Жаркое лето 1492 года

Старожилы твердили, что с Рождества Христова не случалось в Толедо такого жгучего зноя, и грешили на мавров. Обвиняли неверных, вынужденных бежать из завоеванной Гранады, в колдовстве и порче. И евреев, конечно же, куда без них. Святая инквизиция россказни сии не пресекала, а наоборот, всячески поощряла. Находиться на улице было можно лишь несколько часов с рассвета до утренней мессы и уже после заката. В другое время выходить из спасительной прохлады жилища приравнивалось к медленному изжариванию на адской сковороде. К полудню палящее солнце добела выжигало густо-синее небо и раскаляло камни мостовой. Уж насколько Джаред был привычен к жаре и всегда отлично ее переносил, но сейчас он был способен думать только о том, где найти местечко попрохладнее. Днем он ощутимо тупел, все ясные мысли вытесняла из головы одна — как же жарко! Дни проходили однообразно. Джаред вставал, как только светало. Умывался водой из каменной бочки во внутреннем дворике, которую с вечера наполнял Педро, слуга. Одевался, опрокидывал в себя стакан разбавленного водой вина и выходил из дома. Брал под уздцы уже оседланного Тисону — Педро свое дело знал — и неспеша шел из города. Проходя Старые Ворота Бисагра, в их арке всегда невольно замедлял шаг. Вслушивался в скользящее по старой кладке эхо от голосов прохожих, топота копыт, шарканья многочисленных ног. Восхищался мастерством древних строителей, на мгновение склоняясь в благоговейном поклоне перед древностью — больше трех сотен лет прошло, а крепость словно вчера возвели. Несмотря на ранний час, в город стекались люди и повозки — на мосту Алькантара было не протолкнуться. Вскоре в Толедо должен был вернуться королевский двор, и распорядитель хлопотал о пополнении запасов. На мост Джаред не сворачивал, а, пройдя чуть дальше, спускался к реке. Тахо величаво несла свои волны к океану. Гонсало рассказывал, что в Португалии Тахо называют Тежу. Джаред находил этот факт забавным, но брату верил, ему виднее. Сам-то он дальше границ Эстремадуры не заходил. Это местечко Джаред присмотрел еще в прошлый свой приезд. Берег там был не такой крутой и кусты росли реже — конь спускался не повреждая ног, а старая ива, склонившись к воде, давала спасительную тень и скрывала Джареда от любопытных глаз. Спустившись и продравшись сквозь колючие ветви кустарника, Джаред наконец раздевался. Поборовшись со шнуровкой, снимал стеганную куртку, отстегивал портупею с мечом и кинжалом, пяткой цепляясь за пятку, скидывал тяжелые сапоги и с трудом стягивал узкие кожаные штаны, норовившие возомнить себя второй кожей. Джаред не жалел, что не родился простолюдином, но иногда, особенно слишком жарким летом, мечтал ходить как они — налегке. Никаких богато декорированных, шитых парчой тканей и кожи. Лишь рубаха с коротким жилетом, штаны до колен — все легкое, тканное — и мягкие эспадрильи на ногах. Оставшись в нательной сорочке и брэ выше колен, Джаред ступал в воду. Невесомый туман, накрывавший Тахо ночью, быстро таял, только небольшие серые клочки путались в камышах. Медленно ступая, Джаред смачивал ладони, обтирал потное лицо. Он бы с огромным удовольствием окунулся бы целиком, но Гершель, его лекарь, запретил мочить рану под повязкой. Поэтому оставалось только поливать водой себе на волосы, плечи и шею. Зато Тисона резвился вволю. Терпеливо ждал, пока хозяин его омоет, натрет щеткой, а после скакал по мелководью, поднимая брызги, или заходил глубже, чтоб вода плескалась под брюхом, и стоял, задумчиво глядя вдаль. Ниже по течению перекликались веселыми голосами прачки, полоскавшие белье. Джаред лежал на берегу, положив голову на сложенные руки, и не думал ни о чем. Ни о чем. Пребывал в блаженном безмыслии. Время летело быстро, через пару часов пора было собираться в обратный путь. Город растекался от вершины скалы по ее склонам, и Джаред поднимался вверх крутыми узкими улочками, медленно, придерживая рукой правый бок, Тисону вел за собой — езду верхом Гершель также запрещал, пока. У Кафедрального собора Святой Марии ждал верный Педро — вел коня домой. А Джаред заходил в притвор, окунал правую руку в чашу со святой водой, преклонял колено, крестился и заходил в темное гулкое нутро храма — начиналась утренняя месса. Жил он недалеко от собора, поэтому, возвращаясь, не успевал устать от солнца. Дома Джаред завтракал козьим сыром с ломтем хлеба, персиками, или инжиром, или виноградом, запивал вином и после до самого вечера сидел за столом в комнате. Разбирал арабские трактаты из библиотеки последнего гранадского эмира Боабдиля. Тогда, в январе, пока остальные искали сокровища в захваченной Альгамбре, Талавера, духовник королевы Изабеллы, нашел свои сокровища в библиотеке. Джаред, лежавший раненый в покоях брата, как узнал об этом, сон потерял. И Гонсало, поддавшись на его горячие уговоры, выпросил у Талаверы уступить несколько книг: по медицине и ал-джебре и два философских списка. Джаред собирался передать эти драгоценности в орден, даже был готов сам перевести часть из них на кастильский и заранее представлял, как обрадуется щедрым дарам магистр. Но путь в орден затянулся на полгода. Когда начинали звонить к вечерней мессе, Джаред откладывал дела. Выходил во двор, чтобы умыться. Звон колоколов, казалось, разрезал густой раскаленный за день воздух на пласты. Молился Джаред у себя в комнате перед распятием. После он ужинал. Педро, пока хозяин утром мок в реке, наведывался на рыбный рынок и без свежего угря никогда не возвращался. Джаред обожал рыбу, был готов есть ее всегда. По крайней мере все те двенадцать дней, что он провел в Толедо, ежевечерний жареный угорь ему совершенно не надоел. Педро привычно ворчал, что пора уже переходить на честную баранину или свинину, сколько можно есть скользких, пахнущих тиной гадов. Вот он пожалуется лекарю, что его подопечный плохо питается. С угрей Педро обычно переходил к любимой теме — он искренне не понимал, зачем его сеньор тратит столько денег на прачек. Зачем так часто — через день, Дева Мария! — менять белье? Эдак можно все состояние спустить. Привычка сеньора лезть в первый попавшийся на пути следования водоем тоже возмущала старого слугу. Даже сейчас с такой тяжелой раной — со вспоротым боком и сломанными ребрами, сеньор как проклятый мотается на эту грешную реку. Никак его кто сглазил. Джаред пропускал болтовню мимо ушей. Он устал объяснять, что с детства привык к частому посещению купален, благо в Кордове их было много, остались со времен правления мавров. И не видел ничего грешного в мытье. Одинаковые дни, один за одним, шли своим чередом. Иногда Джареду казалось, что время, утомленное солнцем, замедляет свое течение, почти останавливается. А иногда — что дни проскакивают, опомниться не успеваешь. И Джареда это устраивало. Он радовался, что его выздоровление не нарушали никакие посторонние люди и события. Но сегодня, когда Джаред вышел с утренней мессы и последний раз перекрестился, его окликнули. Он еще не обернулся на незнакомый голос, не посмотрел — кто посмел его беспокоить, а уже знал — привычный ритм и распорядок жизни нарушен. И досадовал с этого знания. — Джаред Фернандес де Кордова? Дон Джаред? Это вы? Джаред нехотя обернулся и прищурился — солнце било в глаза. Кабальеро, окликнувший его, спешно слез с лошади и