Омега для империи

1 Глава Безопасности дворца вышел из кабинета супруга императора и удивленно глянул на Тидана, и поэтому поклонился с опозданием, но поспешил поздороваться: — Добрый день, ваше величество, император Сайвора, Тидан из рода Великих львов. Простите, что заставил вас ждать, я не знал, что вы пришли с визитом к супругу. — Добрый день, Пайкат из рода Золотых котов, — улыбнулся лев чуть натянуто. — Я с незапланированным визитом, так что нет ничего страшного в том, что пришлось обождать. Тидан постучал и вошел к супругу, внимательно посмотрев на Ландана, но ничего подозрительного не заметил, и сел напротив. — Что-то произошло или ты просто соскучился? — спросил северянин, поднимаясь со своего кресла, и сел на край стола рядом с мужем. — Я соскучился, — поднялся и Тидан, чтобы обнять мужа и нежно его поцеловать. — И спросить… Может, вопрос будет звучать глупо, но ты только не обижайся. — Говори, — потребовал, Ландан. — Мне уже очень любопытно, что за мысли в твоей голове бродят. — Ты ведь любишь меня? — Ти, давай быстрее, — потребовал супруг императора. — Ты знаешь, что Пайкат возможно влюблён в тебя? — спросил лев. — Да? — откровенно удивился северянин. — Ты шутишь? Я не замечал никогда. — А он тебе нравится? — спросил ревниво император, не справившись с эмоциями. Ландан смеялся долго и открыто, а затем крепко обнял супруга и поцеловал в шею, погладил по спине и заверил: — Ты гораздо красивее, сексуальнее, влиятельнее и забавнее, чем Пайкат. Я никогда не буду тебе изменять, Ти. И не потому, что ты император, а потому, что знаю, что ты за моей спиной никогда не совершишь подобного. Но если ты еще хоть раз усомнишься в моей верности, я тебе ухо оторву. Договаривая, северянин огладил плечо и прихватил за ухо, потянув за него вверх, заставив императора приподняться на носочки. — Все, я понял, понял, пусти ухо, — смеясь, взмолился император, понимая, что грызущая ревность стихла, умерев. — Ти, мне действительно неприятно, что ты мог предположить, что я тебе изменяю, — отпустив ухо сообщил Ландан уже серьезно. — Прости меня, любимый, — уткнулся лбом в плечо супруга Тидан. — Я просто подумал, что это было бы даже справедливо, после всего, что у нас было в прошлом. — Было бы, не спорю, — обнял императора северянин, гладя по спине. — Но ты мой муж, а если бы я жил прошлым, то сейчас уже был бы главой Северных котов, а не твоим супругом. Так что не надо, не думай о нашем прошлом. Его нужно похоронить, забыть и больше не вспоминать. — Ты можешь себе это позволить, и я бы хотел, чтобы ты действительно забыл, но мне нельзя. Я не могу себе этого позволить, — император сжал супруга в объятьях, словно боялся, что тот отстранится. — Мне нужно помнить, чтобы быть тем, кто я есть. — Хорошо, ведь именно таким я тебя и люблю, — улыбнулся Ландан подняв ладонями лицо Тидана, поцеловав его в губы нежно и мягко. — Ты мой любимый император и лучший из правителей на моей короткой памяти. — Лучший из двух, — рассмеялся лев. — Ты ведь не уволишь Пайката из-за слухов? Откуда ты узнал? — спросил с любопытством северянин. — Эшар из рода Снежных лис, — доложил император. — Он будет молчать. И нет, я никогда не уволю хорошего главу просто из-за того, что у нас совпали вкусы. Но нам нужно поговорить еще об одном бывшем сыне Золотых котов. — Атавиар, — кивнул Ландан понимающе. — Ты хочешь поговорить о нем? Я все еще пытаюсь понять, как в хорошенькой, но пустой и злобной голове этого омеги родился этот идиотский план и чего в результате он хотел добиться. — Думаю, что это никто не может понять: чего именно хотел этим добиться Атавиар. Если