***
Проникаешь в дом, плотно закрывая за собой дверь, морозный воздух остаётся снаружи. По очереди греешь дыханием покрасневшие ладошки, не спеша стягиваешь ботинки. Короткий путь от спортзала до дома заметно взбодрил, но в следующий раз не помешает накинуть куртку. Уже не лето. Не помнишь, осталось ли у тебя что-то из зимнего, ведь в прошлом году у тебя был совсем другой источник тепла. Завариваешь чай и, не желая ждать, пока он остынет и будет пригодным для питья, а не сожжения горла, пьёшь напиток маленькими глотками. Нужно согреться. Стучишь кончиками ногтей по кружке и сдавленно вздыхаешь каждый раз, когда обжигаешь язык. нетерпеливая. очень. Тебя совсем не радует сладковато-терпкий вкус и лёгкий аромат любимого фруктового чая. За окном серость и утренний туман, затягивающий небо над Зазимьем уже третий день подряд. Устремляешь взгляд в окно, но не можешь разглядеть ничего кроме своего унылого двора, настигнутого осенью. холодом и тишиной. Твои розы завяли, перестав вдохновлять, но эта очередная потеря уже не омрачает твоё лицо. В последнее время ты слишком много теряешь. Сегодня у тебя выходной, неожиданно вторгнувшийся в твой сумасшедший график. Такие дни бывают редко, но идеи, чем занять себя, закончились ещё в восемь утра. Не помнишь точный момент, когда тебе стало настолько неинтересно с самой собой. Хотя нет, ты все прекрасно помнишь — тебе не просто стало неинтересно, тебе стало невыносимо. Никто в этой жизни не разбивал тебя сильнее, чем ты, чем твои собственные страхи и сомнения. И ты не можешь простить себе навсегда уничтоженную магию. Принимаешь душ и укутываешься в мягкую пижаму с олененком Бемби. Плюшевая, тёплая, подаренная Пашей за хорошее поведение. Но не греет, от слова совсем. Но более тёплых домашних вещей не существует, поэтому выбирать не приходится. Ходишь из комнаты в комнату, ударяя голыми пятками по паркету, закрываешь все окна. Сквозняк стелится по полу, гоняясь за тобой, как маленькая игривая собачка, мечтающая укусить тебя за пятки. Забираешься в кровать, обманув холодные потоки воздуха, и зарываешься в большое двуспальное одеяло. Пытаешься заставить себя поверить, что уже вечер, и немного поспать. Приходится обманывать саму себя. Иначе ты просто не переживешь эти двадцать четыре часа без работы, тебя задушит один из демонов в твоей голове, выбив из зиждившегося на паре светлых мыслей равновесия. Закрываешь глаза, но сон не приходит. Практически сразу убеждаешься в бессмысленности идеи заснуть спустя два часа после пробуждения и решаешь увлечь себя чем-то другим. Ты устала, недосып в твоей жизни не редкость, но отдыхать ты тоже уже давно разучилась. Турбо белка, живущая внутри тебя, требует новое, желательно архисложное, задание. Выкатить на сцену фестиваля мотоцикл кажется более простым челленджем, чем пережить выходной. Неожиданно вспоминаешь о переданной тебе коробке с новым мерчем. Хочешь поджечь свечу. Чиркаешь спичкой по старой помятой коробке и осторожно подносишь огонёк к фитилю, но он мгновенно гаснет, как будто не хочет давать жизнь новому источнику света в твоей всегда тёмной комнате. Повторяешь действия, но искра снова потухает. Будто огню не хватает кислорода в этой огромной спальне. Будто что-то целенаправленно мешает погрузиться пространству в новую энергию. Взмахиваешь руками и, зажав зубы, предпринимаешь последнюю попытку. На этот раз спичка уступает, позволяя огню осветить комнату трепещущим пламенем свечи. Играешь с