поклонился. И только когда он выпрямился и их лица оказались на одном уровне, Джаред наконец смог разглядеть того, кто нарушил его покой. Высокий, стройный, по виду ровесник, тоже около тридцати. Волосы светлые, с рыжиной. Но что удивило — глаза, зеленые, с золотой искрой, глядели весело и почему-то испуганно, хоть улыбка была искренняя, до ушей. Джаред почувствовал, как краска тронула щеки — никто никогда не смотрел на него столь… восторженно. И только через мгновение, с трудом отведя глаза от лица незнакомца, Джаред оглядел его всего и изумился еще больше — тот был одет по нездешней моде. Шитый золотыми нитями камзол сидел как влитой, ноги обтягивали узкие шоссы, а на голове красовался вышитый жемчугом берет с изящным цветным пером. Француз — подсказала память. Странно, а акцента нет. — Да, это я. — Голос сел, Джареду пришлось, прикрыв перчатками, которые он сжимал в кулаке, рот, тихо кашлянуть, чтобы прочистить горло. — С кем имею честь? — Вы не помните меня? — незнакомец будто смутился. Джаред покачал головой. — Мы в детстве жили рядом… в Кордове… дружили. Мое имя Дженсен Мартинес де Мендоса. — И уставился с надеждой, подняв брови, — ну, узнал теперь? Удар сердца — Джаред посторонился, пропуская вышедшую из собора дородную донну. Другой — еще раз оценил берет с пером. Красиво, но все-таки вызывающе. И только с третьим ударом позволил волнам памяти вынести из скрытых глубин немного, самую малость — имя, но тут же жестко остановил — не время размягчаться сердцем, пока еще ничего не ясно. — Да, я вспомнил вас, дон Дженсен. Рад вас видеть в здравии по прошествии стольких лет. И Джаред церемонно поклонился. Дженсен немного опешил и отступил на шаг. — И я рад, — пробормотал он и без перерыва принялся частить: — Давайте зайдем куда-нибудь, в таверну какую-нибудь? Жарко очень. И я устал, путь долгий, много лиг из Барселоны, чтобы с тобой… с вами встретиться. А может, на ты? — И снова с надеждой и восхищением уставился на Джареда. Таверна? Джаред прикинул, сколько там придется просидеть и выпить, да еще в самое пекло. Вгляделся в Дженсена внимательней и заметил, что тот бледен, дышит с трудом, на лбу испарина. И решился. — Никаких таверн, мой друг. Пойдемте ко мне домой и там обстоятельно переговорим. Вам нехорошо? Обопритесь на меня. Дженсен с благодарностью положил ладонь Джареду на плечо. — Я был у вас дома, ваш слуга сказал искать вас на службе. Джаред нахмурился. Дженсен как почувствовал: — Не подумайте дурного, ваш адрес дал мне дон Гонсало — третий дом по улице Троицы. — Вы встречались с моим братом? — удивился Джаред. — Да, я же сказал, что ехал от самой Барселоны, там подписали мир… — Ни слова больше! — остановил его Джаред. — Все разговоры только под крышей и за закрытыми дверями. Он последний раз перекрестился, повернувшись к собору. Дженсен, косясь на него, торопливо повторил крестное знамение. — Педро, у нас гости! — объявил Джаред с порога. И с ужасом понял, что кроме неизменного угря еды дома нет. — Отведи коня дона Дженсена в стойло и бегом в лавку. Купи мяса, овощей и вина. Педро склонился в поклоне и перехватил поводья у гостя. Джаред глянул в узкое окно, ведущее на внутренний двор — Педро, расседлывая коня и суетясь подле него, радостно подпрыгивал и приговаривал: «Наконец-то у нас будет мясо! Благодарствую, Дева Мария, что услышала мои молитвы». Джаред дал себе зарок впредь баловать слугу. Он-то никаких обетов не давал. — Сейчас вернусь, — сказал Дженсен и хлопнул себя по лбу, — сумки же… Джаред не собирался проверять, но снова глянул в окно. Дженсен, сделав вид, что роется в седельных сумках, снял с пояса кошель, развязал тесемку и, оглянувшись на дом, сунул Педро несколько монет. И махнул рукой — иди скорее. Ладонь Джареда машинально легла на рукоять меча. Хлопнула задняя дверь, Дженсен, словно уловив напряжение, опередил вопрос: — Я дал твоему… вашему слуге немного денег, попросил купить мавританских сладостей. Грешен — неравнодушен к сладкому и много про них наслышан. — Сказали бы, он и так бы купил. — Не хочу быть вам… тебе в тягость. — У меня все в порядке с деньгами. Я могу кормить отряд конницы в течение месяца. Дженсен присвистнул. — Не знал. В любом случае прими…те мои извинения. Думаю, со стороны это выглядело так, словно бы я подкупаю вашего слугу. Джаред склонил голову в знак примирения. Не то чтобы он безоглядно верил в верность Педро, нет. Просто его верность не стоила так мало. — Давайте присядем и выпьем вина, пока еще Педро обернется и начнет готовить. Джаред хотел предложить гостю ополоснуть руки и лицо с дороги, но пришлось прерваться на полуслове, потому что тот вдруг начал безудержно хохотать. — Педро? Его так зовут? И он разгуливает здесь, как у себя дома? Дженсен так заразительно смеялся, закидывая голову и блестя зубами, что Джаред засмотрелся. По мнению Джареда это выглядело вульгарно и вызывающе, как и берет, но так… красиво. И свободно. Дженсен, заметив, что Джаред никак не реагирует, оборвал смех и пояснил: — Шутка же. Крылатое выражение. Разгуливать где-то, как Педро у себя дома. Я неправильно выразился? Напутал слова? Прости, все-таки много лет вдали от родины сказываются. А в чем ошибка? Ведь после того, как Педро Арагонский влегкую разбил армию эмира и захватил Уэску, так говорят про тех, кого зовут Педро… — Дженсен говорил все тише и тише и в конце концов замолчал. — Вы ни в чем не ошиблись. Я знаю это выражение, как и историю про осаду Уэски. Обычно его употребляют, когда тот, кого здесь быть не должно, появляется откуда ни возьмись и ведет себя, словно главный он. А мой Педро разгуливает не где-то, как у себя дома, а дома как дома. Дженсен сидел красный, смотрел в пол и мял в руках берет. «Он сломает перо», — подумал Джаред и, чтобы разрядить обстановку, стал выставлять на стол все фрукты, которые нашлись в шкафу, и разливать по бокалам вино. — Извините, себе я вино разбавлю, не сочтите за дерзость. Приходится пить много отваров, которыми меня снабжает мой лекарь. Будь его воля, он бы запретил все, кроме воды. — Еще раз прошу прощения. — Дженсен взял в руку бокал. — Я бесконечно соскучился по Кастилии. Двадцать три года меня здесь не было. Удивительно, что я еще язык не забыл. Рад встрече, Джаред! — поднял Дженсен бокал. Оба отпили по глотку. — И умоляю, давай уже на ты. — Дженсен приложил ладонь к сердцу. Джаред подумал и кивнул. Он пойдет навстречу желанию друга детства, хотя мало на свете людей, кому он говорит «ты». Даже Гонсало называет на «вы». — Расскажите… расскажи про себя. Как оказался вдали от родины, что привело сюда? И при чем тут Франция? — И он наконец сел за стол напротив гостя. Дженсен разломил кусок свежего хлеба — спасибо Деве Марии, что Педро купил его сегодня, — отщипнул немного мякоти и отправил в рот. — Наш король Карл решил-таки выполнить обещание, данное своему отцу Людовику у его смертного одра. И вернуть Арагону спорные графства Руссильон и Сердань. Насколько я знаю, вашему королю Фердинанду очень важны эти территории. Джаред тоже знал. — Ну вот, в Барселоне был подписан договор, в котором эти графства отошли короне Арагона. Я входил в состав посольства Франции, потому что хорошо знаю оба языка, — пояснил Дженсен. — Спасибо матушке — после переезда она не переставала говорить со мной на кастильском. Мне