ты себя чувствуй, как будто ты дома.
Всё вокруг окрашено в серые цвета. Ни намёка на что-то яркое. Серый, чёрный, белый — такая теперь у него жизнь. Пустота. Руки трясутся, пока тянутся к отросшим сальным волосам, зарываясь в них и чуть ли не вырывая. Рядом на столе валяется почти законченная пачка сигарет, глаза плотно закрыты. На колонке по сотому кругу проигрывается одна единственная песня, способная заставить хоть что-то почувствовать. Сил нет даже на то, чтобы дышать. Эта безысходность и нежелание жить убивают медленно, но верно; с каждой прожитой секундой становится тяжелее и даже несчастный никотин уже не помогает. Сидящая на полу сгорбленная фигура медленно выдыхает, пропуская через себя слова песни, которые набатом бьют по голове. Юнги с усилием раскрывает глаза и осматривается. Ничего нового: он все так же сидит на полу посреди комнаты, задумываясь обо всем и ни о чем одновременно. Пальцы выскальзывают из волос и в который раз тянут из пачки сигарету. Тело, одетое лишь в большую серую футболку и такого же цвета треники, неохотно поднимается, бредя к балкону, ведь курить в самой квартире противно. На улице ноябрь, но парню абсолютно никак, поэтому куртка так и остается висеть где-то в прихожей. Ей, наверно, грустно, но кого это волнует? Явно не Мина, что уже во всю дрожит, хоть и провёл по ту сторону квартиры всего ничего, но это его тоже не волнует. Тонкие пальцы выуживают зажигалку и с третьего раза все же получается прикурить, тут же затягиваясь во всю мощь легких. На улице, к слову, так же серо, как и на душе. Мыслей ноль, абсолютная пустота.жизненно важно, чтобы каждый из вас на свой счет все принял, не думая, что он последний.
Юнги чувствует себя самым несчастным на планете. Да, он понимает, что в мире есть люди, у кого все намного хуже, но иногда хочется подумать, что ты самый несчастливый. И вроде все в жизни есть: друг, учеба, место под небом, но все не так, абсолютно. Да и это не вечно. Чонгук единственный, кто у него остался, и то, он боится, что не надолго. Как бы сильно не хотелось, Чон живой и хочет жить. А Мин уже не хочет. С рук не сходят уродливые белые и красные полосы, которые сильно чешутся и кровят, если особенно сильно надавить. Уже даже и прятать незачем, ведь никто не скажет, что он — больной. Психиатр и психотерапевт его единственная надежда, но и это не помогает. Ничего не помогает, таблетки не помогают, селфхарм не помогает. Что ему делать? Как убрать это адскую и всепоглощающую боль и тоску? Как заставить себя хоть что-то чувствовать, помимо физической боли? Дверь в квартиру бесшумно открывается, запуская еще одного человека, что сверкает улыбкой и оптимизмом. Чонгук ставит рядом пакеты с едой, заранее зная, что старший не ел. Интересно, как у него получается так легко дарить свет? Неужто он не видит того, что видит Юнги? Или же они попросту смотрят на мир под разным углом? Скорее всего да. Мину осточертел этот серый и безжизненный мир, он не надеется, что когда-то все станет лучше, ярче, приобретёт краски. Ему бы лечь в кровать, уснуть, и не проснуться. Пожалуй, это единственное, чего ему хочется. А ещё очень стыдно перед другом, что на протяжении долгих месяцев находит в себе силы и не даёт сдаваться старшему. Всем бы такого друга, да вот только Юнги не чувствует, что это правильно. Наоборот, отвращение и ненависть к себе растут сильнее, потому что парня тянет вниз. Грустно. Сигарета отправляется в долгий полет с десятого этажа на мокрый асфальт, а замерзшее тело едва находит силы открыть дверь и зайти обратно в тёплое помещение. — Хён, привет! А почему без куртки? Ты же даже не поправился ещё, чтобы в таком виде выходить на балкон! — от громкого голоса начинает побаливать голова, но парень не в обиде, да и головные боли его посещают каждый день, так что на это можно даже не обращать внимания. А Чонгуку противно находиться рядом с ним? Он это из жалости делает? Кто в здравом уме согласится быть опорой человеку, что не видит смысла в своей жизни? — Да как-то все равно, я итак круглый год болею, уже не волнует, — Мин выключает колонку, чтобы не мешала, и запускает руку в волосы, взъерошивая их. Надо бы помыть их. — И все же, твой кашель меня настораживает, к тому же не проходит, так ты ещё и куришь. Это не дело. Ты лекарства пил? Чонгук он... Яркий. Добрый парень, у которого золотые руки и огромная душа, которая всегда открыта. Всем бы такую иметь, и мир стал бы намного добрее. Чон все силы приложил, чтобы быть рядом и день изо дня спасать старшего, потому что все еще помнит, как два года назад оказался перед стоящим на коленях Мином, который уже осип от постоянного крика и плача, и лишь беспорядочно шептал: — спасай меня. Он его, фактически, спас. И порезы обрабатывал, которые только прибавлялись, и таблетки прятал, когда безумно сильно хотелось словить передозировку, всегда рядом был он. Друзья давно отвернулись, как только поняли, что у парня едет крыша, быстро и основательно, а Чонгук остался. И останется до конца, старший уверен. Он его еще переживет.я падаю, но не спасай меня, слышишь?