он думал, что, изуродовав тебя, он сможет занять твое место, то это было глупо. Я никогда не простил бы ему подобное. Но сейчас я хочу поговорить о другом. Атавиару вынесли приговор, — признал Тидан и добавил. — Его замуровали. Вчера. Северянин поднялся и отошел к окну, то было завешено шторой, но в кабинете было достаточно света от кристаллов. — Я столько лет боялся, что меня замуруют заживо. Даже представлять это было страшно, — Ландан глянул на мужа. — Даже ему я бы не хотел подобной судьбы. Да, я понимаю, что если бы не Эшар, то он бы покалечил меня, но все равно это очень жестоко… — Я понимаю… Я не хотел тебе говорить об этом, но ты рано или поздно все равно узнал бы, просто не от меня, — сказал император. — Скорее всего, тебе на стол бы легло прошение о помиловании от родителей Атавиара. Пусть он и лишен рода, но запретить родителям любить ребенка я не в силах. — Это понятно, — вздохнул северянин. — Я бы тоже пытался бы защитить тебя, даже если бы кто-то нас развел. — Поэтому я и решил тебе рассказать сам, пока еще есть время, пока еще Атаваиар жив и все можно изменить, — выдохнул Тидан. — А сейчас не поздно что-то менять? — спросил с напряженным вниманием северянин. — Сейчас — не поздно. Я думал, что не отменю закон, думал, что не смогу его помиловать и тебе не дам, — кивнул император. — Ты хочешь дать мне возможность решить его судьбу? Я должен решить — умереть Атавиару или жить? — спросил Ландан.  — Нет. Я хочу просто знать твое мнение, — ответил император. — Я уже услышал твоё мнение, но хочу, чтобы ты подумал еще немного, а потом сказал мне, будет ли справедливо его казнить. — Не будет, — покачал головой северянин. — Я сейчас все больше склоняюсь, что стоит, наверное, поменять закон, пусть не в части убийств или попыток убийств членов рода Великих львов, — вздохнул Тидан, думая, что этим законом он сможет оградить и Лана от возможного наказания, если всплывет их старая тайна. — Но стоит дать жертве возможность самому выбрать из нескольких возможностей наказания преступника. Пуcть там будет и казнь, но пусть будет и другая возможность. — Пока ты поменяешь законы и протянешь их через Совет, Атавиар не успеет умереть? — нахмурился Ландан. 2 Эшар вернулся домой с мерзким ощущением сделанной подлости, хотя и понимал, что сделал нужное дело. Пайкат, не будь он влюблён в Ландана, не стал бы вмешиваться в проблемы Сашоэ и тем более не очень законными методами их решать. В том, что методы были не очень законными, омега не сомневался. Впервые за все время вечера Эш ждал с легким волнением. Сегодня у него был выходной в «Яблочной черепахе» и Эшар собирался провести вечер в компании беты. Сходить в театр, на какую-то нашумевшую скандальной откровенностью комедию, о которой уж декаду говорили в Оке мира. Пользуясь служебным положением, Сашоэ занимал императорскую ложу в те многочисленные вечера, когда никто из рода Золотых львов не ездил в театр. Эшару стоило поспать днем, чтобы к вечеру быть бодрым и отдохнувшим, но он лежал в своей большой постели, смотрел на потолок и думал. Казначей не хотел подставлять главу Безопасности дворца и ничего не собирался говорить императору, а омега нарушил его планы. Эш ни разу не видел бету в гневе и оттого нервничал. Жизнь научила его держаться подальше от разгневанных оборотней, что были выше него статусом, то есть подальше почти от всех жителей Ледяной пустоши, чтобы не попасть под горячую руку. — Каас, — позвал Эшар друга, сев в постели. — М? — заглянул в комнату тот. — Ты можешь кое-что сделать для меня? — спросил Эш чуть виновато. — Я теперь что угодно сделаю для тебя, — пообещал