***
— Ты спал с ним?! — сильные руки Фелипе держат ворот белой рубашки Алонсо, а на лице отражается такой спектр эмоций — от обиды до праведного гнева — что становится страшно. — Ты, блядь, спал с ним? Они стоят посреди крохотной гостиной, в которой царит невыразимый хаос — кофейный столик перевернут и лежит в полуметре от своего места, диван уехал куда-то в бок, обнажив позорный слой пыли под собой и более темные кружки паркета под ножками, мягкий ковер сбит в невнятный ком, мягкая подстилка Элвиса отпихнута в дальний угол. — Да, спал. Спал! — рявкает Фернандо, безуспешно пытаясь отцепить от себя чужие ладони, вцепившиеся в него мертвой хваткой. — Спал я с ним. Доволен?! Фелипе отшатывается прочь, словно от прокаженного и смотрит — зло и обиженно — дышит тяжело, широко раздувая ноздри и переводя взгляд с Нандо на входную дверь и обратно. В груди у него все клокочет от желания как следует съездить любовнику между глаз, а потом найти его дражайшего любовничка и начистить табло еще и ему за то, что позарился на чужое. — С кем еще? — вопрос срывается с губ прежде, чем Масса успевает подумать о том, что он совершенно не хочет знать ответ на него, однако, выражение его лица, видимо, говорит об обратном. — С Дженсом, — Фернандо говорит это нехотя, отворачиваясь и испытывая, кажется, некое подобие стыда. — И с Кими. Фелипе шумно выдыхает сквозь плотно сжатые зубы. От обиды не остается и следа — все замещает неповоротливое тяжелое чувство гнева и желания придушить человека напротив. — Не одновременно, я надеюсь, — шутка неуместна, но Фелипе и правда не знает, что еще можно сказать в такой ситуации; в его голове нет здравых связных мыслей, кроме идей членовредительства различной степени тяжести для всех участников этого цирка уродов. Фернандо открывает рот, видимо, чтобы уточнить и этот момент, но Масса поднимает руку, призывая его замолчать — эти подробности ему точно знать не надо, и только ради чужой безопасности. — И как давно вы с Уэббером…? — Фелипе сознательно умалчивает, что именно они с Марком, но Фернандо понимает и без уточнения. — Месяц, — короткое слово разбивает вдребезги мироощущение Фелипе, плюхаясь в тишину комнаты как тяжелый и неповоротливый силикатный кирпич; Масса жалеет, что у него нет под рукой сейчас такого же кирпича — он был бы очень кстати. — Пошел вон, — как-то бессильно выдыхает Масса, его плечи опускаются, и он как-то резко уменьшается, сжимается, словно весь его гнев улетучился, как газ из воздушного шарика, оставив после себя только жалкий сморщенный лоскуток. Сил, чтобы посмотреть в спину медленно уходящего Фернандо, у Фелипе тоже нет. Он садится прямо на пол, поджав под себя ноги, и подзывает к себе собаку. Ретривер льнет к нему, бодая большой головой, просит почесать за ухом и довольно похрюкивает. Фелипе любит свою собаку. Но проблема в том, что Фернандо он тоже любит.***
Утро начинается с мерзкого звука будильника и с тянущей головной боли, от которой Фелипе морщится, нехотя выползая из кровати. Его немного подташнивает от голода и присутствует легкое головокружение. Элвис со своего места только лениво поднимает голову, явно не собираясь подрываться в такую рань вслед за своим хозяином. Вторая половина кровати ожидаемо пуста, и Масса даже не удивляется, когда спускается в кухню, в которой с прошлого вечера ничего не изменилось — видимо, Фернандо не удосужился вернуться домой вообще, заночевав… где? не так уж на самом деле и важно. Фелипе проверяет телефон на предмет новых уведомлений, ставит чайник и садится на высокий барный стул, обхватывая ноющую голову руками. То, что ему снилось, неприятно вспоминать, еще неприятнее — принимать осознание того, что это реальный эпизод из их совместной Фернандо жизни. Почему Фелипе принял решение простить его тогда, после всего, что произошло, загадка не из легких, однако отделаться от ощущения, что это было ошибкой, выходит с трудом. Все же, перед тем, как возобновлять отношения в этот раз, Фелипе долгое время держал приличную дистанцию, вынуждая Алонсо добиваться его доверия и оправдывать ожидания, не позволяя ничего лишнего или неправильного. Возможно, это тоже было ошибкой. Что если эти Марки-Кими-Дженсоны так