О чем мечтают настоящие рок-звезды

— Ты опоздал, Зейн, — Луи запускает в вошедшего монеткой, отобранной у Найла, — опять! Зейн стучит тяжелыми ботинками по скрипучему старому полу. — Не опять, а снова, — Заметил Гарри, одергивая свой безразмерный худак невнятного цвета, из-под которого торчал край ярко-красной рубашки. — Я не стану извиняться, — Машет им Зейн, затушив сигарету о дверной косяк, за что незамедлительно получил подзатыльник от Луи — у них и так проблемы с хозяином студии. — Еще и дерешься, Томлинсон? — Кожаная куртка скрипит, когда музыкант бережно снимает чехол с гитарой с плеча, — отвратительно. — Тихо, вы двое, — Лиам устало трет лицо ладонью. Его глаза не выражали ничего, кроме усталости, и тени, оставленные недосыпом, выглядели угрожающе. Зейн на свой страх и риск тянет к нему руку, ерошит чужие отросшие волосы, завивающиеся на концах, опуская ладонь на загривок, наматывая кудряшку на палец. Но вопреки опасениям, Лиам не откусывает его конечность по локоть, а опускает веки, дрожа ресницами, и поддается касаниям окольцованных пальцев. Ну вот, ничего не меняется. Гарри, Найл и Луи молча наблюдали за происходящим, иногда недоуменно переглядываясь. — Они?.. — Шепчет Найл, отклоняясь к Луи, — опять?.. Но басист только неуверенно мотнул головой. Гарри виснет на его плече, напевая что-то из репертуара Мадонны себе под нос. Луи только поскреб затылок, и прочистил горло, привлекая внимание к себе. Малик моргает быстро, темная отросшая челка падает на его лицо. — У меня есть хорошая новость, — Отвлекается от своего занятия Зейн, пытаясь скрыть дрожь в пальцах, и избегая заинтересованного, теплого взгляда напротив. А Лиам, потеряв ощущение теплой ладони, встрепенулся, и принялся делать вид, что очень занят настройкой чужой гитары, даже не подключенной к усилителю. Такое теперь случалось слишком часто. Будто случайные касания, долгие взгляды из разных углов репетиционной, молчаливые перекуры одной сигаретой на двоих, шепот над ухом во время перерывов между песнями на концертах. Они могли сколько угодно спорить до кровавых соплей, орать или зло шипеть друг на друга во время репетиций, но ни Лиам, ни Зейн не позволили бы никому даже недовольно глянуть в сторону друг друга. Один был готов броситься защищать второго каждый раз, как в группе назревает конфликт. Чаще всего это что-то несерьезное, но и Малик, и Пейн чувствовали ответственность друг за друга. — Зейн, я на твоей стороне, но ты неправ! В какой-то момент остальные просто смирились с этими безнадежными придурками, что постоянно палили друг на друга побитыми псами. Однажды они даже спорили, кто из этих двоих сойдет с ума первым? Тогда не выиграл никто, потому что коллективно было решено, что первыми ёбнутся Луи и Найл, пока Гарри будет злобно хихикать в стороне. Зейн достает из кармана помятую, сложенную вчетверо бумажку, вслед за ней вываливается несколько сигарет, широкое серебряное кольцо и ключ от дома. Зейн совершенно отрицал сумки для вещей. — О, а я его искал, — Лиам поднимает кольцо с деревянного пола, сразу нанизывает его на свой указательный палец, рассматривает пристально. — А, ты забыл его… — Малик бросает короткий взгляд на Луи, закатившего глаза, — у меня. Повисшая тишина рассмешила Найла даже больше, чем та «тук-тук» шутка от Гарри. Чем Стайлс был глубоко оскорблён. А Луи просто устал, так что он вытаскивает бумажку из рук Зейна и читает в слух. Малик прочищает горло, неловко косится на Лиама, и нервно крутит кольца на своих пальцах. Лиам только уголками губ улыбается ему, оставляя несчастный инструмент в покое. — Мм, в девять вечера, бла-бла, вход свободный… — Луи всплеснул руками, — как свободный? Опять бесплатно батрачить! — Зато место хорошее, там точно никакого паленого спирта, — Резонно