оказали честь, взяв в посольство. Незабываемые впечатления — я своими глазами видел Изабеллу Католичку. Они с Фердинандом прекрасная пара. Не зря про них говорят — одно целое. — А как из Кордовы… — Джаред провел рукой снизу вверх, — ваша семья попала во Францию? — Отец умер, — Дженсен выпрямил спину и устроил локти на деревянных подлокотниках, — мать уехала в Ажен к родне. — Судя по фамилии, ты Мендоса. Это древний богатый род, который всегда во всех обстоятельствах оставался верен Короне. Неужели твоей матери не нашлось бы достойного ее пристанища? — Пока я был мал, меня это не интересовало. Когда же вырос и готов был задать этот вопрос, матушка умерла. После переезда, кстати, она быстро выскочила замуж. Нашли друг друга вдовец и вдова, — Дженсен хмыкнул. — Новый папенька, как матушка преставилась, меня не бросил, снабдил рекомендательными письмами и отправил в Тур. Вот с тех пор я при дворе. А ты? Каковы твои обстоятельства? — Я рыцарь ордена Алькантара. Охранял границы с Португалией, воевал с маврами. Вот, собственно, и все. — Джаред пожал плечами. — Смотрю, ты двигаешься скованно, правой рукой стараешься не шевелить лишний раз, лекаря упомянул. Ты ранен? Но с захваты Гранады прошло почти полгода и серьезных военных действий не велось. Ты так серьезно пострадал, что с тех пор никак не восстановишься? — Дженсен смотрел с неподдельным состраданием. Джаред с досадой прикусил губу. Не думал, что со стороны так заметно. Он терпеть не мог показывать слабость. — Нет, — нехотя проговорил он, — это случилось недавно. В Гранаде ранение было пустяковое, через несколько дней забыл. Белый доспех отлично защищает от серьезных повреждений. Но он тяжелый, и Джаред, когда их послали погасить деревенский бунт на территории бывшего эмирата, подумал — ну там же одна деревенщина, чернь, меча в руках не державшая. И вместо доспеха взял легкую бригандину. Но все пошло не так… Воспоминание о том злополучном дне выжигало душу бессильной яростью. Как?! Как он мог допустить элементарную ошибку и открыть противнику спину? С его-то опытом и потрясающим чутьем боя. Когда острое лезвие меча вспороло бок, Джаред сначала и боли не чувствовал, лишь ошеломление от самого факта, что так глупо подставился. Дженсен смотрел на него во все глаза, но зря ждал продолжения. В этот момент очень удачно вернулся Педро с покупками, и, пока на внутреннем дворе жарилось мясо, Дженсен уминал свои сладости, клятвенно заверив, что они не отобьют аппетит. Отправляя в рот засахаренные фрукты и пропитанную сиропом выпечку, он так сладострастно постанывал, что все сожаления вылетели у Джареда из головы. До этого дня он и не подозревал, что от еды можно получать такое удовольствие. Не от насыщения после вынужденного голодания или изнурительного поста, когда кусок черствого хлеба почитается за величайшую сладость, а от малости, которую кладешь в рот ради забавы, развлечения. Взгляд Дженсена затуманился, и Джаред испугался, что в сладости подмешали «слезу мака». — Эй, — окликнул он Дженсена. Хотел еще тронуть за руку, но не решился. — С тобой все в порядке? — Господи Иисусе, — выдохнул Дженсен и облизал губы. Джаред против воли проследил взглядом за его языком. — Это потрясающе! Ты пробовал? Даже лучше, чем когда ты с женщиной. Согласен? — Я?.. С чем?.. А, про женщин… Я не знаю, что ты имеешь в виду. Рыцари ордена дают обет безбрачия. Дженсен подавился вином. — Ты… Ты что?.. Никогда? Совсем? — он закашлялся и похлопал себя по груди. Уняв кашель, спросил, внимательно глядя: — Ты никогда не был с женщиной, мой друг? — Не был, — легко ответил Джаред. Он не видел в этом никакой сложности. — Ну тогда — с мужчиной? — В зеленых глазах мелькнуло что-то, Джаред не уловил. — Орден, суровый распорядок, кельи, молодые мужчины, даже мальчики — все это способствует… — Это грех, — нахмурился Джаред. Сделать вид, что Дженсен этого не говорил, или закончить общение и выпроводить гостя? — Прости, — Дженсен быстро выставил вперед ладони, — я этого не говорил. — Сеньоры, все готово! — Педро внес исходящий паром поднос, и комнату заполнил аромат зажаренного на огне мяса. Слуга споро поставил перед Джаредом и Дженсеном блюда, налил ароматной воды в чаши для омовения рук и взялся за ручку кувшина — подлить еще вина. — Отрежь себе кусок и иди, — приказал Джаред, кивнув на поднос. — Управимся без твоей помощи. — А что делать с угрем, сеньор? — Педро достал нож и прицелился, с какой стороны лучше резать. — Когда поешь, приготовь. И иди уже. Дженсен, сполоснув сладкие пальцы и стряхнув воду, отмахнул кинжалом здоровый кусок мяса, наколол его на острие и впился зубами в сочную мякоть. — Ммм, вкусно, — неразборчиво промычал он и дальше жевал с закрытыми глазами. Джаред отщипывал от грозди одну за одной виноградины и снова любовался, как человек может наслаждаться простой едой. Наконец Дженсен отложил кинжал. — А помнишь, как мы жарили лепешки под Римским мостом? И на Джареда буквально обрушилось воспоминание, как они вдвоем сидят под опорой моста, а непослушные языки костерка почти облизывают пятки. Гвадалквивир в середине лета мелел, и можно было забраться под мост. Сырая галька шуршит под ногами, массивный пролет дает густую тень, древние камни источают холод. И утренние, спрятанные за пазухой и слегка размокшие от пота лепешки мгновенно высыхают на огне. Приходится разламывать их с осторожностью, чтобы не крошились. И нет ничего на свете вкуснее хрустящего ломкого теста. — Я всегда знал, что из тебя выйдет отличный воин. Сколько раз ты побеждал меня на деревянных мечах? — Зеленые глаза смеются, а Джаред чувствует, как щеки заливает краска стыда. Наоборот, почти всегда одерживал верх Дженсен. А Джаред прибегал домой в ссадинах и занозах, с закушенной губой, чтобы не расплакаться. Ведь мужчины не плачут. Пока однажды это не увидел Гонсало. С тех пор он почти каждый день с утра гонял младшего по тренировочной площадке. Ему-то хорошо, его учил воинскому мастерству опытный учитель, закаленный в боях с маврами. В свои двенадцать Гонсало уже твердо держал в руках меч — настоящий, железный. На тренировках брат Джареда не щадил, и только Бог знает, сколько слез было пролито, сколько синяков утаено от матушки. Зато потом уже Дженсен после игр стал уходить домой, шипя и дуя на побитые руки. — А еще мы любили прятаться во внутреннем дворе Мескиты, помнишь? Да, Джаред помнит гулкую тишину древней мечети, которую превратили в собор. Высоченные и просто бесконечные колонны из дорогого камня, главный купол, выложенный синими плитками в форме звезд, украшенный золотом михраб. Джаред всегда робел под сводами соборной мечети, ему грезились прошлые времена и сражения, мечталось о подвигах. — А как мы однажды удрали на целый день в заброшенный город, оставшийся от какого-то халифа, помнишь? — Дженсен улыбнулся и проговорил нараспев: — Мадина аз-захра. Ооо, та поездка! Это было настоящее приключение! Идея забраться так далеко и в запрещенное место пришла в голову, конечно же, Дженсену. Началось с того, что он умудрился втихую увести из дома коня. Они вдвоем с трудом влезли на бедолагу и сначала без всякой цели мотались вокруг поместья, трясясь на костлявой спине. А затем Дженсен предложил — а давай?.. И они дали. Трепку, которую ему задал отец, когда они вернулись к вечеру, уставшие