Птичья маска

«Смена команды номер три началась. Будьте осторожны и никому не показывайте свое лицо», – раздался в динамике мягкий женский голос в записи. Может, его и сгенерировали, а не надиктовали, но почти никто об этом не задумывался. В любом случае, интонация звучала реалистично, хоть и раздражала своим спокойствием, постоянством и крайней степенью занудства. Томас Риджуэлл вздохнул и отставил чашку с недопитым кофе, схватил со стола свою винтовку, надел маску, как всегда тщательно проверив, что маленькие трубочки креплений исправно создают вакуумное пространство и потому не отлетят, и покинул свой кабинет. Нельзя сказать, что он уж очень любил это место: слишком всё белое и плавное, никаких тебе острых углов и рок-плакатов. Но в комнате было всяко лучше, чем в коридоре. Комната означала свободное от работы время – а Том, к вящему своему неудовольствию, вышел из нее. Участок стола пришел в движение, и, словно на конвейере, грязная чашка въехала в углубление в стене: механизм отправил ее на чистку. Соседние двери автоматически бесшумно разъезжались, и из них выходили люди в самого разного вида масках и в той же синей с нашивками униформе, какая была у него самого. Справа от себя Том заметил знакомую маску в форме мордочки лисицы и помахал рукой. Он привычным движением переключил маленький незаметный рычажок на собственной маске и почувствовал покалывание в левой части шеи, а затем слабое давление в горле. Металлические с растягивающейся биорезиной ультратонкие нити, аналогичные мышцам, прокололи кожу и быстро дополнили и деформировали связки, процесс занял всего доли секунды. Его голос изменился, и теперь он мог взаимодействовать с другими людьми его смены без угрозы быть скомпрометированным. – Утречка, Лис, – сказал Том. Лис молча кивнул, нервно постукивая ногой. Кажется, сегодня у него было не особенно хорошее настроение. «Пройдите дезинфекцию и займите предписанные позиции». Риджуэлл выполнил указания. Сегодня у него должна быть напряженная смена – целых пять часов рядом с дверью в главную лабораторию. Том знал, что за последний год охраняемый объект трижды предпринимал попытку сбежать (два раза из трёх объект покидал здание на некоторый срок, в первый он вернулся сам, почему он это сделал, не уточнялось, во второй его поймали еще на выходе из лаборатории и в третий его вернули), и при этом каждый раз охранники прямо на его сегодняшней позиции, крайней, погибали. За все время пребывания в лаборатории объект сумел побывать на свободе шесть или семь раз, и остается неясным, проблемы ли у компании с безопасностью, или подопытный монстрик настолько хитёр и настойчив, что даже самые строгие рамки не могут его удержать. Впрочем, более чем достойная ежемесячная оплата сглаживала риски и любопытство. Риджуэлл больше не пытался узнать, чьим телохранителем (должность так назвали за неимением более точного и деликатного определения, ведь «охранники» звучит грубо, а «телохранители» – внушительно и вполне престижно) он работает, и почему этот человек или животное – или ни то, ни другое, а нечто совершенно невероятное – так опасно. Том просто работал в утреннюю смену, после четырех уходил к себе домой, в дизайнерскую полупустую квартиру, рано ложился спать и вставал затемно. В среду он ходил в спортзал, в четверг – на стрельбище, а в пятницу – в бар. Если не считать Лиса, с которым он иногда говорил на отвлеченные темы, у Тома не было друзей. У компании, сотрудником которой он являлся, ко всем телохранителям была суровая политика, но и бонусы к и без того внушительной официальной оплате стоили того – таким неудачникам, как он, в итоге платили едва ли меньше, чем докторам, учёным, инженерам или кто еще был там, в лабораториях. По инструкции было не рекомендовано заводить семью и иметь крепкие привязанности, которые могли бы помешать работе или, в случае кончины телохранителя, доставить другим стресс, а также не разрешалось даже вскользь упоминать место работы и снимать запасную черную, менее специфическую, чем рабочую, маску в общественных местах. Сейчас, в конце двадцать второго века, многие ценили конфиденциальность, а потому такому не удивлялись. Люди вообще теперь мало ходили по улицам, больше предпочитая неспешной прогулке быстрые, бесшумно скользящие дешевые такси на воздушной подушке. Тем более эти автомобили красиво подсвечивались неоном в полутьме и безумно футуристично поднимались в воздух на расстояние до метра. Массам такое по нраву – люди на своей шкуре чувствуют, что такое будущее. Но, если позволите, мы вернемся к описанию современной жизни чуть позже. Итак, Тому по очевидным причинам не нравилась первая из пятнадцати позиций, которую он занимал сегодня. Были позиции в других коридорах, с мигающими лампами и железными, а не пластиковыми дверями, пункты охраны были даже внутри лабораторий, правда, побочных – от ранга два и ниже, – где всегда была вероятность, что какой-нибудь растяпа выплеснет на тебя реактив или злые подопытные животные со всевозможными мутациями выберутся из клеток, но вход рядом с основной лабораторией был самым жутким. Здесь Том нервно оглядывался по сторонам, теребил застёжки жилета, в маске было душно, несмотря на мощную систему вентиляции, встроенную в нее. Целых пять часов Риджуэлл пытался не вслушиваться в звуки за белой дверью в лабораторию. – Как ты здесь, Сова, сидишь и боишься? – раздался подкорректированный голос Лиса. Впрочем, аппарат не смог скрыть насмешливых ноток в нем. – Я тут стою, вообще-то, а не сижу. Сидеть было бы гораздо приятнее, – поправил Том. – Но ты все же боишься. Риджуэлл почти увидел, как Лис улыбается. С ним это всегда хорошо чувствовалось – не только улыбка, но и большая часть эмоций. Лис был неплохим человеком и, вопреки говорящему прозвищу, хитрости и увертливости за ним ещё никто не наблюдал. Зато проницательность была у него чуть ли не сверхъестественной. Может, в его мозгу стоит