замечает Найл, кидая Лиаму палочки. — Не стрип-клуб, как в прошлый раз, и на том спасибо, — Ожил наконец Зейн, бросая свою куртку на крышку пианино, старого, как сам рок-н-ролл. — Я думал, тебе понравилось, — Кольнул его Лиам, уходя за установку. Сегодня они собирались провести в студии целую ночь, готовясь дать концерт в одном из лучших клубов города. Все четверо были на нервах, потому обстановка стояла напряженная. — Я тебе соль играю, ты нахера ля-диез воешь? — Да у меня твое «ля» уже знаешь где сидит?! — Гарри в сердцах бьет ладонью по крышке расстроенного пианино. Зейн дергается, готовясь оторвать Стайлсу руки. Конечно, может он и играл самую чистую соль, но Гарри упорно слышал только ля-диез, и также упорно завывал ее над ухом бледного Луи. — В жопе она у тебя сидит, Эйч! — Зейн подскакивает из-за инструмента. А Лиам, прикрыв глаза, мечтал только о том, чтобы эта ночь уже закончилась, а на следующий день он обязательно нечаянно скинет Гарри со сцены. И Луи с Зейном вслед за ним, за компанию с лучшим другом. — Да твою мать, Лиам, медленней! — В который раз разразился Гарри, угрожающе наматывая провод микрофона на руку, — и не сбивай меня, Зейн, ты вообще меня не слышишь? — Так ты чуть быстрее соображай, тогда тебе и барабаны перестанут мешать, — Рычит в ответ Малик, — они, знаешь, существуют чтобы создавать ритм, в который ты должен попадать. — И настрой уже микрофон, тогда и перебивать тебя никто не будет, — Шикнул Лиам, выглядывая из-за тарелок, — Найл, вон, вообще заснул, пока ждал от тебя сраную чистую ля! Из угла комнаты слышится грохот падающего стула. — Я не сплю, — Хоран трет глаза, глядя на часы, косо висящие на стене. До утра, когда половине из них нужно будет уходить на учебу, оставалось пара часов, и по итогу прошедшей ночи многие из них выяснили о себе много чего интересного. О их особенностях в развитии и прочих недостатках им любезно рассказали их коллеги. Найл, например, мечтал только выспаться уже наконец, ответственно решив прогулять университет в этот прекрасный весенний день. А Гарри, кажется, решил сегодня обойтись без убийств. — Перерыв, — Машет рукой он, шаря по карманам в поисках зажигалки, — десять минут. — Неужели, — Скрипит Зейн, перешагивая снова заснувшего в обнимку с гитарой Хорана. Он пересекает помещение, сдергивая со стула, стоящего в центре комнаты, не свою куртку: слишком большую цветастую олимпийку, с красными вставками и нелепыми пуговицами, и, толкнув тяжелую дверь на улицу ногой, выходит, не одевшись. Лиам поднимается из-за барабанов, потягивается, хрустит позвоночником. И перед тем, как выйти тоже, накидывает на плечи спящего Найла его же толстовку. Снаружи холодно, март еще не успел сожрать остатки снега с тротуаров, так что под ногами противно чавкала серо-коричневая грязь. Белые кеды было уже не жалко — они пережили мерзкую Лондонскую зиму, переживут и не менее мерзкую весну. — У меня закончились сигареты, — Зейн протягивает Лиаму его куртку, доставая оттуда яркую пачку. На ней, помимо мертвого младенца, к тяжелой судьбе которого Малик был абсолютно равнодушен, приклеена картинка с вишней. Зейн морщит нос, но это лучше, чем ничего. Все потому, что Лиам ненавидит крепкое курево, и потому дымит слабенькие «девчачьи» сижки, что на вкус больше похожие на просроченные детские леденцы, нежели на реальные ягоды. Но Зейн не жалуется, только достает себе сигарету из пачки. Лиам подкуривает сначала себе, затягивается, втягивая щеки, прикрывает глаза. И Зейну уже не так сильно хочется убивать. Да и про собственную сигарету меж пальцев он забывает, пряча ее за ухо. Больше всего сейчас ему хочется целовать чужие порозовевшие на холоде щеки, сильные руки, изогнутые в недовольстве губы. Слушать рассказы про новые релизы