и отчаянно голодные, Джаред запомнил надолго. Зато на следующий день, когда Гонсало поздним вечером тихо подкрался к подвальному окошку и пропихнул сквозь решетку хлеб и холодное мясо, Джареду было что рассказать тихим шепотом брату — и про развалины жилых домов, и про полуразрушенный дворец с тонкими колоннами и цветными арками. Про то, как было интересно и одновременно жутко, но рядом же верный друг, значит, ничего плохого не случится. И нисколько не обидно, что отец посадил его под замок. И чего домашние так переполошились? Он же не один был, с Дженсеном. — А это помнишь? — Дженсен достал из поясного мешочка деревянный крестик на тонкой веревке и протянул на ладони Джареду. — Ты подарил мне его на Пасху, за несколько дней до того, как тебя отправили в Орден. Джаред легко коснулся невзрачного креста пальцами. Которые тут же заныли фантомной болью — до того дня Джаред никогда не вырезал из дерева, и лезвие не раз срывалось и попадало по руке, хорошо тупое. Но Джаред терпел и лишь кусал губы. Ему было страшно — отец внезапно умер, и как жить дальше, никто толком не знал, дом был наполнен горем. Поместье по закону отходило старшему брату Алонсо. Гонсало хотели отправить в Сеговию ко двору по рекомендации знатных семей Кордовы, а Джареда… дальше он не успел подслушать. В те дни он ходил словно неживой, внутренне сжавшись в комок перед ужасом будущего. И совершенно не хотел никого видеть, даже Дженсена. А гляди-ка, успел вручить подарок. Этого Джаред не помнил совершенно. — Порой я очень скучаю по тому времени. — Дженсен вложил крест в ладонь Джареда, сжал ее своей и тихо сказал: — Я рад, что у меня был такой друг. У нас было замечательное детство. Да! Именно! Но как?! Как Джаред мог забыть про все? Теплые руки матушки, сказания о героях на ночь, горячее молоко перед сном. А главное — дружбу с Дженсеном. Как такое можно забыть? Для Джареда детство — это Орден и только он. Холодные кельи, окрики наставников, постоянный голод, наказания за малейшую провинность, ночные молитвы. Когда в голове нет ничего, кроме мешанины из священных текстов, руки и ноги в синяках — их нещадно, даже самых маленьких, гоняли по жаре, вбивая, в прямом смысле, науку боя. И мечи были не деревянные, а железные. К вечеру сил хватало только добраться до постели, но стоило положить голову на набитый соломой матрас, как измученное тело охватывала сочащаяся из каменных стен сырость, и Джаред полночи не спал, лежал, стуча зубами. Ему казалось, что в груди вместо сердца такой же холодный камень. Что он сам застыл, как развалины запретного города, и что скоро рассыплется песком, как они. Он разучился смеяться, шалить, играть. Даже, наверное, и говорить забыл как, если бы не приходилось бесконечно бубнить молитвы. Джаред думал, что так будет вечно. Но со временем он освоился, втянулся, физически окреп. Капеллан считал Джареда способным, по его рекомендации на Джареда обратил внимание командор и стал заниматься с ним отдельно. Он многому Джареда научил, но больше всего Джареду в жизни пригодилась наука, которую командор постиг, путешествуя по Востоку. «Отрешенность, Джаред, — говорил он. — В бою, главное — сохранять ясной голову и не поддаваться эмоциям. Гнев, ярость убивают раньше, чем меч врага». Сам командор на отрешенного не походил. Его гнев и ярость Джаред не раз испытывал на себе, когда получал палкой по спине за излишнее рвение в учебе, а не на ристалище. «Меньше думай, — говорили ему, – думать должны магистры, а ты простой воин». И Джаред честно старался не думать. До недавнего времени жизнь представлялась ровным полотном — пока он молод и силен, пока здоров, будет сражаться во славу Ордена и королей. А после, если Господь дарует ему жизнь, осядет в орденском архиве, займется своими любимыми книгами. Так бы все и шло, но после ранения откуда-то из темных внутренних глубин все чаще поднималась липкая волна сомнений. И не только в себе. Молитвы не помогали, пост тоже. Кто бы еще полгода назад сказал, что он станет роптать на Бога, Джаред собственноручно отсек бы еретику голову. Наверно, эти вольнодумства от избытка свободного времени, да и философские рукописи явно вредны. Не зря Торквемада порывался их сжечь. И правда — меньше думать надо. А тут еще вдруг этот человек из прошлого. Давно и крепко забытого прошлого, которое должно было остаться там, под глубинными слоями памяти. Несколько слов, блеск зеленых глаз, смешливый рот — и Джаред пропал. Провалился в то время, когда не приходилось прятать чувства, а каждый день был самым лучшим днем. Когда, наигравшись за день, ты смотришь на затопленное звездами небо, а после, зевая, идешь спать и знаешь, что завтра будет еще один самый лучший день. А за ним еще. Твой мир крепок и незыблем, в нем есть и всегда будут родители и друг. И ты счастлив. Джаред напрочь забыл, что у него гость и что с ним следует говорить и его слушать. Джаред сейчас видел только желтые камни Римского моста, слышал журчание реки и держал руки над горячим пламенем. И был он не маленьким шестилетним мальчишкой, а взрослым мужчиной. И рядом у костра сидел Дженсен. Только на его голове не было дорогого бархатного берета, он рукой топорщил волосы на макушке и заливисто смеялся. Спокойствие и отрешенность пошли трещинами. Откуда-то из глубины пришло чувство горечи, затапливая Джареда с головой. Когда он очнулся, вынырнул из омута воспоминаний, Дженсена не было. На мгновение Джаред испугался, до липкого ужаса, что тот ему привиделся, что он сходит с ума, тем более что стол был пуст. И тут же в комнату зашел Педро с блюдом, на котором лежал зажаренный угорь. — Ваша рыба, сеньор, — сказал он, старательно отводя взгляд. — А где?.. — решился Джаред. — Сказал, что срочные дела, завтра зайдет. Да и на вечернюю мессу уже звонили. Джаред потер лицо руками. Ему казалось — он спал, долго спал, а теперь проснулся. Утренняя Тахо величаво несла свои прохладные воды. Тисона уже напрыгался, наигрался и теперь стоял задумчивый, иногда покусывая речную зыбь. Воздух тихо звенел от мошкары. Голова Джареда гудела от мыслей. Он плохо спал ночью, изредка проваливаясь в дремоту. Картины детских приключений, воскрешенные Дженсеном, кружились перед глазами. И сложно было понять, какие из них происходили на самом деле, а какие привиделись. Джаред машинально мял в пальцах травинку, глядя в никуда. Пытался очистить голову, используя еще одну технику командора. Он ловил за хвост самую скользкую мысль, раскручивал ее и бросал как можно дальше в воду. Потом следующую, и так одну за одной. Пусть Тахо уносит их куда подальше, хоть в Португалию. Не помогало. Дженсен никак не хотел покидать его голову. Наверху послышался шум, посыпались камушки. Джаред вскинулся, схватил меч, высматривая, кого принесло. Шум усиливался, мелькнули сапоги, и последний пасо Дженсен, а это был он, буквально проехал на заднице. — Как ты здесь спускаешься? — воскликнул он, отряхивая шоссы. — Да еще с конем! Ноги же можно переломать, крутой берег какой! И уставился на Джареда восторженно. В глазах плясали смешинки. Джаред медленно положил меч. До него пока не дошло, как так? Он только что думал о Дженсене, и вот он тут как тут. Как Дженсен его нашел? — Как ты меня нашел? — Педро сказал, — пожал плечами Дженсен, осматриваясь. — А ты здорово придумал с этими