и не закончились в его жизни, и сейчас, когда бдительность Фелипе относительно притупилась, Алонсо вновь пустился во все тяжкие, уверенный в том, что теперь-то Фелипе никуда не денется? Возможно, это все это был один большой спектакль, возможно, с Фернандо вообще не стоило сходится после такого смачного плевка в душу? Ответ просится неутешительный, но хуже осознания, что он мог повторно встать на те же грабли, может быть только осознание того, что эти два года без Фернандо были самыми тяжелыми в психологическом плане. Фелипе не хватало присутствия испанца, его заботы, его шуток, секса… секса не хватало тоже. Масса честно пытался, даже ходил на свидания, однако до секса ни с кем из «кандидатов» так и не дошло. Психологический барьер, казалось, был непреодолим, и Фелипе даже бросил пытаться, чтобы ни собственную душу не насиловать, ни нормальным людям секс попусту не обламывать. В конечном итоге Фернандо пришел к нему сам. Просто в один вечер приехал — с хорошим вином и грустными виноватыми глазами побитого щенка. Принимать бывшего или нет — в этом Фелипе сомневался долго. Сначала они просто общались — смотрели вместе кино, ужинали, ходили на свидания и проводили время; потом Фернандо стали доступны касания, поцелуи; затем, наконец, он был допущен до чужой постели. Времени на это потребовалось достаточно, и вряд ли это было по нраву Алонсо, но он продолжал добиваться, медленно, по крупицам возвращая утраченное ранее доверие. Так неужели, сейчас, когда у них все наладилось, он вновь решил пустить все под откос? Это ведь не самое рациональное решение, верно?***
— Скажи, у меня еще есть шанс, что все будет как прежде? — они сидят в квартире Фелипе, прижавшись друг к другу в неловких объятиях на большой кровати; Фернандо утыкается носом в чужую шею, медленно, кончиком пальца поглаживая запястье Фелипе. — Что мы снова будем вместе? — Ты бы хотел этого? — Масса не поворачивает голову, наслаждаясь такими родными руками и нежными прикосновениями. Он уже довольно давно не может ответить себе на эти вопросы, но Нандо сейчас так близко, такой теплый и родной, истосковавшееся за два года тело просит больше ласки, больше интимности, изнывая даже от простого присутствия другого человека так близко. — Хочу, — Алонсо кивает, и его волосы щекотят чужую шею, — очень хочу. — Он прижимается сухими губами к выступающему позвонку; Фелипе вздрагивает, в животе разливается приятное тепло — еще не возбуждение — но уже что-то близкое к нему. — Хорошо, — Фелипе кивает и разворачивается всем корпусом, чтобы посмотреть Алонсо в глаза. — Значит, у тебя есть еще один шанс. Фернандо улыбается — уголки его губ приподнимаются лишь слегка, но в глазах — теплых, медовых — отражается такое благоговейное счастье, что у Фелипе слегка щемит за грудной клеткой. Алонсо привлекает его ближе, придерживая за затылок, и Фелипе чувствует, как учащается его собственное дыхание, и как тяжело начинает дышать Фернандо. Когда они соприкасаются губами, в мозгу у Фелипе взрываются сотни фейерверков, этот поцелуй — такой желанный, сладкий и одновременно такой болезненный, слепо обнадеживающий, что начинает кружиться голова. Масса прижимается теснее, грудью наваливаясь на грудную клетку Фернандо и чувствуя, как на его спине смыкаются кольцом сильные руки. Фелипе почти лежит теперь на Алонсо, вслепую пытаясь нашарить подушку под его спиной, чтобы упереться в нее рукой, во рту у него хозяйничает чужой язык, и Масса только сильнее стремится прижаться, одновременно пытаясь сдержать жалобный скулеж, вырывающийся из горла, когда язык Фернандо соприкасается с его. Алонсо чувствует, как дрожит чужое тело в его руках, как Фелипе предпринимает нелепую попытку оседлать его бедра и не может не улыбнуться в поцелуй. Он отстраняется только для того, чтобы опрокинуть маленького бразильца на матрас и нависнуть над ним. Фелипе тянет к нему руки, обнимая за шею, льнет всем телом, ловя чужие губы и уже целуя самостоятельно. У Алонсо натурально рвет башню. Он держит вес на одной руке, другой задирая футболку Массы до подбородка, чтобы положить большую теплую ладонь на его живот, погладить выступающие косточки ребер. Масса не сдерживает жалобный вздох прямо