Под чужими созвездиями

Мурашки взлетели по позвоночнику Дийозы и рассыпались на холодной подушке. Попытка заснуть снова, с головой нырнув под одеяло, провалилась: обнажившиеся ноги замерзали под мягкими движениями воздуха, а мерзкий повторяющийся скрип удерживал сознание Дийозы, пока она окончательно не пробудилась. Распахнутая входная дверь покачивалась от ветра. Соседняя половина кровати пустовала. Октавия опять потащилась плескаться в своём озере, не соизволив захлопнуть за собой дверь. Дийоза поморщилась от контакта босых ног с ледяным полом и быстро пробежала мимо Хоуп, раскинувшейся прямо поверх одеяла. Дом быстро остывал, но Хоуп совсем не выглядела замёрзшей. Дийоза всё равно поклялась, что вскакивать посреди ночи к заболевшему ребёнку будет вовсе не она, независимо от того сколько нецензурных слов из неё сегодня вылетит. Дийоза резко потянула дверь на себя и та закрылась с оглушающим хлопком. Хоуп даже не шелохнулась и Дийоза почувствовала разочарование. Она бы предпочла провести это утро в заботах о дочери, а не оставаться наедине с тревожными мыслями. Никогда не знаешь, сколько их сегодня будет за обеденным столом и не придётся ли ей накрывать на одного человека меньше. Дийозе нравилась их маленькая семья. Так легко быть счастливыми, когда вас всего трое и когда знаешь, что ваши прошлые жизни остались где-то там, на расстоянии многих световых лет. Октавию, должно быть, пугало забвение, но Дийоза считала случившееся подарком судьбы. Вторым шансом, если угодно. Всё, чего ей когда-либо хотелось, это исчезнуть и оказаться там, где никто бы её не знал. Репутация Дийозы шла далеко впереди неё и всеобщая предвзятость мешала ей почувствовать себя кем-то ещё. Она не могла стереть собственное имя из истории, но здесь она могла позволить себе называться как угодно. И её вполне устраивало быть просто матерью Хоуп. Ей только хотелось бы, чтобы и Октавии было достаточно того же. Она сделала бы что угодно, чтобы удержать её. И хотя ненависть всего мира ранила Дийозу и в половину не так сильно, как одна лишь мысль о том, что её могла возненавидеть Октавия, она была уверена, что в конце концов свыкнется и с этим.

* * *

— Раз уж ты единственная, кому удалось поспать больше минуты этой ночью, будь добра, закрой сраную дверь нормально: я устала от сквозняка в доме. Придирки Дийозы начинали раздражать. На поведение Хоуп сейчас могла повлиять любая мелочь. Резкие звуки пугали её и Дийоза об этом знала. Если ей не терпелось начать новый день со старых капризов, значит так тому и быть. Захлопывая за собой дверь, Октавия уже понимала: сегодня у неё снова ничего не получится. Вот почему она всегда старалась уходить ещё до рассвета. Проще было вообще не пересекаться с Дийозой и сбегать из дома, пока та не проснулась. В последнее время уходить незамеченной получалось всё реже, потому что Хоуп взяла за привычку не спать ночами и не давать спать другим. Так что не проходило и дня без того, чтобы Октавию не провожал напряжённый взгляд Дийозы. Её недовольное лицо, наверное, снова всё утро простоит у Октавии перед глазами, и максимум, на что у неё хватит сил, — это усесться на берегу, привалиться на едва подогретые камни и лежать, наблюдая за кольцом, опоясывающим их маленькую планету. Оно было обречено бесцельно кружить вокруг этого космического булыжника и когда-нибудь сгореть вместе с ним в пламени умирающей звезды. Октавия надеялась на то, что кольцо распадётся раньше. Осознание постоянства порой могло повергнуть в настоящий ужас. Перспектива умереть вдали от дома, брата и друзей, под непривычными, но уже так надоевшими созвездиями, доводила до дрожи. Но если страх помешает Октавии продолжать бороться, в конце концов именно это с ней и произойдёт. Она нырнула в воду и открыла глаза. «Я не боюсь». Толща воды над Октавией становилась плотнее. Чем глубже она погружалась, тем сильнее её окутывала тишина и тем отчётливее она слышала голос, поселившийся в её голове. «Я не бо...» Октавия сосредоточилась из-за всех сил, чтобы услышать саму себя, но Дийоза прорывалась в её мысли так, будто она там хозяйка. Солнце стремительно уменьшалось и бледнело, а лёгкие почти опустели. Отсюда сложно было разобрать голоса и понять, где заканчиваются страхи Дийозы, и начинаются её собственные. Октавия закрыла глаза, но образ Дийозы в её мыслях становился лишь чётче. Она съёжилась под её воображаемым взглядом. Именно так смотрел на неё Беллами, когда они виделись в последний раз. Меньше всего Октавии сейчас хотелось бы пойти ко дну, сохраняя на краю сознания воспоминание о том, как она разочаровала всех, кто её когда-либо любил. «Я боюсь». Вода становилась совсем холодной, но пульс Октавии только ускорялся. Отсюда почти не было видно бледной звезды. Дыхание уже не получалось держать под контролем. Октавия попыталась сосредоточиться на стуке собственного сердца, но голос, поселившийся в её голове, вытеснял окружающую реальность. «Прекрати мучить себя. И меня» Бесполезно. Октавия жадно вдохнула, едва успев вырваться на поверхность. Пока кислород наполнял её лёгкие, звон чужого голоса в голове уступал место звукам просыпающегося леса. И как бы Октавии не хотелось этого признавать, она жаждала услышать этот голос снова.

* * *

Октавия потопталась на пороге, стряхивая капли воды с одежды и волос, и скривилась в отвращении к самой себе. В последнее время её тренировки заканчивались слишком рано. Солнце ещё не успевало подняться и высушить её. Каждое её возвращение домой было словно безмолвным признанием в том, что у неё снова ничего не получилось. И хотя Дийоза ничего не комментировала, Октавия видела по её разъезжающимся губам и складкам в уголках глаз, что она с трудом сдерживала радость. По крайней мере в этом доме ей всегда были рады. В особенности Хоуп, которая не замечая напряжения между женщинами, обрушила на Октавию новость о том, что сегодня её очередь мыть посуду. И злорадно засмеялась, видя как страдальчески Октавия согнулась за столом, опустив голову на сложенные руки. — Да уж, дерь-мо, — послышалось со стороны Дийозы. Хоуп и Октавия одновременно вскинули головы, обращая внимание на слово, повисшее в воздухе, которое прозвучало слишком уж отчётливо для случайно брошенного ругательства. Дийоза сохраняла выражение притворного раскаяния до тех пор, пока еда в тарелке не заинтересовала Хоуп сильнее, чем мамин проступок. А после послала Октавии взгляд, полный теплоты и обожания. Октавия подумала о том, что умереть прямо сейчас было бы совсем не обидно.

* * *

— Мне приснилось, что кольцо исчезло. Сначала оно было там, а потом что-то хлопнуло и оно просто посыпалось с неба на землю. Дийоза оглянулась через плечо: Хоуп потирала глаза, всё ещё находясь где-то между сном и явью. — Как мы будем называть Скайринг, когда кольца не останется? — Останется. Хоуп, кажется, удовлетворили слова матери и сквозившая в них уверенность. Она замолчала и выскочила из постели, едва не сбивая с ног Дийозу, накрывающую стол на троих.