ним ладонью, чувствуя, как огонь щекочет глаза. Как ты и просила мастеров, у свечи не приторный, едва уловимый аромат сандала. Но это абсолютно не то, что ты искала. Глупо было полагать, что можно воссоздать аромат только с помощью одной ноты. Без запаха кожи, на которой он раскрывался. Погрузив дом в мигание свечи и лёгкий треск уставшего пламени, идёшь в гардеробную, чтобы сложить хаотично скинутые после вчерашней примерки вещи. Распределяешь по коробкам неподошедшие платья, которые отправятся обратно к своим создателям. Идёшь в угол комнаты за вешалками и вздрагиваешь, ухватив взглядом свое отражение… Подходишь к зеркалу, с каждым шагом ощущая все больший страх. Долго всматриваешься в зеркальную гладь, дотрагиваешься до лица дрожащими пальцами. — Это же не я… — шепчешь, как будто в этом пустом доме тебя кто-то может услышать. Прижимаешь руки к щекам, воздух начинает дрожать, обволакивая тебя тревогой. Ты запомнила себя такой, какой была пару месяцев назад… стиснутая в его объятиях, пропитанная его парфюмом и сотканная из его поцелуев на каждом миллиметре тела. С горящими, как кометы, глазами и искренней улыбкой, дающейся тебя без дополнительных усилий над собой. Но ты все потеряла. Абсолютно все. Вновь погасла, после того, как он зажёг тебя. Потеряла ещё больше, чем было в тебе на момент встречи с ним. Первый раз, когда судьба погрузила тебя во тьму, ты была очень напугана и потеряна, ведь раньше ты всегда жила среди ярких огней, горела, отражаясь в их свете. Но эта тьма помогла разглядеть в себе свое собственное свечение. Благодаря ей ты нашла свою собственную силу. Сейчас тьма только убивает. Медленно, но верно. Ведь ты пожертвовала всем своим светом, чтобы просто отражаться в Дановых глазах, и сейчас в тебе не осталось ничего. Ты потухла и медленно, но верно замерзаешь без него. Устремляешь взгляд на женщину в зеркале, видишь огрубевшие без поцелуев губы, белую шею и глаза… грусть в которых больше не скрыть даже красной помадой. Опускаешь ладони на грудь, обнимая соскучившееся по касаниям тело. Тебе больно и стыдно смотреть в её потухшие глаза. Той, которая создана до любви. Становится тоскливо и страшно. Боишься новой внутренней атаки. Тебе стыдно перед Даном, стыдно за такую себя. Пытаешься улыбнуться, заставляя отражение повторять за тобой. Но оно не поддаётся, уголки губ поднимаются, но улыбка не держится на бледном лице и пяти секунд. Твой самый большой страх — растерять свет, который он подарил тебе — начинает сбываться. Ты гаснешь. Зажигаешься, как спичка, мимолетной улыбкой, но через секунду теряешь свет. Не хочешь с этим мириться. Решаешь, что бы то ни было, задержать внутри этот свет. Распахиваешь шкаф и начинаешь вытряхивать из него архивные платья — те, которые уже непригодны для использования, но расстаться с которыми не поднимается рука. Ты помнишь, что сохранила и то самое. Спустя несколько секунд достаёшь потрепанное разорванное платье и вцепляешься пальцами в жёлтую ткань. Вздрагиваешь. Ведь неожиданно ловишь слабый аромат, который ты искала повсюду, который пыталась воссоздать при помощи самых талантливых парфюмеров, но нашла в своём шкафу. Сандал действует на тебя как наркотик. Закатываешь глаза, теряя равновесие. Вскакиваешь в агонии и начинаешь натягивать на себя платье. Тебе некому его застегнуть, поэтому чуть ли не рвешь молнию, пытаясь как можно быстрее оказаться в нем. Подбираешь по памяти помаду, снова с надеждой подбегаешь к зеркалу, но