какой-нибудь новейший экспериментальный имплант? Если уж та сучка Колфилд, журналистка из электронной газеты «Weekly Science», которая все пытается добраться до секретов их исследовательской базы и о которой ходит тьма сплетен, сумела выдержать операцию на расширение хранилищ памяти и теперь живет с флешкой в голове, то почему бы и нет? Лис уж точно ничем не хуже Колфилд. – Чего ты притащился, Лис? Тебе могут наложить взыскание, раз уж ты покинул пост, – хоть Том и был достаточно резок, он был рад, что Лис нарушил правила и навестил его. В его компании было комфортнее. – Как минимум до завтра в мою сторону даже не посмотрят. Мне с утра Кот уже все высказал, мразь иностранная, чтоб ему подавиться своим значком старшины, которым он мне сегодня в лицо тыкал. – Откуда он, из Швеции? Акцент у него странный, я все не пойму, где такой встречается, – спросил Риджуэлл ради поддержания темы. – В Норвегии вроде. Мне Псина сказал, что у него симпатичная соседка с точно таким же выговором, и она норвежка. – Пёс много чего болтает и редко по делу. А Кобра клялась мне, что Кот из России, – проворчал Том. – Какой вообще смысл изменять все наши голоса под одну гребенку, если все равно нас можно узнать по акценту? Или, например, дефектам речи – заикание и прочее. Вот я бы узнал Кота, даже если бы у него был фальцет. – Сова, будь у нас под рукой коробка с пожеланиями и предложениями, я бы обязательно дал начальству знать об этом недочете. Но на твое мнение всем плевать, так что забей. Это не нашего ума дело. Том кивнул и замолк. Они присели на пол, совсем рядышком, облокотившись о стену, и Лис принялся болтать о сегодняшних новостях, которые ему по дороге на работу рассказала проекция мистера Смита. Мистер Смит был ботом с искусственным интеллектом, который заменил дикторов новостей и внешность которого можно было подстроить лично под себя. У Лиса, если слухи Тома не обманули, мистер Смит был горячей кудрявой брюнеткой в красном коротеньком пиджаке и красных же прямых брюках в пол. Лис называл Смита Джулией. Тому не хотелось тратить на игры с характеристиками столько же времени, сколько Лис. Зачастую тот вообще чересчур сильно заботился о внешности, чего Том не понимал. Он часто замечал в Лисе некий перфекционизм и придирчивое самолюбие, тут и там проглядывающие в повседневной жизни: то он особенно внимательно осмотрит свою идеально выглаженную форменную рубашку и нервно оправит манжет на белых запястьях, то ощутимо задержится взглядом на своем отражении в одной из металлических дверей, кивнет чему-то или покачает головой и пойдет дальше. Риджуэлл же был не особенно привередлив в выборе одежды в повседневной жизни и не зацикливался на опрятности. Теми же настроениями он руководствовался, всегда довольствуясь собственным Смитом с заводскими настройками. Включаешь программу на смартфоне, и Смит, как в старых кино, только микроскопическим, а не большим и громоздким, проектором транслируется на любую твердую поверхность и тенью следует за тобой. Есть более дорогие его версии, не включенные в подшивку и, соответственно, стоимость телефонов. Так, существуют ручные голограммы и те, что в полный рост – почти осязаемые, настолько реалистичные, что не отличишь от живого. Вроде бы для удобства Смита хотят переместить ещё и в умные наручные часы, причем и как голограмму, и как проекцию, чтобы не приходилось нести телефон или портативный гаптоклон в руках. Риджуэллу было все равно. Довольно долго все шло спокойно – из основной лаборатории, как и из всех остальных кабинетов доносилась привычная возня и схожие из-за масок голоса, в коридоре все было тихо. В конкретно этой организации у обитателей лабораторий все было проще в плане безопасности, чем у телохранителей, так уж повелось. Врачи носили белые маски лишь на половину лица, не звериные. У них были универсальные рабочие комбинезончики того же синего оттенка, что и форма Тома, с кучей карманов. Поверх каждый надевал белый халат. Телохранители же стандартно носили черные брюки, черные же жилеты и синие рубашки. Лис любил глядеть на врачей, торопливо снующих по полупустым коридорам туда-сюда, в основном потому, что выглядели те куда менее представительно и величаво по сравнению с телохранителями. В такие моменты даже Том поневоле думал: «Я в ответе за жизнь этих ребятишек». И неважно, что некоторым «ребятишкам» было за пятьдесят. Риджуэллу даже нравилось спасать их от бешеных двухвостых собак, подкручивать мигающие лампочки у экспериментальных штуковин и тушить небольшие пожары от коротких замыканий. Все смотрели на него с благодарностью, которая, пожалуй, изредка омрачалась парой косых взглядов, робко-опасливых или неприязненных: многие ученые лаборатории быстро привыкали к присутствию телохранителей и проникались к ним трогательной симпатией, дружески болтая с ними о новостях научного мира и погоде, но некоторые, новички в особенности, находили звериные маски жуткими, а самих телохранителей – удручающими. Те никогда не заводили бесед, а потому, видя только маску и не слыша живого голоса человека за ней, в мыслях еще больше отвергали их. Могло дойти до того, что даже в критические моменты к помощи телохранителей не обращались, а потому временами случались разного рода неприятные происшествия. К примеру, Риджуэлл смутно помнил, что какой-то молодой химик пролил на руки реактив и расплавил себе несколько ногтей заодно с фалангами большого и указательного пальцев. Но Тома, по правде говоря, злили не злостные нарушители техники безопасности, а то, что на чертовой первой позиции настоящей опасности никогда и не было, чтобы воспользоваться какой-либо техникой. Никому не сказали, отчего умерли те трое. И, по сравнению с десятками смертей телохранителей по оглашенным и понятным причинам, те три смерти казались много, много хуже и существеннее. Просто тревога и напряжение, тренировки и скрытность, больше ничего. Это давило – психика