утренними купаниями в такую жарищу. Как водичка? — Он уже успел сбросить берет и расшнуровывал камзол. А Джаред все стоял и тупо смотрел, не в силах поверить. — Не помню, когда в последний раз плавал в реке. Камзол и сапоги повисли на ветках кустов. — Ай! — взвизгнул Дженсен, шагая в воду. А у берега было сразу по колено. Он закатал рукава сорочки и пошел глубже. — Лошадка! — крикнул он задремавшему было в воде Тисону. — Эй, лошадка! В ответ на его крики вдалеке захохотали прачки. — О, у тебя тут девки рядом? Отлично устроился. Джаред усмехнулся. — Пошли купаться, ну, — позвал его Дженсен. Он развернулся к берегу, продолжая идти спиной вперед на глубину. — Не могу, — с сожалением ответил Джаред, — лекарь запретил. — Смотрю, он все тебе запрещает — вино, купания. Хороший, видно, лекарь. — И махнул рукой, ударяя ребром ладони по воде. Брызги сверкнули на солнце и упали к ногам Джареда. — Ну давай, немного. Обещаю не мочить. И сдержал обещание. Бил по воде уже двумя ладонями, но так, чтобы на Джареда мало что попадало. Брызгался и хохотал. И в какой-то момент Джаред наконец оттаял, сорвался в реку и сам стал махать руками, осыпая Дженсена каплями. Поддался чистой ребячьей радости, все мысли, сложные и неудобные, вылетели из головы, губы растянулись в улыбке. Дженсен все отступал и тут, не удержавшись, упал спиной в воду. Вынырнул, отфыркиваясь и пуская пузыри. Джаред сначала не понял, что за странный булькающий звук, и тут до него дошло, что так звучит его смех. А он и забыл, что когда-то умел смеяться. Неуклюже загребая руками, Дженсен поплыл к берегу. — И чего смеешься? — пробурчал он, поднимаясь из воды и выходя на мелководье. — Смеется он. Я думал, ты не умеешь. Сорочка, мокрая насквозь, стала почти прозрачной и плотно облегала его тело. С брэ, гораздо более коротких, нежели у Джареда, по бедрам стекали потоки воды. Солнечные лучи легли затейливо, и Джаред залюбовался мокрыми дорожками, струящимся с волос по вискам и бороде. И глаза его были такими же глубокими и прозрачными, как Тахо. Или это солнце сыграло такую шутку. Дженсен вдруг стал серьезным, подошел почти вплотную и протянул руку. Медленно-медленно провел пальцами Джареду по щеке и сказал хрипло: — Ты все-таки намок. Хватит на сегодня, а то лекарь заругает. И вышел на берег. А Джаред еще какое-то время стоял по колено в воде, трогал свое лицо, смотрел сквозь ресницы на небо и глупо улыбался. Утреннюю мессу они пропустили. — Тисона? — Дженсен погладил рукой черную шелковистую гриву коня, которого Джаред вел под уздцы. — Тисона, — кивнул Джаред. — Как меч Сида? — Как меч Сида, — Джаред пожал плечами. — А что? — Ничего, — помотал головой Дженсен, пряча усмешку. — Ты назвал коня в честь мифического меча мифического героя. Абсолютно ничего. — О Эль Сиде уже несколько столетий складывают песни. — Да знаю. А вот ты слышал легенду героя Британии, Артуром звать? У него тоже был чудо-меч, Экскалибур. Интересные параллели, не находишь? Джаред удивился. Сказания о рыцарях Круглого стола и их короле он знал. В Ордене была отличная, постоянно пополнявшаяся библиотека. Да и странно было бы рыцарям не знать о других рыцарях. А вот откуда такие познания у переводчика — это вопрос. У двери дома маялся Педро, который не нашел сеньора в привычное время у собора и, видно, уже напридумывал, что тот утоп в проклятой реке. Заметив их, Педро перекрестился и поднял очи горе. — Жаль, конечно, что ты не продолжишь свой род. Мне жена подарила двух дочек и сына, — похвастался Дженсен, пока они располагались в доме. — Хотя же у вас есть Гонсало, что я глупости говорю. И пусть он поздно женился, возможно, успеет родить наследника. Жаль, первая жена умерла в родах. Джаред покачал головой — неплохо подготовлены члены посольства. Интересно, знает ли сам Гонсало, что информация о его частной жизни известна во Франции. — Нет, ты не подумай чего, — продолжал болтать Дженсен, — просто брат твой первый человек в войске, имеет большое влияние на Изабеллу. Не каждый день приходится лично общаться с военачальником армии Кастилии и Арагона. В голове не умещается — я же помню его юным. Он, конечно, был старше нас, но… — Не переживай за наш род, — усмехнулся Джаред, кладя портупею на сундук. — У нас есть старший брат Алонсо, у него все в порядке с наследниками. Дженсен, казалось, сильно удивился. Даже перестал молоть языком. А Джаред в очередной раз мысленно посочувствовал брату, который с самого первого момента появления при дворе влюбился в юную Изабеллу. Тогда еще никто не знал, что она станет королевой, и Гонсало несколько раз серьезно выручал ее и даже спасал жизнь. Эти придворные интриги! А как он переживал, когда она вышла замуж за Фердинанда! Конечно, Гонсало о своих чувствах младшему не рассказывал, но многие вещи ясны без слов. Гонсало на некоторое время даже перестал писать Джареду, а когда пришло первое после долгого перерыва письмо, Джаред не поверил своим глазам и перечитал не раз — тон был сухой и деловой. Куда подевался его заботливый брат, который всегда старался приободрить, сдабривая послания шутками. А после трагично закончившегося первого брака Гонсало женился нескоро. И то лишь потому, что негоже такому знатному сеньору не иметь семьи. Джаред никогда не сомневался в королеве, потому что для любого воина, особенно для воина братства, главное — верность и честь. Но иногда, глядя, как Гонсало вежливо и холодно разговаривает с женой и смотрит на нее и дочку потухшим взглядом, горечь завладевала душой Джареда. Невольно, но Изабелла украла сердце его брата. — Хорошо, когда знаешь свой жизненный путь, — Дженсен улыбнулся Джареду. — Ты же знаешь? — Джаред был твердо уверен, что не делился с ним мечтами встретить старость в архиве. Дженсен, бросив на него внимательный взгляд, кивнул. — Моя жизнь тоже расписана наперед. И это иногда навевает скуку, друг мой. Ведь мир такой обширный, в нем столько неожиданностей и, не побоюсь этого слова, приключений. К примеру, очень скоро некий Христофор Колумб отправится искать новый путь в Индии. Он верит, что если все время плыть на запад, то достигнет их, представляешь? Ты удивлен, что я слышал про Колумба? Его младший брат Бартоломео чуть не год болтался у нас при дворе в надежде, что Карл даст денег на эту авантюру. Колумбу все отказали, — Дженсен начал загибать пальцы, — король Португалии Жуан, король Англии Генрих, Франция отказала. И только Изабелла и Фердинанд после долгих размышлений согласились оплатить его экспедицию, и то не сразу. И правильно сделали, я бы на их месте тоже согласился — вдруг дело выгорит и прибыль покроет расходы. И хоть это смертельно опасно, но Колумб плывет, а мы с тобой сидим по домам и… В этот момент в дверь без стука вошла девушка с глиняным горшочком в руках, накрытом холщовой тканью. Она улыбнулась Джареду, смущенно кивнула Дженсену и, подойдя к столу, поставила перед Джаредом горшок. — Отец велел передать, — тихо сказала она, не поднимая глаз. — Спасибо, Ривка. — Джаред полез в кошель за монеткой. Дженсен, смотревший на нее во все глаза, плавно перетек к двери, загораживая выход. — А кто это к нам зашел? — мягким фальшивым голосом пропел он. Даже у Джареда по спине пробежали мурашки, а девушка так совсем съежилась и втянула голову в плечи. — Какая красавица, — продолжал