The Reaper and the Flowers

– Растения являются крайне интересной темой, стоит отметить. Множество растений едва ли растут в вашем саду, графиня – но, согласитесь, переоценить их значение невозможно. Беладонна, бересклет, олеандр… Вальдемар останавливаются и замолкают, не слыша ни слабой усмешки графини – ни, безусловно, ценного замечания по поводу "значения той же беладонны", которая конечно же отправила на тот свет немало людей. Какие мелочи, право слово. Зря графиня так иронична. Цветом своих волос она живо напоминала о той самой беладонне. Имя растения ей тоже подходило гораздо больше её собственного. Если бы у Вальдемар кто-то посмел спросить, что бы они сказали в таком случае о себе, Вальдемар бы ответили, что самим себе они бы отдали на откуп такое растение как дурман. Вульгора пламенеют как цветущий мак. Самое подходящее растение для понтифика. Столько войн не было ни из-за одного другого цветка. Такой пламенный цвет не отражался ни в лепестках бархатных, но поднаскучивших роз, ни в шёлке пионов, цвета вина из бокала Валериуса. Смертоносный, усыпляющий, заставляющий забыть всё на свете. Утешающий боль, если правильно дозировать. Подчиняющий себе очень и очень быстро. Вальдемар имели иммунитет к опиуму. Но одновременно с тем имели совершеннейшую слабость к алым цветам. У цветов сминающиеся под пальцами лепестки, что кажутся и сами тёплыми на ощупь. Их запах землистый, напоминающий не то сырой порох, не то взрытую землю. Они преступно быстро опадают, почти не зная увядания. Лепестки скорее сомнутся под ногами, сожмутся жёсткими пальцами, да что угодно, но не увянут. Засохшие же цветы напоминали тончайшее, матовое стекло. И сохраняли свою хрупкость - возможно, в ещё большей степени. Вульгора не хрупкие. Но их нрав таков, что человекоподобная оболочка вечно готова рассыпаться и обнажить пугающую смертных внутреннюю суть. Так осыпаются маки, обнажая сухой скелет самих себя. А внутри - горьковатый млечный сок, ядовито-опьяняющий. Опыты с ядовитыми растениями - почти невинное увлечение для Вальдемар. Смертоносный гербарий, хранящийся подальше от глаз. И под каждым растением краткое ревью. Номер пациента, части растения, дозировки, действие. Последние страницы пламенеют от красных лепестков, аккуратно сложенные листы плотной бумаги бугрятся от сухих коробочек мака, нарушая эту самую аккуратность. Вульгора точно так же нарушают спокойствие Вальдемар, раскидывают их упорядоченный ледяной мир, подрывают порохом и запахом железа. – ЧТО ЗА ПРАЗДНЫЕ БЕСЕДЫ? Графиня обращает на них своё августейшее внимание только когда они громогласно обозначают своё присутствие, грохоча на весь дворец. Вальдемар прикрывают глаза и соединяют кончики пальцев. Ничто внешне не выдаёт того, как они последние несколько минут внимательно наблюдали за понтификом. – Ядовитые растения, Вульгора. Определенно, должны быть вам знакомы. Вульгора раскатисто смеются. – Отравления - удел слабых женщин, желающих избавиться от своих мужей! На поле боя следует выходить с обнаженным мечом, глядя врагу в глаза. Когда свои собственные глаза открывают Вальдемар, они замечают, что Вульгора смотрят на них с тем же вызовом. Это почти льстит. – Ну, что же вы так категоричны, понтифик? - Вальдемар принимают вызов, глядя в жёлтые глаза Вульгоры, и широко скалятся. – Древние племена широко использовали яды в том числе и на войне. Акокантера абиссинская вам знакома? - Вальдемар гасят подобие улыбки и по-птичьи склоняют голову. – Не самый сильный яд, конечно, но широко применяемый. Вываренным соком смазывают наконечники стрел, и попадая в организм, стрела вызывает удушье и остановку сердца. Только смерть приходит сравнительно медленно - где-то спустя два часа, если конечно такой стрелой не пронзить сердце сразу. Графиня потирает виски, как будто у неё случилась головная боль, и мягко удаляется. Вальдемар лишний раз отмечают, что подобные "светские разговоры" у них не ладятся. Но, тем не менее, продолжают, замечая удовольствие, явно читаемое на чужом лице. – Не будем упоминать такие банальные растительные яды как кураре или стрихнин, тем более что их ядовитое действие во многом переоценено. А вот манцинелла, понтифик, вам бы понравилась. В местах произрастания манцинеллового дерева военнопленных часто привязывают к стволам. При жарком климате длительный контакт с корой манцинеллы вызывает химические ожоги и долгую, мучительную смерть. Дождь может ускорить