поскрипывала, по законам физики сопротивляясь деформации. Что же там такого, в главной комнате? Оставалось минут пять до конца смены, и они с Лисом засобирались, с нетерпением ожидая, когда электронный циферблат покажет четыре часа и они смогут продолжить разговор по дороге к кабинетам. У каждого телохранителя была своя собственная комнатка три на четыре метра, полностью белая, как в психлечебницах, но с глянцевым столом без ножек (конструкция сливалась со стеной), стулом, кроватью, парой полок и несколькими крючками для одежды. Разрешалось оставаться в кабинете круглосуточно, но Том скорее бы застрелился. Ни у одной комнаты не было именной таблички, но зато имелись флуоресцирующие в темноте иконки звериных морд. Все кабинеты через систему отдельных узких коридорчиков разной длины выходили в одном и том же месте так, чтобы никто по возможности не пересекался; было запрещено приводить посетителей – все для того, чтобы тебя не видели без маски твоей зверушки и – не дай боже – не запомнили и не угадали твое имя. Так что попить кофейку на пару с Лисом в кабинете, к разочарованию обоих, было нельзя. Время от времени им приходили в голову мысли нарушить запрет, подождать друг друга на улице, подать условный сигнал, но каждый раз суеверный страх охватывал их, и идеи оставались невысказанными. Что могло произойти при такой незначительной утрате анонимности в узких кругах, почему возбранялась дружба между сотрудниками? Что ж, ответ прост. Прежде всего, маски – обычная защита в стенах лаборатории, как перчатки или противогаз. Маски были и умным психологическим ходом: руководство лаборатории считало, что недоверие между телохранителями снижало шансы утечки ценной информации и что, поддерживая одиночество охранников, оно повышало работоспособность подчинённых, упрощало управление и контроль над ними. Маски сглаживали различия и противоречия телохранителей, упрощали их личность, объединяли и позволяли классифицировать, не были лишены индивидуальности. А сами телохранители жили в вечной паутине шепотков и слухов, постоянно кто-то умирал, да ещё и в лаборатории держали неведомое опасное существо, точнее, существа – десятки странных экспериментов, значение которых было неясно. Том привык к своей маске, она защищала от ядовитых газов, излучений и перепадов температур, она ставила невидимую границу между ним и лабораторией: придя домой, он мог спокойно вздохнуть, потому что знал, что никто не заявится к нему домой и даже не узнает лица. К тому же ни Сова, ни Лис смену еще не закончили, чтобы думать о кофе и нарушении правил, несмотря на то что за оставшееся время вряд ли что-то уже могло случиться. Том позволил себе слегка расслабиться: кажется, в этот раз ему снова повезло. Без двух минут четыре, как снег на голову, в лаборатории раздался ужасный грохот, звон и топот ног. Сова и Лис вскочили на ноги, тут же замолчав и заняв устойчивые позиции. Веселья и предвкушения желанной небольшой прогулки до кабинетов – ноги ужасно затекли за часы смены – будто и не бывало. Крики и борьба там, за дверью, вытесняли все мысли и эмоции, были только непонимание, паника, которую во что бы то ни стало нужно было побороть, и страх неизвестного. Все истории про смерть телохранителей на этом пункте сбились в рой в голове Риджуэлла, и скреблись, и бились изнутри, напоминая мух и стекло своим воображаемым мягким «тук, тук, тук»... Том щелкнул предохранителем собственной винтовки, Лис последовал его примеру. Пальцы его дрожали. С той стороны двери звуки умолкли. Риджуэлл с напарником переглянулись. «Войти и проверить? Нет, ни за что на свете». Оба были готовы стрелять в любой момент, лишь только чудовище, инопланетянин или еще что сунется сюда. Но желательно, чтобы оно всё-таки воспользовалось другим выходом. Дверь самую малость приоткрыли, будто знали, что теперь от отсутствия резких движений зависит его, ее или их жизнь. В образовавшуюся щель просунулись тонкие белые пальцы, вполне человеческие, но такие светлые, что их обладатель, казалось, никогда не видел солнца. – Эй, если… Если там кто-нибудь есть, пожалуйста, помогите мне, – бесцветный шепот в абсолютной тишине резанул по ушам. Голос был иссушенный, надтреснутый, измученный. Лис сразу же опустил оружие, Том медлил. Он не почувствовал моментального прилива доверия к человеку за дверью. Сова не был великодушным, не очень сопереживал страждущим, но зато он придерживался своих рабочих обязанностей – изо всех сил пытаться не выпустить опасную штуку на волю, – а помимо этого еще считал приоритетом спасение жизни своей и напарника, а не несчастных незнакомцев. – Выходи сюда, быстро, – мрачно, настороженно и без особого сочувствия бросил он. Незнакомца не пришлось уговаривать дважды. Ужасно испуганный мужчина выскользнул к ним и прижался спиной к двери. Том оценивающе окинул его с головы до ног быстрым взглядом. Белый халат обманул Риджуэлла: перед ним стоял не взрослый человек, а всего лишь тощий подросток, на вид Том мог дать ему не больше восемнадцати. Синий комбинезон мешком висел на нём, маски на лице и вовсе не было, без нее он выглядел как-то совершенно беззащитно, открыто, неправильно. Одежда на нем была перекошена и испачкана в крови, кое-где зияли дыры, правый рукав халата был напрочь оторван. Вид у него был ужасно жалкий, однако это не отвечало на вопрос, что подросток здесь забыл. Он словно прочитал мысли Совы, потому что отчаянно затараторил своим странным сухим, словно обезвоженным, голосом: – Послушайте, я знаю, что это против правил, но я учусь на медицинском факультете, а мой дядя работает здесь врачом, вот мне и удалось упросить его провести меня сюда… Ну, на практику. Мне было интересно, а любопытство не порок, правда? Так ведь говорится, я знаю. А здесь такое, и он… А я… – подросток мелко задрожал и умоляюще посмотрел на Лиса, а потом и на Тома. – Выведите меня отсюда, оно меня видело, оно запомнило мое лицо и придет за