не видишь в себе никаких изменений. Это не ты. Ты абсолютно не похожа на ту вдохновленную Тину. Совпадает всё, даже лёгкая волна волос, но ты нисколько на неё не похожа. Не понимаешь, как это возможно. Как уход одного человека из твоей жизни смог лишить тебя себя. — Кто ты? Кто ты? — кричишь, остервенело бросаясь на собственное отражение. Ненавидишь эту уставшую озлобленную женщину, лишившуюся мечт и смысла. Ненавидишь. Хочешь, чтобы она ушла и оставила тебя в покое. Прижимаешься к холодной поверхности и всхлипываешь. Закрываешь глаза, погибая в резком приступе опустошения, заходишься диким плачем. Воешь от одиночества, виня во всем бездушное стекло, виня всех кроме той, которая лишила тебя всего, дав волю страхам — себя. Сглатываешь в третий раз в тот момент, когда зеркало с резким звуком сработавших креплений слетает с подставки и падает на пол, утягивая тебя за собой. Разбивается… вместе с тобой. Не пугаешься, чувствуя липкую влагу на ладонях, но замираешь от страха, когда с трудом открываешь глаза и замечаешь алые следы на любимом платье. — Нет, только не оно, — последнее напоминание о нем покрывается красными пятнами — кровью, струящуюся из твоих ран. Берёшь в дрожащие руки самый большой осколок, смотришь в него, но никого в нем не видишь. Пусто. Ударяешь кулаком по куче стекол и с вскриком поглотившей тебя обиды закрываешь глаза. Лежишь на груде стекла, которое разрезает локти и ладони. От безысходности по лицу прокатываются слезы. Душишь в груди всхлипы, вспоминая чёрта. Тебе нисколько не стыдно. Не даёшь богу права судить тебя, ведь он никогда не был в твоей шкуре. Никогда никого не любил и не терял. пускай даже по собственной глупости. Не был женщиной и вдовой. Не получал в неполные тридцать диагноз — боязнь привязанности. И не бежал от людей, всеми силами напуская холод и равнодушие в искреннюю, нуждающуюся в нежности душу, боясь боли, до дрожи боясь той жестокой непрекращающейся боли от новой потери. Чтобы выжить, тебе пришлось максимально замкнуться в себе. Это работало, пока ты не полюбила и не подпустила человека предельно близко. Ощущаешь под собой осколки. Пытаешься не шевелиться, понимая, что тоже самое у тебя внутри. Ты вдребезги. Постепенно теряешь сознание, пока тишину не разрезает голос: — Кароль… Ты обожаешь Пашу, но сейчас искренне ненавидишь его. Как он посмел прийти именно сейчас и увидеть тебя такой? Слышишь его немой шок. Слышишь, как он бросается к телефону, звонит Виталику, который его подвез, и кричит, чтобы тот срочно возвращался. В этом абсолютно нет нужды, но ты не можешь об этом сказать. Откидывая телефон, Орлов берет тебя за талию и оттягивает в сторону, вынимая из груды стекла. Не знаешь, откуда в нем берётся такая сила. С немым подозрением осматривает запястья и голыми руками очищает твои ладони от маленьких осколков, впившихся в нежную кожу. Убеждается, что пострадали только руки и немного колени, выдыхает, пытаясь прийти в себя. Смотрит жалко. Тебе хочется закричать от его ненавистного взгляда, но у тебя не хватает сил наполнить лёгкие воздухом и издать звук. Ты не в силах даже пошевелиться. Плачешь от осознания полной неспособности отстоять свое право на боль. Паша с Виталиком обрабатывают порезы средствами, которые щипят кожу. Орлов жестоко выливает на раны полтюбика, но старательно дует на поврежденные места. Но это бесполезно, ведь ты не ощущаешь этой боли. Насмешка. Одна из болей всегда побеждает. А комок горя внутри тебя