтей грубого зверя.       Любил ли я её? Нет. Любила ли она хоть кого-нибудь в этом мире, безбожно отвергающем её принципы? Тоже нет.       Она в тупой клокочущей ярости уставилась на трупы тех, кто когда-то стоял подле меня. Являюсь ли я после этого настоящим императором, знает только она — жестокая ведьма, которую признала сама ночь.       Всё было искажённым: её бледный профиль и усталые глаза. Тёмные круги, тяжело осевшие под веками, и разбитая губа придавали ей ауру сильной валькирии, брошенной всеми воительницы. Синие от холода мерзкой зимы пальцы, бледные кисти рук... Тонкая, рваная от боёв и пожаров одежда доносила запах гари. В ней не осталось ни капли ненависти; не было в ней ни тщеславия, ни гордости. Все стремления были брошены в тот же момент, когда она достигла своей цели.       Но этого ли ты хотела, прекрасный ангел, сброшенный богом смерти на адское пепелище человеческой юности?       Надеюсь, я смогу встретить закат этой грязной душной страны. Когда твои враги повержены, и не осталось никого, кажется, словно пустота, всё это время прятавшаяся вдалеке сознания, выползла и липко заполнила собой всё вокруг.       Чёрные крылья, белые волосы, кровавое бренное тело, сохранившее в себе остатки эфемерности, — вот она, истинная королева хаоса, прекрасная и беспощадная. Её кисть, державшая меч, была сломана. Крылья, исчерченные звёздами, надломились, и она с трудом стояла на ногах. В её глазах отражалась сама пустота.       Не было ничего, что я мог бы ей дать — да и она ничего не хотела. Все богатства рядом с ней казались лишь бесполезными вещами. Она вяло рассматривала моё лицо, и я казался себе куда более бесполезным, нежели в моменты, когда мои решения оказывались неверными.       Был ли я рад, когда она согласно кивнула мне? Её по-аристократически бледное лицо не выражало ничего. Нежное тело было единственным тёплым отголоском человечности, и я безудержно впивался в него зубами. Красные отметины превращались в синяки.       Она ненавидела своё тело, а я же наоборот желал его, как самый гнусный подлец. В ушах стоял звон, прерываемый её тихим шёпотом и слезами, которые она отчаянно не хотела видеть. Белые локоны ниспадали до её колен и прикрывали молочно-розовую плоть. Она ненавидела своё тело, а я, глядя в её тогда ещё живые глаза, говорил, как она прекрасна. И она успокоилась и сквозь зубы сказала, что найдёт способ отрастить себе крылья, — я же ласково улыбался в ответ и целовал её окровавленную от родительских побоев спину. Шрамы, уродливые и мерзкие, долго заживали, но мне они нравились. Её влёк мой сосредоточенный взгляд на раны, оставленные после дерзких боёв. Гордость и высокомерие пели ей оды восхваления, как о той, кто соблазнила и заставила ползать в ногах наследного принца.       Чего желала она? Чего желал я? Смерти ли врагов своих — безудержно жестокой, с обезглавливанием перед семьёй? Или оставить их бесконечно мучиться в одиночестве, медленно истекая кровью?       Всё это было неважно. Не было ни ненависти, ни любви — только отвратительная бездна угрюмых желаний; наслаждений в отречении от мира и забот, где есть только чёрные отрешённые глаза бездны и жалкие печальные глаза героя-фальшивки.       Стоны боли стихали. Не было наслаждения от мук бывших злодеев. Не было соблазна смотреть, как кровь родного отца багровыми струями лилась на землю, питая её, — в конце концов, здесь вырастет цветок гораздо красивее его жизни. Стоит ли оно того?       Пепел летал в воздухе. Ангел медленно дышала, и вздохи её, хриплые, возвещали о скорой кончине. Запах горящих тел выворачивал наизнанку, и жидкое презрение к тем, кто остался в живых, затапливало отягощённую смертями землю.       Я всё ещё помнил тепло её рук: те короткие запретные поцелуи чаровницы и кронпринца, нежные и дразнящие. Её нерешительные прикосновения, ощущение тепла чужого тела; непозволительное единение сердец — и тут же резкая их разлука, от того болезненная до рвоты и хрипоты криков, говорящих о кончине отношений, но не чувств.       — Думаю, теперь я знаю, чего ты хочешь, — мой голос звучал неестественно тепло на фоне всей разрухи. Она взглянула на меня, и в её глазах отражался мир. — Поспи, милая, — я обхватил её исчерченное печатью смерти тело, и она с грубым вздохом навалилась на меня, — это всего лишь сон, дурной сон. Ты вскоре проснёшься, — на её глаза навернулись слёзы, и с губ слетел немой стон. Она не могла говорить и лишь затуманенным взглядом смотрела на меня. Губы её, синие, в крови, дрожали. Думаю, теперь я знаю: всё, чего она желает, — сладкий сон. Краткое забвение тягучей жизни...