мной. Оно убило их всех. Ох, дядя Джоунси… Мальчик вдруг застыл. Он жадно уставился на Лиса так, словно внезапно переосмыслил все его значение. – Мне нужно это, – он указал на маску. – Пацан, – Том предостерегающе похлопал по стволу винтовки, все еще направленному прямо на подростка. – Не наглей, маску ты не получишь. Я понятия не имею, что с тобой делать, потому что у нас чрезвычайное положение, а я до сих пор не доложил об этом. И тебя здесь не должно было быть, но Лис прибьет меня, если я сдам бедного худенького мальчика вместе с ужасной хреновиной, которая хочет сбежать. Лис в подтверждение кивнул. – Вы не понимаете. Сейчас оно внутри, – подростку стоило больших усилий взять себя в руки и говорить разборчиво. – И оно отвлеклось на поедание всех остальных, ясно? Ням-ням, человечина, – мальчик объяснял это им, словно умственно отсталым. Он сложил из ладошек крокодилью пасть так, как делают маленькие дети, и наглядно продемонстрировал, как монстр открывает и закрывает рот с острыми зубами. – Но скоро оно вспомнит, что один маленький человечек убежал и что так дело не пойдет, надо бы съесть и его. И оно выйдет сюда, и вы с вашими винтовками не сможете с ним справиться вдвоем. Оно узнает меня и разорвет на куски, а потом примется за вас. И я предлагаю вам дать мне маску, чтобы ни монстр, ни кто-то из сотрудников меня не узнал, оповестить о тревоге и вывести меня по этим коридорам, потому что я не умею здесь ориентироваться. Видите, я только что придумал вам замечательный план действий, и именно я, а не вы, видел, как знакомого мне человека разорвали на куски! – взвизгнул он. – Поэтому решайте, что хотите, но если я не заткнусь сию же минуту, меня стошнит. Подросток осел на пол и привалился к стене прямо в том месте, где только что весело беседовали Том и Лис. Он был теперь не просто очень бледным, но еще и как-то слегка позеленел. Мальчик замер, болезненно прикрыв глаза и обиженно скрестив руки на груди. – Ладно, Сова, если ты не против, я помогу мальчику. Если против, все равно помогу, не думай, что это что-то изменит, – Лис перекинул винтовку через плечо, чтобы освободить руки. – Могут заинтересоваться, почему я без маски. И мы в один голос говорим, что этот человек – врач, у которого сорвало маску в лаборатории, и потому у него случился нервный срыв. Он не в состоянии отвечать на вопросы. Заверяем всех, что ведём его в госпиталь, на деле – к выходу. А с чудовищем пусть разбираются другие, наша смена кончилась четыре минуты назад. Не горю желанием умирать. И Лис, не дожидаясь, когда Сова попробует остановить его, привычными движениями отключил все работающие процессы, заставил проводки аппарата для деформации голоса втянуться обратно и с помощью вентиля впустил воздух в вакуумные трубки – «присоски», которые дополнительно обеспечивали статичность маски и не давали ей упасть в случае неисправности других креплений. Лис обеими руками снял с головы маску и с наслаждением глубоко вдохнул. Том Риджуэлл впервые увидел лицо и вообще голову Лиса – забавно и как-то чересчур очевидно, но он оказался рыжим. И, всучив громоздкую лисью голову из ультралегкого пластика, массы проводов и какого-то искусственного меха подростку, он принялся судорожно поправлять изрядно помятую прическу, заодно посоветовав ничего не переключать – «тут много штук, которые прокалывают кожу и могут подарить тебе заражение крови, а я еще не сдавал маску на чистку». Лис не был особенно загорелым, и рой его веснушек, равно как и медного оттенка щетина, отчетливо виднелись на коже. Будем откровенны: сейчас люди или загорают искусственно, или рождаются с шикарной шоколадной кожей. Времени лежать под солнцем на пляже ни у кого нет, все спешат, поэтому попытаться естественным путем загореть можно лишь по короткой дороге от дома до такси и еще более короткой дороге от офиса до остановки бесплатного монорельса. Далеко до нее идти не нужно, ведь платформа для посадки встроена почти в каждое крупное здание. В крайнем случае придется прогуляться по стеклянному переходу до соседней многоэтажки. А еще из подземной парковки, если таковая имеется, можно попасть на станцию метро с симпатичными и удобными бесшумными поездами или, при наличии на этой парковке вашего дорогущего по-настоящему летающего (не то что эти дешевенькие такси) автомобиля, прокатиться по скоростной воздушной трассе до дома. Но уж если вы большой любитель солнца и прогулок по улице, можно воспользоваться и обыкновенным автобусом, даже не электрическим, а с двигателем внутреннего сгорания и старыми добрыми выхлопами, если очень повезет. Увы, на подобных механизмах в большинстве своем ездит только всякий сброд и, как ни странно, почтенные туристы из Индии. До сих пор у них сохранилось огромное множество странных традиций: казалось, индусы сами не знали, почему варят кофе в древних керамических чайниках и встречают каждый рассвет в кругу семьи. Это не каждому дано понять, как не каждый сможет оценить прелесть автобусов в нынешние времена – это что-то бесполезное, но безмерно милое сердцу, ностальгический пережиток прошлого в стиле ретро. Автобусы менее практичные, менее удобные, менее быстрые и не поднимаются над землей, но все же в них есть своя романтика, особенно если слушать в наушниках что-нибудь дорожное, воодушевляющее и смотреть на солнце, облака и клочья грязноватой дымки в небе. – Том! Надо немного ускориться, приятель. Доложи о чрезвычайной ситуации, пожалуйста, по правилам меня ведь тоже здесь не должно было быть, – позвал его Лис. Том все еще пребывал под впечатлением от того, что ему приходилось видеть напарника без маски. Эти его веселые голубые глаза, прямой нос и полуулыбка были слишком уж непривычно живыми, человеческими, все новые черты лица были подвижными и яркими, ничего общего с мрачноватой застывшей мордочкой животного. И голос был другой, а интонации те же. И спокойная дружелюбная радость при виде Лиса все