попадание на кожу ядовитых веществ, а ещё - в глаза, вызывая у пленника настоящее мучение, вплоть до повреждений роговицы глаза и слепоты. Если сжигать перед пленником практически любую часть дерева, то ядовитый дым так же повредит глаза и, в теории, дыхательные пути. К сожалению, последнее доподлинно неизвестно, поскольку вскрытий не проводилось. Вальдемар говорили чеканно, кратко, оставляя за кадром большую часть красочных историй о различных свойствах дерева со сладковатым ароматом и со сладкими же плодами. Коварное дерево, смертельное дерево. Было бы интересно преподнести его… в качестве подарка. Пожалуй, Вальдемар не отказались бы от ядовитой оранжереи на территории дворца: небольшое, эстетичное развлечение в отсутствие чумы. Провести вскрытие после опыта с сожжением частей манцинеллы было бы крайне любопытно. – Ядовитые костры и пытки с привязыванием? Звучит очень хорошо, Вальдемар. Очень хорошо. - последние два слова Вульгора чуть тянут, обнаруживая в тоне некоторую задумчивость. Вальдемар вскидывают брови и спрашивают с ложной скромностью: – Мы вас заинтриговали, понтифик? – Говорите как всегда довольно занудно, Вальдемар. - фыркают Вульгора. – Но такое дерево было бы очень полезно. – Занудно? - Вальдемар, шедшие на шаг впереди, оборачиваются и нехорошо сужают глаза. Вульгора довольно скалятся в ответ. – Бесишься? Вальдемар усмехаются и оставляют вопрос без ответа, ускользая от полуденного солнца в мраморную прохладу дворца. Война дарит мнимое спокойствие и вечный сон. Война втягивает в себя, связывает по рукам и ногам. Без неё становится совершенно невыносимо. Ровные, размеренные шаги Вальдемар по длинным галереям дворца плавно замедляются, гасимая для чужих глаз ухмылка становится шире. За спиной слышится тяжёлый шаг и звон металла на закованных в броню руках Вульгоры. – ОТВЕЧАЙ, ВАЛЬДЕМАР! БЕСИШЬСЯ?! – Вы - явно сильнее, понтифик. - нарисовав безмятежность на лице оборачиваются Вальдемар, соединив кончики чёрных пальцев. В два счёта Вульгора сокращают расстояние между ними. – ТЫ! НЕВЫНОСИМЫЙ КНИЖНЫЙ ЧЕРВЬ, ЗАНУДНАЯ ЛАБОРАТОРНАЯ КРЫСА! ТЫ… – Понтифик, мы даже не собираемся спорить. - отвечают Вальдемар и растягивают губы в издевательски-снисходительной улыбке. Не открывая глаз они могут по злому, тяжёлому дыханию дорисовать в воображении выражение их лица. Пламенное, раздраженное. Именно то, которое им очень нравится. С пронзающим насквозь взглядом янтарно-желтых глаз. – И ХВАТИТ УЖЕ НАЗЫВАТЬ МЕНЯ "ПОНТИФИК"! Вульгора. Даже раскатистое "ра" в конце отдает красным. Имя - насыщенное и тяжёлое, как венозная кровь. Самое подходящее. На вкус так же отдает железом. Черта с два они его произнесут. Если только не попросить. Вальдемар смотрят с неподдельным интересом. Вульгора сжимают в кулак пальцы, закованные в броню. И они склоняются ниже, смягчая свой голос до вкрадчивого, низкого мольто: – Вам так хотелось бы услышать своё имя, понтифик? От нас? Реакция Вальдемар понравилась. В ответ Вульгора широко оскалились и произнесли неожиданно тихо и так же вкрадчиво: – О, Вальдемар. Заткнись. А дальше - водоворот. Обжигающий металл на папиросно-тонкой коже лица и рывок ниже. Чужие пальцы, закованные в латы, взрезают бинты на шее, дёргая Вальдемар на себя. Столкновение лбами, соприкосновение скрытых от посторонних глаз рогов, от которого неожиданно сильная дрожь по, казалось, едва ли что-то подобное ощущающему телу. И ощущение опаляющего жара, которое не дала бы Вальдемар ни одна печь крематория. Ледяными пальцами по этому жару - коснуться, сжать, проникая под ткань где больше кожи, где пульсирует на шее, пока позволяет человекоподобная оболочка. И острые, широкие зубы. Острые как скальпель, как пила для ампутаций. Но не острее собственных. Кровь на снегу. Алые маки. Черная смола. Огонь и пепел Войны. Смерть неизбежна. Она может настигнуть в болезни, в голоде, в буре, от отчаяния, по естественным и ещё множеству причин. Но ничто не сравнится со смертью на войне. Квинтэссенция всех чувств, которые движут живыми существами, всё чем они живут - и что ведет к - зачастую - мучительной смерти. Это опьяняет, воспламеняет, притягивает с совершенно безумной силой. И когда в подземельях замка Вальдемар взвиваются наверх хаотичным сгустком костей и мрака, они леденяще смеются, переживая тысячи чужих агоний единовременно. Посреди этой черноты кровавая пульсация Войны очень напоминает заходящееся биение человеческого сердца.