Каас. — Вечером придет Сашоэ из рода Бесшумно идущих, — сообщил Эшар. — Встреть его и если он будет злым, скажи, что мне пришлось выйти на работу, а если будет спокойным, то попроси подождать, соврав, что я еще собираюсь, и поднимись ко мне, сообщи, что можно выходить. — Сашоэ это казначей императора? — с подозрением спросил друг. — Да, — пожал плечами Эш. — И зачем ему к нам приходить? — с округлившимися глазами спросил Каас. — Я думал, что тот оборотень, что приехал за мной от твоего имени, просто прикрывался именем казначея императора… А они и правда знакомы? — Я не знаю, знакомы ли они лично, вроде бы Сашоэ говорил, что они знакомы, — пожал плечами Эшар. — Мы с ним встречаемся, с казначеем императора. — Подожди… — мотнул головой Каас, пытаясь уложить таким образом мысли в голове. — Ты спас супруга императора, встречаешься с его казначеем… — И сегодня виделся с самим императором, — хлопнул по постели рядом с собой Эш. — Ты мог себе подобное представить еще полгода назад? — Нет, — покачал головой тот и улегся рядом. — Знаешь, я удачно с тобой подружился, очень удачно. — Не зря сиротку подкармливал в детстве? — спросил Эшар, переплетая пальцы с пальцами друга. — Не зря. Я, конечно, деля с тобой хлеб и яблоки, подозревал, что ты отплатишь добром на добро, но не знал, что с такими бешеными процентами, — рассмеялся Каас. — Это какое ты желание загадал на полярную звезду? — Желание было поскромнее, — хихикнул Эш. — Когда выйдешь замуж за своего казначея, возьми меня слугой в свой дом, — попросил Каас. — Нет, не возьму. Но ты будешь жить в этом доме, а я потрясу своего Сашоэ и мы откроем тебе булочную. Помнишь, как ты мечтал в детстве, что у тебя будет булочная, ты будешь в чистой одежде, пахнуть сдобой и всегда сможешь есть досыта? — мечтательно сказал Эшар, чувствуя, как наворачиваются слезы на глазах. — И что нам больше никогда не будет холодно? А ботинки не будут промокать? И что у нас будут выходные? Мы столько всего хотели… Я хотел учиться. Мне всегда хотелось иметь свою библиотеку. Знаешь, Сашоэ подарил мне уже пару книг. Император целый дом и новую жизнь… Я ведь мечтал, что зацеплюсь тут, буду работать в «Черепахе», снимать комнатушку и ты переедешь ко мне. Что вдвоем мы справимся. Так вот — мои мечты стали другими, более смелыми. Сейчас я мечтаю о большем, жажду большего для нас, чем жизнь чуть лучше, чем на грани выживания. И знаю, что это возможно. — Ты думаешь? — улыбнулся Каас. — Если все это сбудется, то я буду очень рад. — Может и сбудется, — вздохнул Эш, устало закрывая глаза. — Спи, тебе нужно выспаться… К вечеру Эшар встал разбитым, уставшим, но холодная вода помогла привести его в порядок. Быстро одевшись в самый дорогой и хороший костюм, омега нервно ходил по дому, начиная и бросая дела, не зная, как быстрее убить время, и в тот же момент боясь прихода Сашоэ. Когда раздался стук в двери, Эш бегом бросился наверх, позвав: — Каас! Эшар замер на самом верху лестницы, чтобы хотя бы слышать тон беты, если не видеть его лицо. — Добрый вечер, — вежливо сказал Каас. — Добрый вечер, — отозвался казначей. — Вы, должно быть, Каас. Меня зовут Сашоэ из рода Бесшумно идущих. Эшар меня ждет… — Я знаю, он переодевается, — сообщил Каас. — Мы, омеги, не всегда можем сразу решить в чем идти на свидание. — Мне очень приятно, что он сообщил, что у нас свидание, — явно с улыбкой ответил бета. — Я бы и сам это понял. Ни один друг мне не приносил такие букеты и коробки конфет, — фыркнул в ответ омега. Этого Эш не выдержал и почти бегом спустился в прихожую, где вначале увидел огромный букет, а уже затем улыбающегося