та же. Только глубже. Риджуэлл все же достал из кармана миниатюрную рацию-наушник и продиктовал в пространство: «прием, база, это Сова, крайняя позиция. Сразу после окончания смены услышал крики и прочие посторонние звуки из лаборатории. Попрошу вас прислать подкрепление и дать дальнейшие указания. База, как слышно?». Наушник зашипел и выдал ответ: «Благодарю за извещение, Сова, крайняя позиция. Ответьте на один вопрос, это очень важно. Выходил ли кто-нибудь из помещения после того, как вы зафиксировали крики?». Том смерил мальчика долгим взглядом, раздумывая. Наконец он, тщательно подбирая слова, произнес: «Только один из докторов. У него был довольно испуганный вид и пятна на одежде. Больше никого». Из наушника послышался вздох облегчения. «О, это замечательно. Мы потом допросим всех находившихся в комнате и узнаем, кто же вышел, но это неважно. А ваша смена окончена, Сова, теперь это дело Лемура. На всякий случай вызову ему на помощь Пантеру и ее подчиненных. Рекомендую как можно скорее покинуть место действий и сегодня же забыть об инциденте. Наслаждайтесь отдыхом. Повторяю: с четырех ноль-ноль это сугубо личное дело Лемура, как слышно?». «Вас понял, сэр, до связи». Лис в ожидании объяснений взглянул на Тома. – Можем идти, – кратко подытожил Сова. – Пацан точно правильно надел маску? Кивнул ли он в ответ, никто не понял, и они просто пошли по коридору прочь, стараясь не бежать. Чтобы выйти, нужно было непременно пересечь несколько постов дезинфекции, перекрывающих коридоры. Их было никак не пропустить, только подвергнуться всем процедурам и идти дальше насквозь. Затем на пути возникал тупиковый коридор с ответвлениями в кабинеты сотрудников, и уже из каждой комнаты отходил свой маленький запутанный коридорчик. Коридорчики по отдельности огинали стену, перегораживающую путь, так, чтобы люди не пересекались, и оканчивались в одном и том же месте. Местные звали его Перекрестком. Такая система была введена для того, чтобы телохранителей в гражданской одежде и не закрывающих волосы тканевых масках нельзя было сопоставить с их рабочими версиями – в униформе и с полностью спрятанной головой. Система была хорошая: обязательные пункты были обязательными для всех, и даже начальство не могло избежать правил. С Лемуром троица (точнее, дуэт и случайно прибившийся к ним подросток, потому что Том делал вид, что тот был не с ними) умудрилась разминуться, а вот Пантера едва их не застукала. Выходя из своей комнаты и поправляя на себе приталенный жилет, она увидела, как Риджуэлл входил в дверь напротив. Том приветственно махнул ей рукой, в мыслях съежившись, и поскорее скользнул в кабинет Лиса – тот разблокировал замок отпечатком пальца, а Сова и мальчик просто сжульничали и вошли без разрешения. – Что мы делаем? – сердито прошептал Том и пощелкал пальцами рядом с ухом напарника. – Нас обоих уволят, ты понимаешь? Но Лис будто и не слышал его. Он усадил мальчика на стул и принялся осматривать его на предмет повреждений; достал с полки стандартный набор аптечки, оттуда – влажные салфетки, и начал оттирать капли чужой крови с его кожи. Риджуэллу не нравилось в подростке буквально все: от его строгой позы, какой-то подчеркнуто независимой и будто выражающей желание возразить всем на свете (сидит на самом краешке, руки покоятся на коленях, осанка безупречна) до речи. Даже возможное выражение лица, надежно спрятанное в маске его друга, стремилось вывести его из себя. И то, что на настолько сильную неприязнь у Тома не было даже повода, окончательно приводило его в бешенство. – Я ухожу. Мне нужно к себе в кабинет, переодеться в обычную одежду. Встретимся через пять минут на Перекрестке. Постарайтесь не задерживаться, иначе мне сделают выговор и прогонят на улицу, а я не слишком-то запомнил твое лицо, – Риджуэлл махнул рукой в сторону овальной раздвижной двери рядом со шкафом, уводящей в коридор, и вихрем вылетел из кабинета, даже не обернувшись. Лис с секунду недоумевающе посмотрел на дверь, потом на мальчика и стянул с него свою маску. – Это положено оставлять вон в том вмонтированном в стену ящике, – пояснил он подростку, заметив его недоумение. – Чистят, обновляют, делают пометки. Обязательная процедура. Мы и так много всего нарушили, я не хочу еще сильнее злить Сову, если оставлю маску на тебе. Ты не особенно нравишься моему напарнику. Подросток кивнул. – Понимаю. Я ему день испортил. А у меня дядя испортился. Но я правда благодарен вам за помощь. Я не мог и надеяться, что наткнусь на такого милого и доброго человека. Осталось только пересечь вахту на выходе, чтобы не заметили, что тут был посторонний. – По камерам точно заметят, – пожал плечами Лис. – Мы ведь не скрывались, когда шли по коридорам. Нужно просто сделать так, что никому и в голову не взбредет их проверять. У меня есть карточка для прохода, и у Совы тоже. Я заговорю с вахтершей, а ты пройдешь через турникет одновременно с Совой. Тебя не увидят, копать не начнут. Проще простого – ты ведь маленький, узенький, а Сова размером побольше, хоть и ненамного. Все будет нормально. – Нормально… – задумчиво повторил подросток, словно не смея мечтать о подобном, глядя куда-то на стену за спиной Лиса. Он тряхнул головой, заставляя себя сосредоточиться. – Да, это было бы превосходно. А… Можно воды? Глядя, как жадно подросток заглатывает воду из полупрозрачного пластикового стакана, Лис почувствовал укор совести. И как это он сразу не догадался? После второго стакана мальчик посвежел и сразу стал выглядеть намного лучше, чем раньше. Лис кинул ему влажные салфетки, чтобы тот окончательно оттер от въевшейся крови щеки, а сам принялся переодеваться. Когда они вдвоем – мальчик в одежде Лиса, с подвернутыми штанинами, туго затянутым ремнем, в лиловом берете и великоватой рубашке, и Лис, все еще в рабочих брюках, но уже в черной футболке и пальто, оба в черных тканевых масках – вышли на Перекрёсток, Том был уже там. Все, у