сильней любой физической. — Что ты здесь творила? — строго спрашивает он, собирая обратно аптечку. Паша любит тебя, возможно так, как не любит никто, но когда твоё поведение влечёт угрозу твоей же жизни, Орлов не церемонится. — Не поверишь, но примеряла платья, — хмыкаешь, рассматривая рваные ранки на тонких пальцах. Паша оборачивается, только сейчас замечая на тебе жёлтый символ из твоей прошлой жизни. Кривится, догадываясь, что происходило с тобой. А тебе в голову резко приходит вопрос: «Чем ты думала, выбирая тогда жёлтый?» О чем ты думала, настолько очевидно привлекая вашу разлуку? — И что? — недовольно осматривая тебя, пытается добиться хоть какого-то объяснения. — И то, — передразниваешь его тон. Спрыгиваешь со стола и без сил ложишься в чистую кровать. Сворачиваешься в клубок, утыкаясь лицом в стену. Не можешь выдержать Пашин заискивающий взгляд. — Ты так больше не выдержишь, — ставит диагноз Паша. — Это не моя вина. — Твоя. Это, черт возьми, твоя вина, Кароль! Твоё состояние — результат… — Я не обязана круглосуточно быть веселой… У меня могут быть такие периоды, неужели это что-то сверхъестественное? — кричишь, прижимая ноющие руки к груди. — Должна… Иначе, какого черта ты убежала от него? Ты же не можешь без него, не обманывай себя. — Я и с ним не могу. Я боюсь подпускать его близко, потому что потом будет очень больно… Как ты меня не понимаешь, после того, как видел, что со мной было тогда?! — А если не будет? Если в этот раз все будет по-другому? Почему ты решила за себя, за него, за судьбу? — чеканит, повышая тон. — Мне страшно. И это ничего не изменит, мне всегда будет страшно. И этот страх разрушит не только мою жизнь, но и… Я его люблю, поэтому не желаю ему себя. — Нужно бороться со страхами, а не… А не вот это вот все… — у Паши не хватает слов, чтобы выразить свой все ещё не отпускающий испуг. — Дан отпустил тебя только потому, что ты поклялась, что будешь счастлива без него. — Я счастлива! — поднимаешь на локти и кричишь. — Я счастлива, очень счастлива… не видишь? — последние буквы превращаются в плач. Отводишь взгляд в потолок… — Счастлива, — ухмыляется Паша и выходит из спальни. Не собирается объяснять, что нельзя так поступать как минимум с ним. Бесполезно. Слова не действуют, когда душу наполняют страхи, самые большие фобии из прошлого. Оставшись в одиночестве, наконец-то ощущаешь облегчение. И тебе уже даже нестрашно от этой мысли.***
— Дан. — Да, Паш, — слышится хриплый голос и помехи на линии. Он где-то далеко. Наверное, чудо, что вообще удалось с ним связаться. — Ты ей нужен. Молчание. Оба чувствуют себя некомфортно. — Я поклялся, что даже не напомню о себе. — Ты же знаешь её, — парирует Паша. — Именно поэтому я больше не поддамся её минутной слабости, она понесёт за собой ещё худшие последствия. Я долго бил себя в грудь и убеждал всех, что справлюсь. Но я бессилен перед её страхами… Честно. Пока я не узнаю, как ей помочь, я не имею права делать ей больно своим присутствием. — Как знаешь, Дан. Прости за прямоту, но сегодня я нашёл её в груде стекла, в ужасной истерике. Когда-нибудь я не успею или просто не окажусь рядом… — Паш, ты уверен, что я смогу её спасти? — тон Дана меняется. — Нет, но я уверен в том, что это не сделает никто другой. Дан, она с тобой первый раз за все время взлетела… Гудок. Дан бросил трубку. Он в конце концов ни чем вам не обязан.***