ему в губы. Фернандо разрывает поцелуй, избавляя себя и Фелипе от футболки, и опускается сверху, чтобы прижаться своей грудью к его. Масса обнимает его, трется щекой о его колючую бороду, ведет носом по абрису челюсти, по шее, оставляя горячие влажные поцелуи, кусает загорелое плечо, ловя темный взгляд, брошенный сверху вниз. У Фелипе стоит так, что почти больно, и он не может сдержаться, чтобы не потереться возбужденным членом о бедра Фернандо. Алонсо улыбается, принимаясь осыпать поцелуями щеки, шею и грудь бразильца, чувствуя, как он зарывается в его отросшие волосы, пропуская волнистые пряди сквозь пальцы, прижимая его голову еще ближе к телу. Нужно совсем немного времени, чтобы избавиться от остатков одежды, от соприкосновения обнаженных тел кровь в венах Фелипе натурально готова вскипеть. Он надеялся — тайно, стыдно — что сегодняшний вечер закончится сексом, поэтому заранее подготовился — купил смазку и презервативы и проторчал в ванной добрые два часа. Он всегда немного стеснялся своей обнаженности, но то, каким восторженным взглядом на него смотрит сейчас Алонсо убивает все природное стеснение на корню. Фелипе пылает снаружи и внутри — глубоко в грудной клетке и там, где сейчас хозяйничают пальцы Фернандо. Испанец растягивает его медленно, обстоятельно, не переставая целовать, и когда он, наконец, находит бугорок простаты и потирает его, Масса вскидывает бедра и вскрикивает, уже самостоятельно насаживаясь на трахающие его пальцы. Фернандо не видит смысла тратить особенно много времени на подготовку, видя, что Фелипе под ним возбужден до невозможности и распален так, что даже от таких ласк готов уже развалиться на части. Алонсо ловко раскатывает презерватив по члену, подставляет головку к растянутому входу и легко сжимает чужую острую коленку, прежде, чем толкнуться сразу почти наполовину. Масса стонет — больше от удовольствия, чем от дискомфорта, который, все же, в некоторой степени присутствует — и насаживается сам до конца, предупреждающе вцепляясь Фернандо в руку, прося дать ему пару мгновений, чтобы привыкнуть. Алонсо ждет, внимательно вглядываясь в лицо маленького бразильца, и только тогда, когда он легко кивает, начинает двигаться, сначала медленно, но постепенно набирая темп и буквально втрахивая Фелипе в матрас. Они беспорядочно целуются, слепо шаря руками по телам друг друга; Алонсо двигается размашисто и быстро, зная, как именно нравится Фелипе, а Масса стонет, едва ли не до хрипоты, то и дело вцепляется в шею и плечи Фернандо жгучими поцелуями-укусами. Фелипе скрещивает лодыжки на пояснице Фернандо, прижимая его максимально тесно к себе, желая прочувствовать его каждой клеточкой тела. Надолго Фернандо не хватает. Чувствуя скорое приближение оргазма, тяжелым узлом сворачивающегося внизу живота, он начинает надрачивать член Массы в такт толчкам, вырывая из его груди протяжные скулящие стоны, и беспорядочные движения бедрами навстречу то ласкающей его руке, то сладко трахающему члену сигнализируют о том, что Масса тоже вот-вот кончит. С громким вскриком Фелипе изливается себе на живот, пачкая спермой и себя, и Фернандо, а Алонсо, до боли вцепившись длинными пальцами в его бедра делает еще несколько хаотичных движений, прежде, чем изливается внутри в латекс презерватива. Сил у него хватает только на то, чтобы выскользнуть из гиперчувствительного сейчас тела Фелипе, стянуть резинку и, завязав ее, бросить возле кровати, свалиться рядом. Фелипе смотрит на него огромными счастливыми глазами и чувствует, что между ними выстраивается что-то, некогда так неосторожно разрушенное Фернандо, что-то хрупкое, как маленький бумажный кораблик, выпущенный в огромный океан.***