кого закончилась смена в то же время, успели уйти, поэтому это точно был Сова. Настала очередь Лиса удивленно рассматривать его. Нижняя половина лица тоже скрывалась за тканью, но зато были открыты русые жесткие волосы, чем-то навевающие воспоминания о почти окончательно устаревших и ушедших в прошлое панках, черные глаза (когда Лис смотрел на его глаза под маской Совы, они точно были голубыми, делаем вывод: линзы) и проколотые уши. Лис к таким людям относился с подозрением. Естественно, цветными линзами, или яркими, даже светящимися прическами, или странной одеждой уже никого не удивить – так ходят почти все, люди будто пытаются как можно сильнее походить на рождественские ёлки. Но Том, хоть и тоже носил линзы, драные джинсы и черную кожаную куртку, как проходящие период взросления, желающие выразить себя и привлечь внимание подростки, излучал совершенно другую, по-настоящему серьезную и мрачную ауру. Вроде байкеров из очень старых фильмов, которые еще транслировали в кинотеатрах на плоских экранчиках с жалкими спецэффектами. Никакого полного погружения и виртуальной реальности вокруг тебя, когда ты сидишь в кресле рядом с главными героями фильма, а других просматривающих не видно. Если не держать соседа по сиденью за руку, можно и вовсе забыть, что ты не в джунглях, не на крыше многоэтажки, обдуваемый холодным ветром, и не в подводной лодке. – Я видел тебя раньше, после конца смены, когда все выходили из своих коридорчиков, а я задержался, но мне и в голову не приходило, что это можешь быть ты. Представлял тебя другим. Том усмехнулся, хотя Лис этого не видел. – Правда? Каким? – теперь, когда приборчик больше не поправлял его связки, голос звучал поразительно приятно. Не слишком низкий, но с каким-то едва уловимым хрипом, будто Сова простудился. Раньше Лис списал бы это на легкие помехи. – Не знаю. Более… Обыкновенным. Мягче. В вязаном свитере с рубашкой. Светленький. С зачесом набок. Очки. Ну, так, как в кино выглядят типичные идеальные друзья. – Если тебя это утешит, мои линзы нужны для улучшения зрения. Совсем как очки. И затемнены они не просто ради поддержания образа, а для снижения яркости вещей, хотя и внешний вид у этой пары ничего. У меня глаза чувствительные. Я же Сова, ночная птица, как-никак, – улыбнулся Риджуэлл. Лис хотел что-то ответить, но его невзначай перебил подросток, о котором оба забыли. – Мы же прямо посреди коридора, пойдемте, ну, что вы в самом деле, – Лис отметил, что говор подростка после живительного действия воды стал более непринужденным и очеловеченным, нежели вымученные предложения, которыми он одаривал их ранее. Слова будто перестали причинять ему боль. Том зыркнул на мальчика, но, очевидно, посчитал его замечание достаточно справедливым. Он сунул руки в карманы и кивнул головой, как бы говоря следовать за ним. – Идём. Выскользнуть из здания оказалось не слишком сложно. Лис, как оказалось, умел привлекать чужое внимание, причем за счет абсолютно каждой своей характеристики: рыжих ярких волос, голоса, аккуратной одежды и интеллигентной речи. А человека на вахте отвлекать от работы долго не пришлось: Лис секунд на тридцать завел разговор о том, нет ли дождя на улице, и дело было сделано. Выбравшись на свободу, мальчик поразительно безмятежно вдохнул и выдохнул туманный горьковатый воздух города, отягченный душащим цветочным ароматизатором выхлопов машин, и улыбнулся, словно не чувствовал запаха приятнее на протяжении многих, многих лет. Они пошли по запруженной людьми дорожке, прочь от здания. Их огибали парящие в паре сантиметров над землёй люди с самокатами с ручкой и скейтбордами без колесиков. Сверху ездили на лёгких навесных и обычных многоуровневых мостах машины. Тут и там, среди многоугольных бетонных плиток дорожки, встречались небольшие участки ничем не закрытой земли. Оттуда вырастали деревья, подстриженные в форме куба, ровного шара или звезды. Где-то сбоку мелькала широченная автомагистраль, довольно тихая для своих размеров. На ходу пару раз подросток чуть-чуть подпрыгнул, видимо, думая, что ни Лис, ни Том не видят. Они дошли до круглой площадки, от которой вверх, вниз и просто во все стороны отходило множество дорожек. – Ну, я пошел. Спасибо вам, правда, спасибо. Без вас я не смог бы выбраться оттуда, – сказал подросток так добродушно и искристо, словно был готов обнять весь мир. – Постой-ка, малой. Ты ведь так и не представился, как тебя зовут? – остановил его Том. Мальчик подумал немного, словно выбирая имя получше, и сказал: – Эдд. Меня зовут Эдд, – он поправил маску и улыбнулся, под глазами выступили две тоненькие морщинки, острые и достаточно глубокие. В тускловато-сером свете солнца, неоновых красных, зеленых и синих вывесок, подвешенных на пластиковой цепочке уличных фонарей и фар машин мальчик хорошо вписывался в общую футуристическую картину, однако он будто не привык ко всему окружающему его. Эдд все норовил отвести взгляд от Лиса и Совы и поглядеть на стеклянные подсвеченные небоскребы, пути монорельсов в воздухе, цветных и красивых прохожих. Необычные прохожие же, у которых светились швы на курточках, или были прорезинены мини-юбки, или широченные клетчатые брюки-клёш колыхались при каждом движении, украдкой скептически поглядывали на Лиса и Эдда, одетых одинаково обычно. То есть некоторые, безусловно, еще носили прямые джинсы и белые футболки, но это уже было не в моде. Женщины могли прийти на работу в легких майках с привязанными на коротких прозрачных ниточках шуршащими блёстками, и юбках-карандашах, но, к примеру, с приделанной оборкой из природных материалов вроде сплетенной высушенной пшеницы, и никто слова не сказал бы. Мужчины щеголяли в шортах и мешковатых пиджаках, которые при разном освещении меняли цвет. В общем, царило самовыражение или безвкусица, с какой стороны посмотреть. Лис был из любителей ретро-стиля, и потому одевался без излишеств и странностей, в вещи из самых