исполнителей, про которых он даже никогда не слышал, про супергероев из детских комиксов, про того нового динозавра, кости которого недавно нашли. Зейн даже готов во всем этом разобраться, послушать все плейлисты Лиама, прочитать все комиксы на свете и выучить названия всех динозавров, курить только слабые невкусные сигареты и все, о чем еще может попросить Пейн. Только бы Лиам и дальше продолжал с ним разговаривать, улыбаться ему с огнем в глазах и пожаром в сердце. Лишь бы продолжал быть рядом. Зейн забывается в своих мыслях, утыкается в плечо Лиама лбом, ведет носом выше, тычется ему в шею, зажмуривает глаза до белых мушек. — У тебя новый парфюм? — Бубнит он неразборчиво, чувствуя чужие мурашки щекой. Пейн весь пахнет наступившей весной, звездой пылью, тюльпанами, и всем-всем самым любимым для Зейна. Лиам, сам того не подозревая, пахнет для Малика домом. Лиам молчит, выпуская дым в розовеющее утреннее небо, и обвивает талию Зейн рукой, притягивая его ближе к себе. Пейн зажимает сигарету в зубах, и накидывает Зейну на плечи свою олимпийку. Зейн обхватывает Лиама обеими руками, и они стоят совсем близко, соприкасаясь бедрами и носками кроссовок. Без особого интереса рассматривая лиловые облака, Лиам думал о золотых Мальборо, чужих темных глазах, о тепле рук и ободранных коленках. — Боже, да вы хоть предупреждайте, когда делаете… так! — За их спинами резко захлопывается дверь, приглушая возмущения Луи, хриплый хохот проснувшегося Найла и крик Гарри о том, чтобы они оставили Зейна и Лиама в покое. Зейн вздрагивает и выпрямляется, лишая их обоих тепла рядом. Небо желтеет, солнце лениво выползает из-за крыш домов, освещает их лица, показывая едва заметные веснушки на лице Лиама. Солнцу удалось его поцеловать — Малик ему завидовал. Луи, кажется, уже ненавидел их. Хотя, это, разумеется, страшная показуха, потому что Томлинсону, на самом деле, все равно. И Зейну тоже все равно. — И почему я так нервничаю, когда смотрю в твои глаза? , — Бубнит Лиам текст песни, которую они только что играли, топча носком кеда окурок, — как же там дальше? — Ты — это всё, чего я хочу, —Проговаривает Зейн в ответ, не зная точно, напомнил ли он строчку из второго куплета, или просто высказал давно вертящуюся в голове мысль. Он смотрит в любимые глаза, немного вздергивая подбородок, и хочет, чтобы его поняли без лишних слов. — Нет, это потом, — Качает головой Пейн, и кивает на дверь, — Пойдем, тебе холодно. Зейн кивает. Правда холодно. *** В так называемой «гримерке», которая на самом деле была каморкой уборщицы, с втиснутым туда туалетным столиком и старым, воняющим пылью диваном, было темно и душно. Зейн, сидя на шаткой трехногой табуретке, пристально рассматривал свои руки. Черный лак бликовал на ногтях, был размазан по коже вокруг, немного по столу и по ладони. Все откровенно валилось из рук. Снаружи слышались недовольства Луи, ворчание Найла, бренчание Гарри на синтезаторе, стук женских каблуков и звон стаканов. — Зейн, а… — Лиам приоткрывает дверь, просовывая в щель голову, в руках у него картонный стакан и новая, запакованная в целлофан пачка сигарет, — чем ты занят, звезда моя? — Тс, не мешай мне, — Зейн оборачивается посмотреть на вошедшего, раздраженно мотнув головой. — Прости, — Выдыхает он спустя несколько секунд, и неловко взмахивает рукой, окончательно смазывая лак, — да блять… Лиам проскальзывает в комнату, закрывая за собой дверь. На стол падают золотые Мальборо. Он успокаивающе проводит по волосам Зейна ладонью, ловит его взгляд своим. Но держать долгий зрительный контакт отчего-то слишком волнительно для обоих, потому Пейн первым отводит глаза, смущенно улыбаясь. Но Зейн не спешит отворачиваться, и рассматривает цветастую рубашку Лиама, расстегнутую на несколько верхних