Фелипе с трудом отпивается кофе под вопросительный взгляд умных карих глаз Элвиса, наблюдающего за расстроенным хозяином и виляющего хвостом, стоит только Массе бросить на пса мимолетный взгляд, выводит на улицу непоседливого ретривера, который упирается всеми четырьмя лапами и, кажется, даже хвостом, лишь бы не покидать теплый дом и не мокнуть под мелким мерзким дождем, а после — едет на работу, едва ли не засыпая за рулем. В голове у Фелипе — каша, настроение на отметке «минус миллион», да и к тому же он ужасно не выспался. Из рук все валится, а мозг наотрез отказывается работать, не просто как надо, а от слова «совсем». Коллеги замечают это, но никак не комментируют, предпочитая не совать носы в чужие дела и не лезть под кожу. Масса несколько раз залипает в пустоту, не откликаясь даже тогда, когда его зовет по имени руководитель отдела. У Михаэля с Фелипе неплохие отношения, однако не одернуть подчиненного Шумахер не может. Масса мямлит извинения себе под нос, стыдливо избегая смотреть на обеспокоенного Михаэля, и медленно уползает на свое рабочее место. Цифры и буквы из отчета на экране ноутбука скачут перед слипающимися глазами Массы, под которыми успели уже залечь темные круги после нервной, почти бессонной ночи. Работник из него сегодня никакой, и Фелипе сам это прекрасно осознает, но сознательно не отпрашивается и даже не жалуется, когда Михаэль во время обеденного перерыва тихо интересуется у него, все ли в порядке, и не лучше ли ему поехать домой прямо сейчас. Дома находиться невыносимо, особенно в гордом одиночестве и глубоком неведении. Фернандо не писал и не звонил до сих пор, хотя прошло уже добрых полдня, и не думать об этом Фелипе просто не в состоянии. Он вежливо, но уклончиво отвечает Михаэлю, желая только чтобы его просто оставили в покое и дали возможность некоторое время повариться в соку собственных невеселых мыслей, пусть и делает он это в неподходящее время и в не совсем подходящем месте, однако абстрагироваться он не способен. Так он сидит до самого окончания рабочего дня, пока в офисе они не остаются вдвоем с Михаэлем, Фелипе бы дальше продолжал также залипать в давно погасший экран ноутбука, не вырви его из забвения шаги позади. Он вскидывает глаза на подошедшего Шумахера, мимолетно отмечая про себя, что сделать вид, будто он работает уже не получится — Михаэль стоял за его спиной достаточно давно, чтобы заметить, что у его подчиненного ноутбук даже не включен — и стоит ему только открыть рот, судорожно пытаясь набросать в голове хоть примерный план того, как он будет оправдываться, но его тут же останавливают, призывно поднимая руки: — Иди домой, — Шумахер не спрашивает, и даже не стремится его отчитать; это простое побуждение к действию, да и выражение лица Михаэля не предполагает дальнейших обсуждений, расспросов или пререканий. — Просто иди домой, Фелипе. Тебе необходим отдых. Масса только глупо кивает, так в итоге ничего и не говоря. Они знакомы с Михаэлем достаточно давно и достаточно близко для того, чтобы Шумахер мог сложить в голове два и два — если Фелипе, который вновь по каким-то невероятным причинам решил сойтись с Фернандо, а сейчас сидит здесь с отсутствующим выражением лица, значит Алонсо опять выкинул нечто, из ряда вон. Любовник Массы Михаэлю давно известен, и ожидать чего-то хорошего Шумахер от него совсем перестал. Еще тогда, кстати, когда они крупно поссорились в первый раз. А уж после того, как Фернандо попался «на горячем», Михаэль его вообще за хоть сколько-нибудь приличного человека перестал считать. Фелипе уходит тихо, не издавая, кажется, совершенно никаких звуков, словно приведение — такое же, кстати, бледное и потерянное, как и Масса в течение всего дня. В похожем подобие транса Фелипе умудряется, даже без неприятностей, что удивительно, добраться домой, только для того, чтобы войдя на кухню… обнаружить там Фернандо, собственной персоной. Алонсо явно поглощен процессом приготовления ужина и даже не оборачивается — что, в общем-то, неплохо — выражение лица Массы в этот самый момент просто непередаваемое. Фелипе просто зависает на пороге, в буквальном смысле не веря своим глазам, смотрит на Алонсо, на то, с какой беспечностью он колдует над плитой, словно не из-за него Фелипе не спал всю прошедшую ночь, не за него переживал всей душой, и не он стал причиной для самого длинного и непродуктивного рабочего дня Массы. Фелипе готов поклясться, что даже если он сейчас поднимет эту щекотливую тему, то не увидит ни капли раскаяния в этих бесстыжих карих глазах испанца. Масса знает это — чувствует, ощущает это буквально своим затылком, и осознание данного факта очень больно бьет по этому самому затылку в эту самую минуту. Алонсо — законченный