Сашоэ. — Я слышал что-то про конфеты, — сообщил Эш, забирая букет и замер, когда бета потянулся вперед, чтобы поцеловать в щеку. Казначей тоже замер, на мгновение, чтобы понять, стоит ли это делать, но Эшар решил за них двоих, потянулся и поцеловал Сашоэ в губы, мимолетно, быстро, немного стесняясь невольного свидетеля. — А у вас есть время на чай? — спросил Каас. — Или вы сразу пойдете, а я съем конфеты, любуясь букетом. — Эй! Это мои конфеты! Я тоже хочу их попробовать, — возмутился, смеясь, Эшар, слегка покраснев. — Думаю, двадцать минут у нас на уничтожение конфет есть, — заверил Сашоэ, обняв Эша за талию.- Думаю, если мы постараемся, то полкоробки сможем съесть. 3 Атавиар уже полностью потерялся во времени и разум начал играть с ним в странные игры, давая услышать то, чего не могло быть, но чего ему очень хотелось: скрежет металла по камню. Омега иногда останавливался, прекращал ходить по кругу, держась за стенку рукой, прислушиваясь, а затем вновь начинал, убеждая себя, что все это ему просто послышалось. Первый узкий луч света где-то высоко озарил полную темноту, заставив Атавиара зажмуриться. Привыкшие к тьме глаза заслезились, когда кто-то вытащил камень из кладки, но омега бросился к свету, завыв и не сразу сумев сформулировать лишь одно слово: — Пожалуйста… Повторяя свое «пожалуйста», он, цепляясь в кладку ободранными в кровь пальцами, полез вверх, надеясь увидеть своих освободителей, еще не понимая, что скрежет прекратился. Свет, что так слепил глаза, вдруг вновь исчез, заставив Атавиара взвыть, но вновь стало светло, а что-то упало на пол. Омега не успел замолчать, когда свет вновь исчез, опять ненадолго. Атавиар смог, наконец, выглянуть в отверстие и увидеть спины удаляющихся стражников. — Стойте, не надо, нет, — крикнул омега им вслед, но никто не оглянулся. Атавиар и сам уже не понимал, что кричит, о чем умоляет, но никто не пришел. Он, не жалея рук, пытался расширить отверстие, вытащить еще хотя бы один камень, но кладка была хорошей и ему не удалось. Лишь когда руки устали и сил держаться не было, он съехал вниз, на пол и заметил сумку и флягу. В сумке был хлеб и пара яблок, а в фляге — вода. Омега был так голоден, что ему казалось, что он может съесть все за мгновение, но уже зная, что такое голод, Атавиар, вытерев руки от крови о свою грязную рубашку, отломил небольшой кусочек, а затем откусил и принялся жевать, долго, пока хлеб не растаял во рту, смешавшись с обильной слюной. Проглотив, омега откусил еще кусочек. Атавиар бы блаженно зажмурился, но он даже моргать боялся, опасаясь, что свет исчезнет, что он проснется в своей непроглядной, безнадежной тьме. Доев отломленный кусочек, омега схватил сумку и флягу, и оглядываясь, словно вор, отошел к противоположной стене, где и опустился на пол, обнимая нежданные дары. Атавиару казалось, что стоит ему отпустить еду и воду, как кто-то ворвется в его темницу и заберет их. Никогда раньше, за всю свою жизнь, он не ел ничего настолько же вкусного, как этот хлеб. Омега даже обернулся, понимая, что зверем он сильнее, и улегся вокруг добычи, сторожа её. Атавиар не понимал, что происходит и почему ему заменили смерть на такое заключение, но был за это благодарен, еще не осознавая, что иногда жизнь может быть страшнее смерти. Даже такое, полуживотное существование омеге сейчас казалось желанее голода. Чуткий слух оборотня улавливал гулкие шаги тяжелых солдатских сапог в коридоре. Атавиар понимал, что это караульный делает обход и на мгновение испугался, что кто-то втихаря проделал в кладке отверстие, чтобы его покормить, а часовой сейчас заметит и свет