Дженсен. — Джаред, — громким шепотом сказал он, не сводя глаз с Ривки, — а давай ее оприходуем вдвоем… А, у тебя же обет. Ну тогда я один, позволь? Уже столько времени без женщины, тяжко. Нам не будет ничего. Это ведь еврейка, значит никто! Ну, Джаред… Ривка вцепилась в столешницу побелевшими пальцами, но тут Джаред наконец обрел дар речи. — Твой ум помутился от жары?! — прорычал он, шагнул вперед, закрывая девушку собой и прикидывая, успеет ли дотянуться до меча, прежде чем Дженсен выхватит свой. — Это дочь Гершеля, моего лекаря! Они оба находятся под моей защитой! — Стой! — Дженсен выставил руки вперед и медленно отошел от двери. — Я пошутил! Это шутка. Ну, такая проверка! А то многие говорят — обет, обет, а сами не блюдут. Джаред, не думал же ты всерьез, что я смогу воспользоваться положением девушки и причинить ей вред? Я не таю злобу на евреев. Да мой отчим наполовину иудей. Джаред быстро расплатился с Ривкой, сунул ей больше монет, чем положено, и за руку вывел на улицу. — Извини, — сказал он. Девушка сорвалась с места и побежала. Джаред вернулся в дом, в груди, несмотря на зной, было холодно. На какой-то момент он сильно усомнился в лучшем друге детства. Кто знает, что Дженсен за человек. Столько лет прошло… — Прости, Джаред, прости! Сам не знаю, что на меня нашло. Решил поиграть, дурное ребячество обуяло. Наверно, от жары, ты прав. — Нельзя играть с людьми, — только и сказал Джаред. И демонстративно повязал портупею. С мечом под боком спокойнее. Дженсен понимающе усмехнулся. — В уставе вашего Ордена есть пункт, разрешающий честным католикам обращаться за лечением к евреям? — Не знаю, как у вас, но здесь христианских лекарей зовут только в том случае, если нет евреев или мавров. Или когда только и остается, что прочитать отходную молитву. Евреи самые искусные в своем ремесле. — Защита, говоришь?.. Но ты не сможешь их защитить, когда, согласно Альгамбрскому эдикту, их к концу месяца вышибут из Кастилии. И свое золото они не смогут взять с собой. — Я лично провожу Гершеля с Ривкой до границы и дам в руки достаточное количество денег, чтобы в первое время они не умерли с голода. — Ты где остановился? — спросил Джаред, помолчав. — На постоялом дворе. Мне уже пора? — Дженсен поерзал на стуле, основательно устраиваясь, скрестил руки и вызывающе посмотрел на Джареда. — Сеньоры, я принес вам вина и жареных перепелок! — ввалившийся с подносом еды Педро как нарочно выбрал этот неловкий момент, чтобы зайти. Словно под дверью подслушивал. Джаред видел, что Дженсен нравится слуге, который считал, что его сеньор напрасно чахнет над заумными свитками, вместо того чтобы весело проводить время. «Ладно, — подумал Джаред. — Мой давний друг повел себя странно, но это случилось в первый раз. Повторится подобное, выгоню его». — Нет, — ответил он Дженсену. — Время трапезы. Дженсен не поменял позы. — Ты обижаешься на меня, — заключил он, — думаешь, что я веду себя неподобающе и бесчестно. Но, Джаред, я еще раз говорю — это глупая выходка. Таков у меня характер и всегда был. Мы с детства разные, я вечно втягивал тебя в авантюры, за которые больше доставалось тебе. А ты был… правильным. И остался таким. Не суди строго, Джаред. На самом деле я никому не хочу плохого. — Для меня такое поведение неприемлемо, но в этот раз я принимаю твои извинения, — Джаред склонил голову. Дженсен заметно расслабился, уселся на стуле поудобнее и, протянув руку, взялся за ножку перепелки. — Знаешь, зачем на самом деле я проехал половину Кастилии, чтобы тебя найти? Нет, не подумай, я мечтал с тобой встретиться, но главное — хотел предложить вместе съездить в Кордову. А, как тебе? Навестить город детства. Джаред так удивился, что, разливая вино, забыл долить воды в свой стакан. — Ну если ты не занят, конечно, — поспешил добавить Дженсен. — И когда ты залечишь рану. Ты же для этого к своему лекарю приехал сюда, в Толедо? Джаред кивнул. — Да, я давно его знаю и не первый раз прибегаю к его услугам. Он был со мной в Санта-Фе во время осады Гранады, лечил моих воинов. Еще одна причина, что Джаред поехал в Толедо — магистр планировал открыть приорат поближе к королевскому двору, а Джареда назначить приором. Джаред как мог мягко отказался от этой чести, но присмотреть место обещал. Дженсену было знать об этом необязательно. — Так как насчет поездки в Кордову? — напомнил Дженсен, вырывая Джареда из размышлений. — Навестишь матушку. И старшего брата, раз, ты говоришь, он унаследовал там отцовское поместье. Джаред этого не говорил. Но замечание Дженсена было вполне логичным, ведь по закону только старшему сыну достается все наследство. — А разве у тебя самого нет дел? — в ответ спросил он Дженсена. — Разве твоя семья во Франции не истосковалась по тебе за столько времени? — он интонацией выделил последние слова. — Нет, — легко сказал Дженсен. — Я могу себе позволить съездить на родину. — Твое предложение весьма неожиданное, я подумаю. И Джаред пошел во внутренний двор к бочке с водой сполоснуть руки и лицо. А действительно, не поехать ли в Кордову? Вдвоем. С Дженсеном будет нескучно. Сумасшествие какое-то, Джаред потряс головой. Не зря Гершель велел не налегать на вино, пока идет лечение. Голову ощутимо вело, хотя Джаред быстро исправился и стал разбавлять свое вино больше, чем обычно. Но все равно до привычной ясности было далеко. Зато они с Дженсеном весело проводили время. Он знал множество баек, забавных историй, Джаред устал смеяться. Он за всю жизнь столько не смеялся, как за этот день. За окном уже стемнело, и вечерняя прохлада нехотя вытесняла духоту из жилища. Стемнело? Как время пролетело так быстро? — У меня для тебя подарок. — Дженсен поставил на стол пузырек темного матового стекла, закупоренный залитой воском деревянной пробкой. — Смотри, вернее нюхай. Ножом он соскоблил воск, с трудом вытащил пробку, и по комнате поплыл тяжелый аромат жасмина. — Это масло из Дамаска. Во Франции пользуют сходную парфюмерию, но это — настоящее арабское масло. Оно твое. — Мне? А для чего оно? — Глаза слипались, немного мутило, хотелось спать. Наверное, перегрелся. — Им можно умащать тело или наносить на некоторые места, чтобы вкусно пахнуть. Смотри. Дай руку. — Дженсен заткнул большим пальцем открытый флакон, перевернул его, и на подушечке тускло сверкнула в свете свечей большая капля масла. — Засучи рукав. Джаред освободил руку до локтя, и Дженсен медленно — мед-ле-нно — провел масляным пальцем по внутренней стороне предплечья. Джареду было щекотно и очень приятно. Фыркнув, он хотел сообщить об этом Дженсену, но споткнулся о его взгляд и забыл, что хотел сказать. Дженсен смотрел неотрывно и тяжело. Темный, нечитаемый взгляд, расширенные зрачки — такой Дженсен немного пугал, но Джареду почему-то стало необычайно сладко. Дженсен принялся пальцем выписывать круги на его запястье, растирая масло. — Его можно наносить куда угодно, — хрипло сказал он. И этим же пальцем провел по своим приоткрытым губам. Джаред резко встал и вышел во двор. Зачерпнул ковшик воды и, наклонившись, вылил себе на голову. Холодная вода смочила волосы, устремилась за шиворот и отрезвила прохладой. Джаред встряхнулся и постоял, глядя в небо и глубоко дыша. — Сеньор, сеньор, вам послание. Педро протягивал бумажный прямоугольник. А Джаред и не слышал шагов слуги. Он с силой закусил