эгоист до мозга костей, и сколько бы Фелипе не отдавал ему — он не получит в ответ и сотой доли отданного. Это больно признавать. — Привет, — наконец отмирая, тихо роняет Фелипе, и Фернандо вздрагивает от неожиданности, оборачивается. — Привет, сокровище, — Алонсо идет навстречу, раскинув руки, и хочет обнять Филиппе, но тот внезапно отстраняется, обходя его, и проходит мимо, сквозь кухню сразу на второй этаж. — Был паршивый день. Извини, но я спать. — Масса даже не оборачивается, чтобы не видеть Фернандо, его вроде бы даже вполне счастливое лицо без тени раскаяния. Фелипе в принципе не хочет видеть Фернандо, если бы тот так и не соизволил вернуться домой, возможно было бы даже лучше. — Я думал, мы поужинаем вместе, а затем посмотрим фильм, cariño, — Алонсо рассеянно бросает взгляд в сторону кухни, из которой доносится умопомрачительный запах, — я даже купил вина. — Извини, — Масса только качает головой и скрывается на лестнице. Без сил падая на кровать, Фелипе думает, что в эту самую минуту он уже не уверен, что любит Фернандо.***
Следующее утро мало чем отличается от предыдущего. Фелипе также нехотя вылезает из по-прежнему пустой кровати — Фернандо уснул прямо на диване — также с трудом вытаскивает Элвиса на прогулку и в таком же анабиозе едет на работу. Он вроде бы даже спал сегодня неплохо — по крайней мере, ему ничего не снилось, травмируя и так достаточно растревоженную душу маленького бразильца, но и нельзя сказать, что его сон был достаточно спокойным и глубоким, чтобы организм мог восстановиться. Михаэль провожает Массу взглядом, пока он, еле волоча ноги, ползет к своему рабочему месту. Шумахер уверен на все 200%, что и сегодня от подчиненного не стоит ждать какой-то невероятной продуктивности, но ничего не говорит, продолжая наблюдать за ним до самого обеда, после которого весьма формально приглашает Фелипе зайти к себе в кабинет, сразу после того, как он закончит пустопорожне ковыряться в своем обеде, так к нему ни разу, в итоге, и не притронувшись, чтобы поесть. В кабинете Михаэля они спрятаны от посторонних глаз, но Фелипе хотелось бы, конечно, спрятаться и от испытующе-вопросительного взгляда холодно-зеленых глаз напротив. Шумахер ждет, что Масса начнет говорить сам или хотя бы предпримет какую-то попытку объяснить свое разбитое состояние, И Фелипе мнется пару минут в замешательстве, но заговорить так и не решается. — Что происходит? — наконец решает нарушить молчание Михаэль, устав попусту тянуть резину. — Ты второй день словно не в себе. — Масса молча пожимает плечами. — Алонсо? — устало спрашивает Михаэль, ставя локти на стол и опираясь подбородком на сцепленные в замок ладони — Фелипе кивает. — Сначала не ночевал дома, а вчера сделал вид, словно ничего и не произошло, — Масса говорит это глухо и что удивительно — совершенно безэмоционально, словно они здесь погоду обсуждают, а не его трещащую по швам личную жизнь; Михаэль задумчиво закусывает губу изнутри и кивает — конечно, они ничего другого от Фернандо и не ожидал. — Я дам тебе на сегодня отгул, но мне необходимо, чтобы к концу недели ты пришел в себя и закрыл все хвосты, — Шумахер что-то быстро пишет на маленькой бумажке для заметок. — Иначе нас обоих сожрет высшее руководство и не подавится, — на лице Фелипе появляется тень улыбки, он кивает и тихо уходит, даже не чувствуя, кажется, пристальный взгляд Шумахера, буравящий его спину где-то в районе лопаток. Когда Масса подъезжает к дому, он начинает ощущать странное, мерзко скребущееся в районе затылка, буравящее чувство — предчувствие — что-то не так. Площадка перед домом пуста, как и задний двор, входная дверь закрыта, света в окнах не видно — весь пейзаж глубоко дышит спокойствием и умиротворением, что только усиливает неясное беспокойство, зарождающееся где-то глубоко, но одновременно, кажется, внутри каждой косточки в теле маленького бразильца. Фелипе оставляет машину на улице, не желая тратить время и открывать гараж, и заходит в дом. В интерьере нет ничего необычного, Элвис так же радостно, как и всегда, встречает его, прыгая и виляя хвостом так, что кажется, что благодаря ему он может даже взлететь на пару сантиметров от земли. Куртка Алонсо висит