исчезнет, теперь уже навсегда, но страж прошел мимо, даже не замедлившись, и омега снова смог дышать ровно. Осознание того, что могила превратилась в камеру, приходило медленно, осторожно, даже недоверчиво. Атавиар боялся верить в это, понимая, что если он ошибся и это просто месть супруга императора, Ландана из рода Великих львов: подарить и вновь отнять надежду, то он просто не выдержит, сойдет с ума. В первый раз омега гнал от себя понимание неизбежной мучительной смерти, лелея в себе обманчивые и несбыточные иллюзии вмешательства Богов, родителей, революции или просто счастливой случайности. А в тот момент, когда впервые честно признал себе — что это все, жизни больше не будет, не будет травы под лапами, не будет ни детей, ни друзей, ни смеха, ни теплых объятий отца — не будет больше ничего, Атавиар даже не смог заплакать. Момента, когда глаза сами собой закрылись, омега не уловил, лишь резко проснулся, поняв, что заснул и подскочил сразу на четыре лапы, осмотрелся и выдохнул, увидев светлое пятно на месте отсутствующего камня. Обернувшись, Атавиар вновь отер руки, отломал себе еще кусочек хлеба и взял еще одно из двух яблок. Омега старался вновь жевать медленно, растягивая это божественное действие, но хлеб закончился все равно слишком быстро. Яблоко, кислое, сочное, наполнило рот взрывом вкуса, заставляя торопливо жевать, прикусывая язык. Атавиар пытался взять себя в руки, пытался себя остановить, но не смог и, вновь и вновь отламывая от хлеба куски, съел весь, слизав крошки с рук. Только второе яблоко осталось в холщовой сумке, давая надежду, что завтра ему будет вновь что есть. Когда голод утих, омега принялся искать возможность отсчитывать время и нашел: гулкие шаги часового. Атавиар и близко не представлял, раз во сколько часов тот делает обход, но принялся считать эти обходы, чтобы хоть как-то занять себя и мысли. В собственное, внутреннее чувство времени он уж не верил. Он понятия не имел, сколько часов, дней или декад пробыл в кромешной тьме. И это мало его волновало. Все, что занимало Атавиара — ожидание новой сумки, нового хлеба, новых яблок. Страх, что ему больше никогда не принесут еду, липкой холодной жижей обволакивал, мешая думать трезво. Омега даже не подумал, что, будь акция одноразовой, было бы разумнее его вновь замуровать. Три раза раздавались еще гулкие шаги, и каждый раз Атавиар вскакивал, чтобы не дать новой сумке с хлебом упасть на пол, но страж проходил мимо, прежде чем кто-то остановился перед его камерой. — Эй, ты, — позвал недовольный голос с той стороны стены. — Да, я тут, — отозвался омега, встав под дырой в стене. — Твой хлеб и твоя каша. Держи хлеб, — в дыру просунули кусок ни во что не завернутого хлеба. Атавиар тут же его схватил. — Тарелку держи, упадет — с пола будешь есть, — приказал голос. Деревянную тарелку омеге удалось удержать чудом. — А ложка? — спросил Атавиар. — Обойдешься, — грубо сообщил тюремщик и ушел. Омега даже не обиделся, не осознавая, как быстро испарилась вся заносчивость и все манеры. Он ел кашу, едва теплую, постную, руками, давясь, быстро. А потом еще кусочком хлеба стер все остатки с тарелки, чтобы съесть и их. Обернулся и начисто вылизал тарелку. В холщовую сумку Атавиар положил остатки хлеба, понимая, что, имея запасы, ему просто спокойнее жить. Омега вновь уселся на пол, вслушиваясь в шаги часового, твердо решив, что в этот раз не заснет, а посчитает, сколько обходов между едой делает часовой. Это ему казалось самым важным сейчас: понять, как часто его будут кормить. Все, до чего сузился мир Атавиара, было простое стремление прожить еще хотя бы один день.