пуговиц. Цепляется глазами за оголенный участок светлой кожи, усыпанной родинками, гладит взглядом выглядывающие ключицы, родимое пятно на чужой шее. А Пейн рассматривает руки, лежащие на белой поверхности стола. Разномастные татуировки, открывшиеся на голых плечах и предплечьях, когда Зейн закатал рукава черной льняной рубашки. На его теле рассыпалась, кажется, сотня равноразмерных рисунков, но особенно любимая Лиамом — вытатуированный поцелуй на его правой кисти. Пейн привык в порывах нежности, которые иногда было просто невозможно сдержать, целовать руку Зейна именно в том месте, где спустя какое-то время и появилась эта татуировка. — Я пытался… но как-то ничего не вышло, — Зейн звучит очень разочарованно, — и как Гарри это делает? Подумав несколько секунд, Лиам втискивает в ладонь парня напротив тот самый горячий стаканчик, и кивает на зеленый диван в углу комнаты. — Я помогу. Зейн Малик за всю свою недолгую, но разнообразную жизнь никогда не видел никого прекрасней, чем Лиам Пейн, сосредоточенно мажущий лак на его, Зейна, ногти. Темные брови чуть хмурятся, и его большая мозолистая ладонь крепко держит чужую, поглаживая большим пальцем ее костяшки. Вообще Зейн мог уверенно сказать, что никого красивее Лиама он не видел в целом, но это уже другая история. Бабочки в животе никогда не были для Зейна предвестницами влюбленности, а даже наоборот. Нервозность и любовь — несовместимые для него вещи. Но рядом с Лиамом они и не были нужны, — он самостоятельно переворачивал все внутренности, а потом успокаивал и приводил в равновесие одним только своим существованием, стоило ему только едва заметно улыбнуться или поправить волосы. Лиам мало понимал в астрономии, но Зейн в его собственной системе координат — несомненно самая яркая звезда, затмевающая своим великолепием всех прочих. — Вы там одеты? — На дверь приходится пара тяжелых ударов, и с другой стороны слышится голос Луи. Наученный, теперь он всегда интересуется. Лиам только плечом повел, а Зейна дернуло от неожиданности, и кисть мазнула по его мизинцу блестящим лаком. Он поморщился, собираясь уже вытащить свою ладонь из крепкой хватки, и открыть таки запертую дверь. Ему вдруг стало очень неловко за свою неуклюжесть. — Нет, Лу, мы полностью голые, — Неожиданно отзывается Лиам, продолжая гладить чужие пальцы в своих руках, и смотреть прямо а глаза напротив — абсолютно, Луи. Не мешай! Они слышат тихое «снимите уже комнату», и быстро удаляющиеся шаги. — Ну вот, теперь он точно не вернется сюда до начала, — Улыбается Лиам, закрывая бутылочку с лаком. Зейну сразу много чего хочет сказать, но, кажется, теперь его точно поймут без слов. Он видит звездное небо в глазах напротив, читает в них свои собственные мысли и опасения. Зейн кладет ладонь на чужую щеку, касается родинки под скулой. Он только сейчас заметил, как густо черным подведены карие глаза напротив, и пришлось задержать дыхание, чтобы немного прийти в себя. — Если ты сейчас меня не поцелуешь, то я… — Лиам шепчет это почти Зейну в губы, прикрывая глаза, кладет руки на плечи напротив, одной забирается под воротник рубашки, касается вязи букв на смуглой ключице, — не знаю. Я не придумал, что буду тогда делать. И прижимается к губам Зейна первым, сцеловывая с них довольную улыбку. Малик, кажется, просто не способен выдерживать такие нагрузки на сердце, и зажмуривается, сжимает в кулаке разноцветную рубашку, но тянет его за волосы еще ближе. — Ты не представляешь, как долго я хотел это сделать, — Шепчет Лиам, оторвавшись от искусанных губ, поднимаясь чуть ближе, оставляет невесомый поцелуй на кончике носа Зейна. Тот шумно втягивает воздух, и зарывается носом в темные, пахнущие поднятой пылью, сигаретным дымом и дешевым шампунем волосы. — Все мои песни о любви — про тебя.