здесь же, на крючке в прихожей, рядом с пальто Фелипе и с коричневой кожаной курткой… курткой, которая не принадлежит ни Фернандо, ни самому Фелипе. Масса не узнает эту куртку. Ни у кого из его друзей и знакомых, кто вхож в дом и кто мог бы случайно забыть ее здесь, нет такой куртки. По крайней мере, вот так сразу Масса не может ее вспомнить. Но он четко помнит, что утром ее здесь не было. Чувство беспокойства усиливается, Фелипе шикает на Элвиса, загоняя его на место, и медленно поднимается на второй этаж. На лестнице ничего подозрительного нет — в гостиной и в кухне на первом этаже — тоже, дверь в ванную открыта, и с того места, где Масса замирает на ступеньках отчетливо видно, что там тоже пусто. Последние комнаты — это кабинет Фернандо и общая спальня, и двери, ведущие в комнаты, захлопнуты. Крадучись, словно вор, которым Масса ощущает себя в своем же доме, Фелипе продвигается по коридору, заглядывая сначала в кабинет. Там пусто — ноутбук на столе закрыт, бумаг никаких нет — все образцово-показательно идеально, и Масса собирается уже закрыть дверь и направиться к последней в списке его подозрений комнате — спальне — как вдруг за стеной отчетливо раздается звук... стон. Сначала Масса думает, что ему это показалось, и то, что он слышал, всего лишь скулеж Элвиса, возмущающегося тем, что ему запретили слезать с его подстилки без соответствующей команды, но тут звук повторяется, и никаких сомнений не остается. Это был стон. Стон, доносящийся из их общей с Фернандо спальни. Фелипе отмирает, переводит дыхание, напоминая себе, что выдохнуть все-таки нужно, и медленно движется к спальне, сглатывая то и дело поднимающееся к горлу, бешено колотящееся сердце. 3-2-1 — быстро, как сорвать пластырь. Фелипе кладет ладонь на ручку двери, осознавая, насколько ручка холодная, а рука — влажная. 3-2-1 — хуже уже не будет. Фелипе открывает дверь. В его кровати чужой мужчина. Вместе с Фернандо, обнаженным, взлохмаченным, нависающим над другим человеком, явно медленно его трахающим. Его — того, другого. Кто это, Фелипе не видит. Он в принципе сейчас ничего не видит. Картинка мира схлопывается до размеров небольшой комнаты, нет, не комнаты — кровати — на которой двое людей самозабвенно занимаются сексом, полностью занятые друг другом, и один из них — Фернандо, а второй, как бы странно не было осознавать — не сам Фелипе. Масса тихо прикрывает за собой дверь, спускается на первый этаж и буквально падает в так вовремя подвернувшееся кресло — ноги его держать отказываются, а на внутренней поверхности век, словно клеймо, выжжена увиденная им пару секунд назад картинка. Когда Фелипе осознает, что сидит явно на чем-то постороннем, предварительно кинутом на кресло, то с удивлением выуживает у себя из-под бедра телефон. Это телефон Фернандо. Рвано выдыхая, Фелипе включает экран, и первое же уведомление в строке пришедших сообщений, ставит недостающий кусок паззла на место. Там наверху, увлеченно и страстно, Фернандо трахает Марка Уэббера.***
Фелипе сидит на высоком барном стуле в огромной, залитой солнечном свете, кухне, оформленной в строгих, темных, но безумно элегантных тонах. Все — от фартука до подвесных шкафов сверкает чистой и хвастается функциональностью, с головой выдавая любовь своего хозяина к комфорту, порядку и, безусловно, кулинарной фантазии. Из колонки, подключенной к телефону, доносятся мелодичные мурлыкающие ноты французской музыки, а Михаэль, продолжающий о чем-то разговаривать — не ясно, с кем — с Фелипе, или с кастрюлей на плите, внезапно оборачивается, и глядит на Массу смешливо, и напускно-сурово. — Ты вообще слышал, о чем я говорил? — он вопросительно поднимает брови, прекрасно видя, что на лице у Фелипе — ни грамма осознания; а ведь Михаэль говорил явно о чем-то безумно важном. — Ты можешь спросить это у той, к кому ты в этот момент обращался, — Фелипе делает кивок в сторону кастрюли. — При всем желании, тебя могла услышать только она, — Масса не может сдержать хитрую улыбку, и Михаэлю не остается ничего, кроме как вместе с бразильцем посмеяться над собой. Последняя ссора Фелипе с Фернандо не прошла мимо Михаэля, да и на Массу она отложила слишком явный отпечаток, так что тот факт, что