губу. Соберись! — Это от Гонсало, — вскрикнул он, посмотрев на печать. — Ты отпустил посыльного? Надо было предложить ему ночлег. — Я предлагал, сеньор, конечно. Ведь уже почти ночь на дворе. Но этот кабальеро отказался, сказал, что у него дела и есть, где переночевать. Педро еще говорил, а Джаред, сломав печать, уже разворачивал письмо. Буквы прыгали и расплывались, пришлось несколько раз зажмуриться. «Любимый брат, пишу, чтобы справиться о вашем здоровье. Как ваша рана? Надеюсь, тот еврейский лекарь, которого я видел в Санта-Фе, быстро поставит вас на ноги. Соблюдайте покой и слушайте его советы, не так много времени осталось вам их слушать. Теперь о делах. На днях подходил ко мне некий молодой человек, член французского посольства. Представился Дженсеном Мартинесем де Мендоса, вашим детским другом. Я помню его семью и его самого, но если бы он не назвался, я бы его ни за что не признал. Можно, конечно, сказать, что время меняет многое, но в его случае поменялось все: и внешность, и фигура. На случай, если мне показалось, есть способ проверить. Давным-давно, в детстве, вы с ним как-то уехали на весь день. Вернувшись поздно вечером, уже у самого дома ваш друг упал с лошади и рассек камнем бедро. Да так неудачно, рана была обширная и рваная. Очень все тогда суетились с лекарями. Вы, возможно, не помните, потому что батюшка осерчал и запер вас в подвале. Так что найдите предлог и посмотрите на его ноги. Ваше местонахождение и адрес я ему сообщил. У меня не было оснований отказать ему, тем более за его спиной стоял советник Карла Восьмого. Надеюсь, вам хватит опыта и здравомыслия разобраться в этой ситуации. На всякий случай я велел моему посланнику не отъезжать дальше соседнего дома.» Руки машинально свернули письмо, а перед глазами встала картина утреннего купания. Дженсен стоит в реке по колено, а по его бедрам течет вода. По крепким бедрам, по жилистым бедрам, а главное — гладким и ровным. Ни малейшего следа даже самого маленького шрама на его ногах не было — ни на левой, ни на правой. — Педро! — сорванным голосом приказал Джаред. — Быстро на улицу и кричи «на помощь»! — он выхватил меч и, качнувшись, шагнул в комнату. Внутри почему-то было темно. В глазах потемнело, или Дженсен зачем-то задул свечи? И куда он делся? Острое лезвие кинжала у горла подсказало, где он. — Не двигайся, — прошипел Дженсен за спиной, — а то прирежу. Свободной рукой он споро вынул меч из ладони Джареда, и по звуку Джаред понял, что Дженсен пропустил его через ручки, заблокировав дверь. — Гонсало — хитрый дьявол. Раскрыл, да? Интересно, в чем я прокололся? Убрав от горла лезвие, Дженсен отступил и со всей силы сапогом пнул Джареда в правый бок. Джаред взвыл от боли, перед глазами заплясала красная пелена. Он упал вперед, еле успел выставить руку, но все равно затылком ударился о стол и вывернул плечо. Но тело помнило науку, и, попытавшись сесть, Джаред потянулся рукой к кинжалу. Плохо только, что он почти ничего не видел в темноте. В отличие от Дженсена, который снова сильно ударил его ногой и наступил на правую руку. — Не дергайся, сказал же! Не собираюсь я тебя убивать. Давно прирезал, если бы хотел. — Дженсен намотал на кулак его волосы, заставляя задрать голову, и прошипел в лицо: — Ты сам по себе никому не нужен, ни живой, ни мертвый. А вот братец твой — ценнейший источник информации. И ты бы мне всю ее отправлял и на коленях передо мной ползал, чтобы я не выдал твой грязный секрет. Но не повезло, сейчас не повезло, а там кто… Раздался шум, дверь дернули, крестовина меча зазвенела. — Сеньор, вы живы? — крикнул Педро. — Держитесь! Мы сейчас! Словно сквозняк пробежал — Джареда больше никто не держал. Он не с первой попытки встал на ноги, но тут его снова замутило и желудок вывернуло наизнанку. Дверь пытались выбить, молотя в нее чем-то тяжелым. Распахнулись ставни, и на фоне квадрата темно-серого ночного неба показался силуэт протискивавшегося в окно Дженсена. Или кто он на самом деле? Джаред вытер рот рукавом. Он чувствовал, как из-под повязки струится кровь, даже куртка промокла. — Ты кто? — он постарался перекричать грохот за дверью. — И где мой Дженсен? Самозванец, почти скрывшийся из виду, нагнулся, заглянул в окно и, придержав рукой ставню, сообщил веселым голосом: — Жаль, я все-таки тебя не отымел. И пропал. Только топот легких шагов раздался по крыше. Желудок снова скрутило спазмом, и горло обожгло желчью. Джаред упал на колени, и в этот момент створка двери не выдержала и сорвалась с петель. В комнате сразу стало шумно. Зажглись свечи, Педро тормошил Джареда за плечо и звал Гершеля, незнакомый кабальеро с мечом наперевес быстро обошел комнату и выбежал во внутренний двор. Никого там не найдя, он вернулся, на острие его меча висел берет с пером. Пол качнулся навстречу, и Джареда наконец приняла в свои объятия спасительная темнота.

Эпилог

«Дорогой брат. Мне бесконечно жаль, что вы оказались вовлечены в эту дурную историю. Еще больше жаль, что я стал ее невольной причиной. Зачем я раскрыл ваше местоположение человеку, вид которого и его история сразу показались мне подозрительными? Виню себя каждую минуту. Я донес до сведения Изабеллы произошедшее, и она попросила мэра-казначея Карденаса приложить все силы, чтобы найти шпиона. Вряд ли он успел покинуть Кастилию. Я верю, что у Карданеса получится — более обширной сети осведомителей, чем у него, нет ни у кого при дворе. Так что прошу вас не беспокоиться более ни о чем, а следовать советам вашего лекаря. Кстати, о нем. Помнится, вы собирались позаботиться о его семье во время исхода евреев из Кастилии. Но о судьбе Гершеля не беспокойтесь также. Я купил его семье место на корабле, идущем в Неаполь в конце июля, где его ждет должность преподавателя в медицинском университете в Салерно. Несмотря на горечь вынужденного отъезда, это гораздо лучше перспективы рано или поздно встретиться с доном Торквемадой. Все подробные указания я выслал ему в письме. Теперь о главном. Вы написали, что хотите отправиться с Колумбом в Индии и готовы пойти капелланом на один из его кораблей. Джаред, в своем ли вы уме? Куда девалась ваша знаменитая разумность? Еще шесть лет назад, когда генуэзец предстал перед королевской четой с протянутой рукой, надеясь, что найдутся безумцы, готовые оплатить его экспедицию, я интересовался у Талаверы, что он думает. И Талавера, который до весны этого года возглавлял комиссию, обсуждавшую авантюру Колумба, до сих пор не верит в благополучный исход кампании. Я слышал, что никто не хотел идти к генуэзцу в команду, и ему пришлось набирать экипаж из висельников и колодников. Зачем вам это, брат? Вы возжелали преждевременно окончить свои дни в морских водах, чтобы не представлять своим существованием угрозу мне или королям? Вы поверили словам врага? Это была наглая ложь, Джаред! Наглая гнусная ложь! Зная вашу целеустремленность, если не сказать упертость, могу предположить, что вы своего добьетесь. Со своей стороны обещаю не чинить препятствий, ибо для каждого у Господа есть свой путь. Но буду молиться Деве Марии, чтобы вас не отпустил магистр вашего Ордена и ваш лекарь. И чтобы состояние здоровья не позволило вам добраться до Палос-де-ла-Фронтеры до конца месяца, когда генуэзец планирует отплытие. И помните, где бы вы ни были, что бы вы