Тебе легче. Паша сдался и составил бешеный график, так намного проще. Ты не утратила способность к регенерации, поэтому все ещё можешь выбираться из самых больших ям с помощью занятия любимым делом. Встречаешься с поклонниками со всего мира, шутишь, путаешься в показаниях на интервью, но хотя бы дышишь. Не знаешь, как держишь лицо, смотря на ваши с Даном счастливые взгляды с фотографий для автографов. Но как-то находишь в себе силы улыбаться и искренне благодарить поклонников за то, что ваше счастье живо хотя бы в их мыслях и сердцах. Если даже они верят? Может…***
Вернувшись домой после ни одного десятка перелётов, сидишь уставшая в музыкальном подвале, прокручивая демки. Смотришь в окно на незаканчивающийся туман, с приятной грустью вспоминая мини-тур и то тепло, которое подарили тебе на встречах. Особенно воздушные шары, которые улетели в небо с твоей единственной загаданной мечтой. Замечаешь в серой дымке приближающуюся к крыльцу фигуру. Это, наверное, Паша приехал к тебя с очередной инспекцией. После того случая, он не выпускает тебя из виду больше, чем на полдня. Ты потеряла доверие, и теперь тебе понадобится ни один месяц, чтобы восстановить его хотя бы частично. Но ты не уверена, что с тобой не случится нечто подобное, поэтому не противишься его желанию. Встаёшь и подходишь к импровизированному столику, чтобы подогреть чайник. — Ну что, ёжик в тумане, не потерялся? — спрашиваешь, слыша скрип открывающейся двери. Встаёшь и наливаешь во вторую кружку только что заваренный клюквенный чай. — Потерялся, — замираешь, когда узнаешь голос. Прижимаешь тёплую кружку к груди, боишься развернуться. — Потерялся, но нашёлся. Ты узнаешь его, его голос. Но даже это не позволяет тебе поверить. наверное, ты просто сходишь с ума. Жмуришь глаза и даёшь себя пару секунд насладиться его присутствием перед тем, как повернёшься и увидишь пустоту. Открываешь глаза и поворачиваешь голову. — Ты… — не веришь своим глазам, замираешь, боясь сделать шаг навстречу. Перед тобой Дан. Не веришь, что он нашёл силы переступить порог твоего дома после того, что между вами было. — Что это? — проводит пальцем по свежим шрамикам на запястье. — Это… Это, — пытаешься сформулировать, дрожа под его взглядом, — это моё неумение быть без тебя… Дан, я снова ужасно испугалась и не смогла с этим справиться. — Почему ты не пришла ко мне со своим страхом? Почему просто не набрала? Я бы сделал все, чтобы помочь тебе. — Сделал… Но я боюсь привыкать к твоей помощи. Я должна уметь справляться сама. Иначе я не выживу, когда ты уйдёшь… — Я же обещал, что никогда не оставлю тебя, если ты сама меня об этом попросишь, — улыбается Дан, сам делая этот шаг. — Дан, этого никто не поможет пообещать. Я знаю это… на своём примере. Никакая, даже самая сильная любовь не способна… — В любом случае убегать от меня не выход… Всё каждый раз заканчивается так, — аккуратно сжимает твой кулак. — Дурочка, просто позволь мне быть рядом, позволь хотя бы попробовать пообещать тебе нашу совместную земную вечность. Ты закрываешь лицо ладонями, пряча слезы. Вдыхаешь его аромат у шеи и дрожишь. — Что ты делаешь? — Как хорошо, что ты не поменял парфюм, — тонешь в сандале, в мужественных нотках, отдающих сладостью и страстью. — Ну что ты, моя… — Прости меня, Дан, я буду стараться, если эти слова всё ещё что-то значат для тебя после всего. Я обещаю, что когда-нибудь стану нормальной. Выдыхает, стирая с твоего лица тёплые солёные дорожки. — Говорят, — он берет тебя за руку. А ты впиваешься в него взглядом, не в силах разорвать зрительный