хотя бы сейчас Фелипе достаточно отвлечен и расслаблен для того, чтобы просто шутить и улыбаться уже достаточен для того, чтобы простить ему маленькую невнимательность. В первую очередь, Михаэль — друг, и только потом уже строгий и суровый начальник. Здесь — в доме Шумахера, они могут сколько угодно обсуждать подонка-любовника Фелипе, нет никакой причины прятаться или следить за тем, чтобы до посторонних ушей не долетели случайные обрывки фраз. Фелипе счастлив — действительно счастлив — впервые, кажется, с момента с разрыва с Фернандо; вернее — с того самого момента, как он узнал, что Алонсо гуляет от него и успел побывать в постели даже не с одним, а с тремя разными людьми. Сейчас Массу ничего не гнетет, ничего на него не давит, и единственная его забота — это только Элвис, преданно ждущий хозяина дома. Шумахер — великолепный кулинар, и еще лучший лекарь для чужой истерзанной души. Они уже обсудили эту колючую, уродливую тему, разъедавшую Массу, словно серная кислота живые ткани. Сейчас об этом говорить совершенно не хочется, не хочется думать и хоть на секунду отвлекаться от четких, отточенных движений Михаэля, превращающего приготовление обеда в целое кулинарное шоу и почти сакральный в своем изяществе ритуал. Фелипе пьет вино, ловит обрывки французских песен и отвлеченных речей Михаэля, и его мозг находится так далеко от всего сущего, что в реальность возвращаться совершенно нет никакого желания.***
Когда Алонсо спускается на кухню за водой, не потрудившись даже одеться, он с удивлением замечает замеревшего, словно каменное изваяние, Фелипе в кресле в гостиной. Масса ничего не говорит. Лицо его неподвижно, отстраненно, глаза абсолютно равнодушные и пустые, но взгляд настолько ледяной и пригвождающий к месту, что Фернандо оказывается даже не в силах пошевелиться. Он смотрит на маленького бразильца растерянно, но молча — слова отказываются формироваться в горле, а мозг соображает настолько судорожно, что в итоге выдает ошибку 404. Оправдываться — бессмысленно, Фернандо понимает по лицу Фелипе, что он, возможно, видел и слышал достаточно, чтобы не поверить сейчас ни единому его слову, и молчание — вязкое, тягучее, разливается между ними, словно чернила из опрокинутого на белый лист бумаги пузырька. Казалось бы, хуже ситуации придумать невозможно, однако в этот момент из спальни спускается Марк, не удосужившийся так же, натянуть на себя хотя бы боксеры. Второго хозяина дома Уэббер замечает слишком поздно — Фелипе уже поворачивает голову в его сторону — и Марк может только прикрыть ладонями промежность, да так и застывает в комично-нелепой позе. Напряжение в комнате в этот момент накаляется настолько, что, кажется, все участники немой сцены слышат его тихое потрескивание. Первым молчание нарушает Фелипе: — Приятно познакомиться, Марк, — в его голосе нет насмешки, в нем нет вообще никаких эмоций, и от этого страшного равнодушного тона холод невольно ползет по позвоночнику Фернандо, забираясь под кожу и сковывая все кости организма; Марк бросает на Алонсо молниеносный взгляд — от Марка веет паникой, и даже Фернандо сейчас не против ей поддаться — неизвестность пугает. — Фелипе, — пытается начать Алонсо, но его затыкают буквально взглядом, которым Масса одаривает его, после чего Фернандо предусмотрительно замолкает. — У вас есть пятнадцать минут, чтобы собраться и свалить из этого дома, — холодно чеканит Фелипе и смотрит на часы, — время пошло. Алонсо и Уэббер синхронно отмирают. Они молниеносно взлетают по лестнице в спальню, не глядя на так и не сдвинувшегося с места Массу и не разговаривая. Данного времени им действительно хватает, чтобы привести себя в относительно божеский вид и осторожно спуститься на первый этаж. Марк успевает оправиться от начального шока, но заговорить с Фелипе не решается, под его пристальным взглядом накидывает на плечи оставленную в прихожей куртку и действительно покидает дом. Фернандо вслед за ним уйти не решается. Он жалобно смотрит на Массу, ни на миллиметр не сдвинувшегося из своего кресла, и подбирает слова, но Фелипе и сейчас его опережает, заговаривая первым: — Я, кажется, сказал уходить вам обоим. — Липпе, пожалуйста, я… — Масса резко встает