обыкновенных материалов, таких, что использовались и в далеком девятнадцатом, и в двадцатом, и в двадцать первом веках, зато аккуратно, достаточно дорого и красиво, а не аляповато. – И что ты будешь теперь делать? Я имею в виду, ты сегодня увидел смерть дяди. Выглядишь слишком счастливым для такого события. Может, не знаю, позвонишь кому-нибудь? – с тревогой спросил Лис. Он мало что знал о человеческой психологии, но эта улыбка Эдда не могла быть чем-то естественным и нормальным в подобной ситуации. Может, это посттравматический синдром или шок, и он сейчас может с такой же улыбкой перепутать яблоко с баклажаном? Нельзя вот так отпускать его. – Я пойду домой, – сообщил Эдд, неловко почесав плечо. Видно, и он спохватился, что он слишком отвлекся, раньше времени подумал, что все позади, на этот раз уже точно, и слишком явно обрадовался. Он постарался незаметно ускорить шаг, но Сова и Лис тоже пошли быстрее. – А что мне ещё делать, по-вашему? Никто не знает, что я был сегодня в лаборатории, кроме тех, с кем я там был. А они мертвы, – Эдд постарался снова сделать такой же испуганный вид, какой у него был внутри здания, сразу после того, как он вышел за дверь лаборатории, но все понимали, что теперь это наигранный испуг. А попытка притвориться лишь разубедила обоих в том, что подросток находится в каком-то предобморочном состоянии и бредит. – Так, – вмешался Сова достаточно раздраженно. Теперь у Эдда вид стал действительно встревоженным. Его глаза, зеленые, но словно из непрозрачного белого стекла, быстро забегали. Том раньше не обратил внимание на их ненатуральность, но теперь, когда Эдд остановился, и Риджуэлл кинул на него внимательный взгляд, глаза и правда показались искусственными. На секунду Том подумал, что они как мертвые, и от этого у него по спине побежали мурашки. – Мне кажется, мы чего-то не знаем об этой ситуации, да, Эдд? Может быть, никто и не сбегал? Может быть, твой дядя вполне себе жив, а ты решил над нами пошутить? – Я… Я не вру вам. В лаборатории погибли люди, и монстр правда сбежал, – виновато сказал Эдд. – Но я просто придумал историю про дядю, чтобы вы вывели меня без лишних вопросов. – А теперь мы можем задавать вопросы? – иронично выгнул брови Том. Лис стыдливо глядел куда-то в толпу. В любом случае, если все всплывет, они лишатся работы, причем из-за его доверчивости, а не по вине мальчика. Эдд, кажется, заметил, что Риджуэлл смотрит на его лицо пристальнее, чем нужно. На его месте Том бы отвел глаза, отвернулся, смутился, но мальчик только с готовностью ответил вызывающим взглядом и кивнул. – Отойдем отсюда подальше, и я вам все расскажу. Вы ведь рисковали ради меня, и я не устану повторять, что благодарен. Я верю, что вы меня выслушаете. Просто мне нужно убедиться, что… – подросток задумался, подбирая слова. – Что мы не вернём тебя назад? – Да. Точно. Не уверен, что вы можете понять, насколько там ужасно, если вы даже не догадываетесь, что охраняете, но поверьте мне на слово: вам на моем месте тоже не хотелось бы вернуться. Вы бы отдали все, чтобы вас больше ничто не связывало с Лабораторией. Все что угодно, лишь бы забыть. Лиса передернуло. Он снова поверил подростку: такому тону, такому выражению лица было невозможно не поверить. Даже Риджуэлл согласился. Ему стало интересно. – Мы… Можем пойти ко мне домой? – неуверенно предложил Лис. – Эдд, у тебя вообще есть место, где можно заночевать? – Прямо сейчас нет, – признался подросток, – я собирался импровизировать. – Тогда точно идём ко мне. По крайней мере, я заварю всем чай, согреемся, а дальше посмотрим, что с тобой делать. Эдд удивленно взглянул на Лиса – мальчик будто не понял, о чем тот говорит, или только что узнал, что в своем доме Лис держит рысь. «Чай», – одними губами произнес он, словно проверяя, насколько благозвучно слово. Эдд знает, что чай придумали в Китае, знает, какой путь проделал чай от дорогой заморской диковинки в Европе до относительно дешёвого массово потребляемого продукта, знает, сколько чая в среднем выпивает человек. Но он ни разу не пробовал чая. Эдду многое не довелось попробовать. – Если уж мы переходим на новый уровень дружбы, Лис, и идём к тебе в гости, то можно и именами обменяться, как думаешь? Я Том Риджуэлл. Лис удивленно уставился на Сову: – Никогда бы не подумал, что тебя зовут Томасом. Тем более Риджуэллом. Не вяжется в голове. – Конечно не вяжется, ты же с самого нашего знакомства зовешь меня Совой. Зачем тебе придумывать еще что-то? – скептически сказал Том и скрестил руки на груди. Кажется, его немного задело то, что Лис считает имя неподходящим. Лис это тоже почувствовал, а потому поспешил сказать: – А я Мэттью. Мэтт Харгривз, – увидев у Риджуэлла точно такое же лицо, какое было у самого Лиса секундой раньше, Эдд издал странный звук, отдаленно напоминающий лай, кашель и смех одновременно. По его лицу снова пробежала тень недоумения, как при упоминании чая, и он кончиками пальцев дотронулся до своих губ, закрывая их. Сова бросил ещё один пристальный взгляд на Эдда, Лис же дружелюбно улыбнулся. Мальчишка ещё с секунду раздумывал, затем резко выдохнул, заставив себя сосредоточиться на главной своей тревоге, и нервно потянул за руки только что познакомившихся напарников дальше по улице, постоянно оглядываясь назад. Том шел с подростком не в такт и постоянно запинался, но, судя по всему, решил пустить ситуацию на самотек и на какое-то время смириться с фактом, что он не понимает подростков, пусть сам недавно был таковым. Ну же, ему всего двадцать пять, так почему Эдд кажется ему инопланетянином? – Нам к монорельсу в этом офисе, – поправил Лис мальчика, когда тот попытался завернуть в сторону более укромной улочки. Эдд с явной опаской поглядел в сторону прозрачного здания, его неживые глаза задержались где-то над входом и быстро оценили путь до пятого этажа, откуда отходила дорога монорельса. Но подросток ничего не сказал; натянув одолженный