ни делали, я буду все также сильно любить вас. Ваш брат Гонсало.» Письмо припозднилось. Гершель с семьей уехали пару дней как, чтобы успеть на тот корабль, про который писал Гонсало. Перед отъездом лекарь последний раз осмотрел рану Джареда и остался доволен быстрым восстановлением. «Наверно, то зелье, которым опоил вас этот негодяй, ускорило заживление, — пошутил он. — Я отбываю со спокойным сердцем. Берегите себя». Джаред складывал книги в сундук — они отправятся прямиком в Алькантару, когда ему попался на глаза сложенный прямоугольником лист бумаги. Хорошей дорогой бумаги. Без печати. Джаред мог поклясться, что, когда утром уходил на реку, никаких посторонних бумаг на столе не было. Он развернул письмо. «Ты спрашивал, кто я? Пусть для тебя я останусь условным Педро, который приходит незваным и берет свое по праву. Мне понравилась эта история. Ты спрашивал, что с твоим другом детства Дженсеном? Увы, он мертв. И в этом нет ни моей, ни чьей-либо вины, лишь воля Господа. Он умер от болезни в монастыре Святой Стефании в Тулузе. Его, бессознательного, в лихорадке, нашли путники на дороге и привезли в монастырь. Никто не захотел вслушиваться в его бред, кроме вашего покорного слуги, остановившегося там на несколько дней по делам. Признаюсь, я тоже сперва не обратил внимание на лепет болящего, пока не прозвучала знакомая фамилия, и когда я сложил два и два, то был весь внимание. Поначалу не уловил, кто такой этот Джаред, но затем понял — это шанс. С той минуты ты был обречен на встречу со мной. Этот несчастный все два дня до своей смерти бесконечно повторял твое имя, изредка упоминая детские приключения, крест этот кривой теребил на груди. Если ты вспомнишь первый вечер, то поймешь, что я ничего толком и не рассказывал. Говорил лишь общие фразы или названия, а ты додумывал все сам. Было забавно наблюдать, как твое лицо озарялось воспоминанием, и ты словно проваливался в прошлое. Наверно, у вас двоих действительно было счастливое детство. На этом все. Извинений не жди, виноватым себя не чувствую — служба такая. Ударил по больному месту – бесчестно, согласен. Так я не дурак драться с тобой на мечах, даже раненый — ты опасный противник. Написал, чтобы разъяснить про твоего друга. Я не убийца и никогда им не был. Не думай так про меня. Ты же думаешь обо мне, да?» Джаред скомкал письмо и крикнул слуге: — Педро, выезжаем! Со стороны корабли выглядели весьма эффектно. Борта выше ватерлинии были алые, как кровь, на парусах красовались геральдические фигуры и кресты. На флагмане «Санта-Мария» развивался королевский штандарт — полотнище с гербом Кастилии и Леона, и флаг — белый прямоугольник с зеленым крестом, концы креста венчали арагонские короны. С Кадисского залива тянуло морской прохладой. Джареда ждали. — Рад видеть вас в нашей отчаянной компании, Джаред Фернандес де Кордова. Я Адмирал Христофор Колумб, — зычным голосом поприветствовал Джареда высокий немолодой мужчина. Джаред во все глаза смотрел на него: гордый орлиный нос, внушающее уважение лицо, уставший взгляд серых глаз. В волосах была заметна седина. — Ваше желание разделить нашу безрассудную экспедицию весьма меня удивило. Я не планировал набирать на корабли капелланов, но за вас попросил кардинал Педро Гонсалес де Мендоса, я не могу ему отказать. Прошу, знакомьтесь, — Колумб показал рукой на стоявшего рядом мужчину в морской форме. — Это Мартин Алонсо Пинсон, капитан «Пинты». Если б не он, наша экспедиция не состоялась бы — никто не хотел идти через океан так далеко да еще под капитанством иноземца. А дорогой сеньор Пинсон помог набрать команды на все три корабля. Ваше место, дон Джаред, будет на «Пинте», и капитан Пинсон сейчас вас проводит. Но у меня к вам предложение. Колумб взял Джареда за локоть и отвел в сторону. — Вот я смотрю на ваш белый плащ с вышитым зеленым крестом, на зеленую ленту на вашей шее и радуюсь. Когда Мендоса написал, что ко мне в команду рвется рыцарь-монах, то я, грешным делом, подумал — не иначе Торквемада пытается подсунуть своего соглядатая, да еще небось старика, чтобы досмотреть — не взял ли я на борт евреев. А тут внезапно вы, такой молодой и… Вас послал Великий инквизитор? Джаред замотал головой. — Нет, клянусь честью. — Я так и думал. К тому же, в вас, дон Джаред, и слепой разглядит опытного бойца. Предлагаю вам возглавить нанятых мной и Пинсоном воинов. Двойной жалование сверху обещаю. А то, говоря прямо, эти кабальеро, возможно, и неплохие воины, но очень… неогранизованные. Каждый третий мнит себя Эль Сидом, не хочет никого слушать. Есть даже несколько смертников — Изабелла обещала помилование всем в случае удачного разрешения похода. Так что вас мне послало Провидение — вы, уверен, сможете собрать из этой банды головорезов верный Короне отряд. Согласны? Джаред подумал, что это неплохое предложение. А то он ломал голову, чем станет заниматься в плавании. Нет, в последние годы его молитвы стали искренней, а благодарность Господу сердечней, но Джаред с трудом видел себя в роли священника, хотя имел посвящение в духовный сан. — Отплываем завтра с утра, вместе с этими беднягами. — Колумб показал на множество больших и малых судов, теснящихся у пристаней. К ним тянулся безостановочный поток людей. — Сегодняшняя ночь — их последний шанс избежать смерти. — О ком вы говорите? Кто эти бедняги? — удивился Джаред. — О евреях, конечно же, — удивился в ответ Колумб. — Сегодня в ночь со второго на третье августа заканчивается срок Альгамбрского эдикта. Завтра с наступлением дня любой иудей, какого бы пола и возраста он ни был, обнаруженный на территории Кастилии и Агарона, подлежит казни. Вот и плывут они кто куда: в Лиссабон, Геную, Марсель, Оран, Алжир. В Ла-Рошель или Лондон, — Колумб вздохнул. А Джаред судорожно соображал, успел ли Гершель покинуть страну. Корабль ждал его в Валенсии. — Все, дон Джаред, не смею больше отвлекать. Вам пора подниматься на борт, знакомиться с экипажем. А вот кстати идут наши доблестные воины с «Ниньи», только вчера прибыли. Эй, кабальеро! Идите-ка сюда. К ним приблизился десяток вооруженных людей самого бандитского вида — нагрудники у кирас были гнутые, местами ржавые. Кабассеты держались на головах криво, мечи оставляли желать лучшего. Дева Мария, и этих «воинов» предстояло воспитывать словом и делом? — Познакомьтесь, — Колумб указал на Джареда, — это ваш капитан… — Да здравствует капитан Джаред Фернандес де Кордова! — Один из головорезов выхватил меч и салютовал им Джареду и Колумбу. — Да здравствует Адмирал! Остальные нестройным хором повторили. У Джареда упало сердце. Он впился взглядом в говорившего, но из-за низко надвинутого кабасета не смог разглядеть его лицо. Знакомый голос? Показалось. Как долго еще придется вздрагивать? Но откуда этот разбойник знает его имя? Ведь Колумб не успел его представить. Сочтя знакомство состоявшимся, Колумб вернулся к разговору с Пинсоном, солдаты пошли дальше, а Джаред все смотрел им вслед. Тот, кто назвал его капитаном, шел последним. Чуть отстав от прочих, он, словно почувствовав взгляд Джареда, оглянулся и поправил кабассет. — Они будут послушными, капитан, не беспокойтесь. Иначе им придется иметь дело со мной, — крикнул он и улыбнулся. С загоревшего и заросшего лица на Джареда смотрели зеленые глаза. Весело смотрели и восторженно.