контакт, ты так соскучилась по карим, — говорят, что если я поцелую ранки, они заживут на наших глазах. Дан говорит спокойно,но ты не можешь не замечать, как бегают его зрачки, когда он чувствует глубину шрамов. Целует твою ладошку, касаясь губами каждого пальчика. Ты в наслаждении сглатываешь, набирая в лёгкие воздух. В ушах звенит от удивления и шока. Боишься, что свихнулась. А образ Дана — первый симптом шизофрении. Думаешь так до тех пор, пока поцелуи Дана не становятся смелее. Когда он медленно подбирается к шее, уже еле стоишь на ногах. Тебе так не хватало его. По телу проносятся волны дрожи, и каждая клетка умоляет не отпускать Дана. — У тебя нос холодный, ты замёрз, — с сочувствием надуваешь губы. — Сейчас согреюсь, — обрывает твою фразу, прислонясь лбом к твоему. Ты дышишь сдавленно, с трудом держа себя в руках. «Верни меня, я снова себя потеряла», — просит твой взгляд. Дан, почувствовав это, продвигается ближе, обводит лицо и дарит ещё больше касаний. Ты с наслаждением прикрываешь глаза. — Сейчас ты откроешь глазки, они снова будут сиять, слышишь? — шепчет на ушко, а ты киваешь, расплываясь в улыбке. Он аккуратно охватывает тебя за затылок и поочерёдно оставляет на веках невесомые поцелуи. Нехотя отрывается и шепчет тебе прямо в губы: — Готова? Раз, два, три… Открываешь глаза и сразу цепляешься за его взгляд. Знаешь, что магия случилась. Не видишь, но чувствуешь, как пылает твой внутренний огонь. — Кароль, я ослеп, — подхватывает за талию и кружит. Ты хватаешься за его плечи и смеёшься. — Тише… Дан, — просишь поставить тебя на ноги. — Давай подойдём к зеркалу, пожалуйста… — Зачем? Что ты удумала? — оглядывается он. — Ничего, — подводить его к зеркалу, Дан с удивлением осматривает свой растрепанный вид, поправляет причёску и снова обнимает тебя. — Смотри. — Что там? — Дан не понимает, что должен увидеть. А ты со слезами счастья смотришь на ваше отражение. — Там ты и я… — проговариваешь понятную только тебе фразу и расплываешься в улыбке, кладя ладонь ему на грудь. — Спасибо. Смотришь на него слезливым растроганным взглядом, а Дан не может понять, что случилось. — За что? — За то, что спас… — тебе тяжело продолжать, поэтому переводишь тему. — Ты так изменился за это время. Запускаешь пальцы в кудри, с гордостью рассматривая мужчину. — Как? — Повзрослел что ли… — задумчиво произносишь ты. Не можешь объяснит, в чем заключается изменение, но оно тебе безумно нравится. — Кароль, после сорока это не комплимент! — щекочет тебя. — Это и после тридцати не комплимент, но ты у меня такой красивый. Мне все-все завидуют, — встаёшь на носочки и целуешь его в щёку. — Кто завидует, если никто о нас не знает? Официально я, между прочим, холостяк, — смеётся он. — Они заранее мне завидуют. — Но это нужно исправлять… — чуть слышно проговаривает Дан, поджимая губы. — Что нужно исправлять, зависть? — теперь не понимаешь ты. — Неа, наши статусы— хитро улыбается Дан, берет на руки и снова тащит к столику. — Я вообще-то голодный с дороги, собираешься меня кормить? — Если голодный, то прокладывай маршрут на кухню, — проговариваешь, поудобнее располагаясь в его руках. — Я ждала своего надзирателя, потому у меня есть что пожевать. — Слушаюсь, босс! Нашла себя… И платье здесь не причём. Ничто не имеет значение кроме единого фактора: рядом Дан или нет. Хочешь, чтобы в твоей жизни больше никогда не было этого нет. Как бы ты не бежала от Дана. Он тебе нужен. Он, черт возьми, тебе очень нужен.