Прости — прощай

      Через несколько дней Олесю выписали из больницы. Олеся примчалась домой и бросилась обнимать маленького Мишутку. Тот смеялся и радовался тому, что мама наконец вернулась домой. Миша с улыбкой наблюдал, как Олеся играет с малышом, носится с ним по квартире.       Когда в обед маленький Миша был уложен спать, Риф позвал Олесю на кухню. — Садись! Носишься по квартире, а врач рекомендовал больше лежать, — укорил он её. — Я хорошо себя чувствую, — улыбнувшись, ответила Олеся. — Я чай заварил. — Спасибо, — усаживаясь ему на колени, ответила Леся. — Лесь, а можно я посмотрю? Мне так хочется увидеть животик, — с замиранием произнёс он. — Можно. Мне кажется, что он уже немного вырос. Олеся приподняла футболку. Животик уже немного выпирал. Миша благоговейно смотрел на животик, потом осторожно притянул Олесю к себе. Прикоснулся к животу сначала руками, а потом губами. — Я безумно люблю тебя. Представить себе не можешь, как я люблю тебя и Мишку, и принцессу нашу люблю. — А если там мальчик? — Девочка. Я точно знаю.       На кухне два любящих человека обсуждали свои планы. А на улице прямо под окнами стоял человек и не мог подняться в эту квартиру, чтобы произнести такие важные слова.

***

Через неделю самолёт унёс семью Рифановых в другую страну. Борис не пришёл провожать их. Зато Рита, Ваня и Вася были в полной боевой готовности. Кошкина долго не отпускала Олесю. Риф с Батей тихо что-то обсуждали, а Вася проводил последние минуты с крестником.       После переезда Олеся с Мишей так увлеклись обстановкой дома, что успели забыть все неприятности, которые произошли с ними до этого. Они созванивались с Ритой и Ваней, часто писали Коту.       Однажды вечером Олеся разбирала коробку, которая долгое время ждала своего времени в гараже. На дне коробки лежал конверт. Внутри конверта она нашла письмо. «Олеся, я написал это письмо, потому что не смог сказать это лично. Мне жаль, что всё сложилось именно так. Я не знаю, почему я сошёлся с Кристиной. Я любил тебя, правда, любил. Но Кристина она другая. Мне казалось, что именно с ней у нас будет настоящая семья, дети. Я даже подумать не мог, что ты можешь быть такой. Матерью, женой, с супом и котлетами, с этой своей нежность, со своими приходами в больницу. Меня так это бесит! Я ненавижу себя. Ненавижу Рифанова. Как он может быть с тобой?! Когда Миша бежал к нему и кричал: «Папа», — я думал, что свихнусь. Я кажется чуть не умер, когда всё понял. Знаешь, ты, наверное, даже не заметила это, но я правда старался понравится Мише. Ты в тот день была такая злая, чужая, но только для меня. Ты полюбила Мишу. Я вижу это. А он любит тебя. Это, кстати, тоже бесит. А ещё в тот день, когда я пришёл с Кристиной, ты так кричала. Ты на себя была не похожа. Больше на хищницу какую-то, как будто я хотел забрать сына. А я хотел просто погулять. Знаешь, когда я узнал, что ты чуть не потеряла из-за этого ребёнка, я не знал куда себя деть. Мне было так плохо. Миша тогда мне морду набил. В зеркало взглянуть было страшно несколько дней. Но я знал, что заслужил. Я повёл себя, как мудак. Не знаю, что ещё написать. Прости меня. Я никогда не буду претендовать на сына, но я прошу тебя, когда он станет старше, расскажи ему обо мне. Я хочу, чтобы он знал, что я его отец. Пусть и такой херовый. Поступай, как знаешь, я не в праве что-то требовать. Прости. Прощай.» Олеся ещё раз перечитала письмо и вышла на террасу. Она выдохнула и поняла, что её это больше не трогало. Она знала, что скажет Мишутке о Борисе только тогда, когда он станет старше. Отец Мишутки Миша. Он любит его. Он любит её. Он будет любить их дочь. Она подожгла письмо и тихо произнесла: «Прощай».