А Юнги другой, полная противоположность. Младший ассоциировался у него с золотым. Золотой человек, золотая душа. По его мнению, именно этот цвет — самый теплый. А Мин — серый, полностью. Даже его гардероб за два месяца превратился из разноцветного в унылый, где отныне хранились только черные и серые вещи. — Хён? Его звали? Он опять ушел в свои мысли и все прослушал? Стыдоба, позор, придется переспросить, о чем речь. — Что? — Ты завис, да? — Получив вялый кивок, парень добродушно улыбнулся и снова повторил вопрос, на что снова получил кивок. Какая у него цель? Что он видит в своем будущем? Кто он вообще такой? Уже ни на один вопрос нет ответа, они исчезли два года назад, померкнув. Жизнь потеряла цвета.***
Через две недели Юнги станет ещё хуже. Он перестанет практически есть, спать, от учебы останется лишь само слово, а внутри все умрет окончательно. Психиатр добавит новые препараты, к которым Мин даже не притронется, сил нет, да и денег тоже. Не хочется жить, дышать, существовать, ощущать. Хочется тишины и спокойствия. В этом мире ему такого не найти, этот мир очень шумный и активный, не для него. Обеспокоенный Чонгук не знал, что ему еще сделать, как ещё извернуться, чтобы хоть как-то облегчить боль. Через еще один месяц Мину станет совсем плохо и он поймет, что разочарован в себе окончательно, о чем сообщит своему единственному другу. Они долго будут говорить, но уже не будет истерик, криков, сорванного голоса, будет лишь пугающее спокойствие и улыбка на лице, а после крепкие и долгие объятия. Он, наконец, принял то, что бороться бесполезно. Принял себя. С него, пожалуй, хватит. Чон, глядя на такого хёна, уставшего, серого, со взглядом в никуда, поймет, что тот действительно мучается. Уже не помочь. Он сделал всё.рисуя по коже из шрамов узоры я падаю.
Футболки сменяются кофтами с длинным рукавом, под которыми изо дня в день будут меняться бинты, сны превратятся в череду кровавых кошмаров, и только тогда он поймет — пора. Пора заканчивать. Он пробыл тут слишком долго. Медленно одеваясь (на большее он не способен), Юнги берет сигареты и выходит из квартиры, а после из самого дома, вдыхая свежий морозных воздух и растягивая губы в умиротворенной улыбке. Он скоро будет свободен. Оглянувшись, парень неспеша бредет в сторону реки, мыча что-то на нос и прикуривая. Запоминает дерево, что неизменно стоит, вывески магазинов, явно спешащих куда-то людей, черное небо без единого облака и снег, что падает большими хлопьями и приятно оседает на лице. Ему нравится, с ним как будто прощаются. Парень вытягивает из кармана куртки телефон и набирает Чонгука, что отвечает через пару секунд. — Хён, что слу- — Не думал, что зима в этом году такая красивая. — Что? Какая зима? — Чонгук. На улице декабрь, — медленно выговаривает старший, стуча зубами и сглатывая слюну. Ещё немного. — А, да, конечно. Но к чему это? Ты же не выходишь из дома. — Спасибо, Чонгук, это было удивительно, дружить с тобой — это каждый раз открывать что-то новое, чувствовать, что ты не одинок, и я очень рад, что моим другом был есть и останешься навсегда именно ты. Я благодарю тебя за всё, и прошу прощения. Это было удивительно время. Увидимся в следующий раз. — Что происходит.. — голос на той стороне провода начинает взволнованно шептать, слова вылетают изо рта так, словно он рэпер, а потом понимает, к чему все это, и шмыгает носом, даже не стараясь скрывать этого. Юнги счастливо улыбается и закрывает глаза. — Чонгук, живи долго, ради меня. — Пообещай, что в следующий раз у тебя все получится, даже если меня не будет рядом. — Конечно, мелкий. — Я отпускаю тебя, хён. Я смогу. — Верю, только тебе и верю. Увидимся, Чон Чонгук, мой самый лучший друг. Красная кнопка нажата, и он не успевает понять, как слеза скатывается по щеке, доходит до подбородка и падает на снег. Он стоит на мосту, вглядываясь в ночные огни города и просит не осуждать его, ведь он пытался, но сил у него не хватило. Он эгоист, слабак, не думает о других, но он — пропащий вариант. Он хочет пытаться, искренне. И он попытается еще раз, последний, но уже в другом месте и в другое время. У него всё впереди. Делая шаг вперед, он отпускает себя, прощает, и даёт слово, что в следующий раз у него всё получится.***
Чонгук справится; пройдут года, прежде чем он сможет вздохнуть полной грудью и улыбнуться чистому голубому летнему небу. И спокойно улыбнувшись, произнести: — Я отпустил тебя.