у Мэттью берет на глаза, он в том же темпе потащил их ко входу. Лифтом, несмотря на недовольство Тома, он воспользоваться не пожелал, и им пришлось идти по лестнице. Наконец забравшись в округлый вагон, Лис отыскал местечко в углу для всех троих, и они, изрядно потеснившись, все же уместились там. Эдд тут же отвернулся к окну, с любопытством глазея на дома, машины, неон, и не стал смотреть на других. Лис, напротив, вглядывался в лица пассажиров рядом, Том же смотрел в пол, а потом и вовсе откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Ехать пришлось довольно долго, во всяком случае, по нынешним меркам: за час на скоростных трассах для дорогих летающих машин можно было добраться хоть на край света, о метро можно и вовсе молчать, а обычные такси на воздушной подушке и монорельс хоть и были чуть помедленнее в целях безопасности, но все равно не стоило списывать их со счетов. Небо начинало бледнеть перед закатом, город светил и мерцал еще пуще прежнего. Эдд про себя поинтересовался, что же будет ночью, если уже в половине шестого все вокруг такое яркое. Как оказалось, Мэтт жил в самом укромном уголке пригорода, мимо которого технологии со своими высотками и шоссе промчались, не заметив. Райончик выглядел так, как выглядел типичный спальный пригород Англии с ее коттеджами и сто, и двести лет назад. Сейчас, правда, размеренная жизнь с ровно подстриженным газоном и телевизором под боком утратила былую престижность, весь пригород сузился до двух-трех подобных уравновешенных кварталов с семьями чудаков. Том тоже никак не мог понять напарника: Риджуэллу было тяжело расстаться с бьющей вокруг жизнью, с многоэтажками, со своей дорогой квартирой. Харгривз же жил комфортно, но без излишеств, и его домик ничем не отличался от приземистых тихих домиков вокруг, за исключением, пожалуй, лишь новой, не успевшей облупиться краски на стенах. Рядом с его одноэтажным домиком был небольшой облагороженный лесок со скамейками, дорожками и детскими площадками, где-то за поворотом мелькали вывески проката машин. Сама улица с домами была чисто выметена, украшена искусственными газонами и клумбами. Все вокруг было наполнено кронами печальных, рано желтеющих тополей, и их мягко шелестящие листья отбрасывали приятную тень, в которую приятно прятаться днём, в особенно знойную погоду. Внутри жилище Харгривза было гораздо уютнее, чем то, что принадлежало Тому: в гостиной трещал искусственный камин (еще на входе Лис подключил все лампочки и люстры через маленький экранчик пульта управления), стулья были обиты мягкой тканью, а не являли собой разнородное зрелище из сотен цветов бездушного пластика, стены – покрыты качественными рельефными обоями, изображающими природные мотивы. Мэтт будто был заядлым семьянином без семьи. Том подумал, что Лис глубоко несчастен в полном одиночестве, в отличие от самого Риджуэлла, и работа даётся ему тяжело. Может быть, поэтому он так уцепился за первого попавшегося странного подростка. А если окончательно вспомнить о присутствии некоего молодого человека, то стоит заметить, что едва Эдд вошёл внутрь и осмотрел домик на предмет плохо спрятанных прослушивающих устройств и камер (ничего не оказалось), он с удовольствием растянулся на ближайшем диванчике, расположенном в гостиной, и тут же заснул. – И что прикажете с ним делать? – удивлённо поинтересовался у Тома Лис. – А нечего тащить в дом всякий сброд, – Сова независимо скрестил руки на груди, выражая свое полное неудовлетворение новым знакомым. Лис хмыкнул. – Не заставляй меня отвечать, что всякий сброд в моем доме – это ты, – оба присели на мягкую поверхность ковра рядом с диванчиком, как тогда, всего полтора-два часа назад, прямо перед катастрофой. – Ты уже ответил, – Том знал, что Лис сказал это нарочно, чтобы его позлить. – И то правда, – а тот и не отрицал. Эдд мирно сопел на фоне, и Мэтт предположил, что так усыпляюще на него подействовал монорельс. Том мрачно сказал, что Эдд еще ребенок, а все дети спят по двадцать часов в сутки независимо от окружающей обстановки. Нельзя было понять, шутит он или нет, но Лис только скептически пожал плечами: они оба ничего не знали о детях – а все, кто был младше их более чем на четыре года, являлись в их глазах ничего не смыслящими детьми. Все было проще. Эдд мало того что не спал чуть больше суток, так ещё и был переполнен новыми впечатлениями и переживал резкие изменения в окружающей среде, к которым его организм еще не адаптировался. Городской воздух утомлял его, отсутствие фильтров тяжело переносилось его неразвитой иммунной системой, привыкшей к стерильности. Впрочем, молодость и гибкость всего натурального в нем не позволит ему слечь надолго, хотя отдых, надо признать, был нужен. Успокаивающее действие комфорта, ощущения относительной безопасности и крыши над головой просто не оставило выбора. Тем более пока что было немного времени на это, а в ближайшем будущем такой привилегии можно легко лишиться. Заходя в дом, Эдд был уверен, что у него осталось часа четыре, в лучшем случае – пять, прежде чем его отыщут здесь, поэтому нужно было поспать и бежать со всех ног, бежать куда подальше, куда глаза глядят, в дымчатое утро огромного мегаполиса, где будет чуть проще укрыться. Лиса и Сову просвещать насчет побега было совершенно не обязательно: мало того что объяснения – это потеря драгоценного времени, так эти двое к тому же были телохранителями. К ним нельзя было питать симпатии, пусть они и оказались достаточно глупы и гостеприимны, чтобы приютить его, несмотря на опасность и недосказанность. Даже если таким расскажешь обо всем, не знаешь, чего ожидать: паники, равнодушия или желания отправиться в приключения вместе. Все вышеперечисленное Эдда не прельщало. Ему нужны были деньги и укрытие на первое время, а не двое союзников. Впрочем, подросток ещё спал и не успел обо всем этом подумать, за окном незаметно вечерело, а Том и Мэтт ушли пить чай.