со своего места, вынуждая Фернандо от неожиданности отступить на пару шагов. — Что «ты»? Будешь снова врать, изворачиваться и извиняться? — выдержке Фелипе можно только позавидовать — голос не дрожит, не срывается на крик, он спокоен и уравновешен только потому, что не хочет больше тратить на этого человека ни грамма своих эмоций и нервные клетки. — Спасибо, одного раза хватило. — Но, Липпе, мы же... — вновь пытается начать Фернадо, но продолжить ему не дают. — Никаких «нас» нет, — отрезает Масса. — Есть ты, со своим вечным враньем, есть Марк, который продолжает таскаться за тобой до сих пор — или, может, это ты таскаешься за ним, а? — Фелипе недобро щурится. — И есть я, которому надоело терпеть этот цирк. — Но ты же… — и в третий раз Алонсо оказывается прерван. — Не люблю тебя, — слова срываются с губ, рождаясь без участия мозга. — Теперь нет, — взгляд Массы не смягчается ни на йоту — он действительно не чувствует ничего к человеку напротив, кроме легкого подобия отвращения, сравнимого с отвращением к грязи на новых лакированных ботинках. — Можешь оставаться, если тебе этого так хочется, пожалуйста. Можешь продолжать уходить в загулы или приходить бухим под утро — меня это не волнует. Месяц аренды закончится и мы с Элвисом вернемся в мою квартиру. Алонсо поджимает губы. Фелипе явно не шутит, и возможно, не будь у самого Алонсо столь нездорового самолюбия, он бы действительно остался, но лишь за тем, чтобы продолжать раздражать Массу своим присутствием в доме, но Фернандо слишком гордый — если его гонят взашей, он предпочтет сделать вид, будто уходит сам. — Ладно, — он пожимает плечами и действительно уходит; Фелипе ждет, пока за ним захлопнется входная дверь, блокирует в телефоне всевозможные страницы Фернандо в социальных сетях и его номер в списке контактов, чтобы пресечь любые попытки побеспокоить его, и набирает номер Михаэля — шок постепенно начинает отступать и Фелипе испытывает почти физическую потребность поговорить с кем-нибудь, выплеснуть эмоции, застывшие в катарсическом коконе.— Фелипе?
— голос на том конце трубке несколько обеспокоенный, но не напряженный, Масса понимает, что Михаэль еще на работе, поэтому не собирается сейчас разводить полемику, желая договориться о дружеской встрече на вечер. — Я выгнал его, — Фелипе выдыхает, сам, кажется, не до конца осознавая, что на самом деле сделал это.— Алонсо? За что?
— Застал их с Марком в нашей спальне, — Фелипе не верит своим ушам, но Михаэль… смеется? — он действительно смеется, и этот смех настолько полон искренней веселости, что Масса не решается его прервать, позволяя ему отсмеяться.— Притащить любовника к вам в дом — это самое тупое решение, даже для такого идиота, как Фернандо.
— отсмеявшись, резюмирует Михаэль, и Фелипе сам против воли начинает улыбаться, хотя, конечно, в такой ситуации до сих пор нет ничего веселого. — Додумался, — фыркает Фелипе, понимая, что горькую усмешку в голосе скрыть у него не получилось.— Что, и сейчас будешь утверждать, что до сих пор любишь его?
— Михаэль больше не смеется, не осталось ни намека на веселость в его голосе, и Филипе требуется несколько секунд, чтобы проанализировать ответ на этот вопрос и тихо выдохнуть в трубку: — На дух не переношу.— Хорошо. Я зайду вечером с вином. Обсудим.
Фелипе быстро соглашается на компанию Михаэля, и особенно, на вино, и они быстро прощаются. Масса откладывает телефон на стол и несколько секунд смотрит потерянным взглядом в пустоту. Внутри действительно ничего больше нет. Ему не больно — ему никак. Мысли о Фернандо не вызывают никаких эмоций, и от этого осознания словно дышать становится легче. Больше ничего. Бумажный кораблик не пережил даже шторма в первой попавшейся луже, а Фелипе так надеялся отправить его в большую воду. Но это не страшно — бумажным корабликам суждено тонуть только в лужах, до большой воды они не доходят — слишком хрупкие, слишком ненадежные; Фернандо тоже оказался ненадежным. Фернандо — не Михаэль… Михаэль…? А ведь между ними давно слишком близкая дружба, слишком тесная связь, слишком интимные разговоры. Михаэль. Из этого можно построить что-то. Что-то — для большой воды. Серьезное, надежное, небольное… не хрупко-бумажное.