Поверь мне

Ты так красив, боже, я не видел таких же до этого. Твои бледные руки и лицо смотрятся мертвенными по сравнению с рыжими волосами. Жили бы мы с тобой в Средних веках, то тебя сожгли как ведьму, безжалостную, холодную и такую манящую. Они встретились на одной сцене, их глаза пересеклись, руки одновременно напряглись, а гитары спокойно висели на плечах. Умиротворение Ричарда и огонь в глазах Ингви контрастировали, черныш был когда-то таким же, он готов был сжигать стадионы дабы выплеснуть энергию и насладиться этим. Швед был младше него, совсем недавно ему стукнуло 27, он писал песни кучками, сотнями. Не сказать, что Блэкмор и сейчас не такой, он тоже пишет песни кучками, но не выпускает их, оставляет на крайняк. Если бы они спали в одной постели, наверное они бесконечно говорили, говорили, говорили и говорили. О, Ингви с радостью заболтает кого угодно, но он и сам бы послушал английскую речь Ричарда, быструю, тихую, но чем-то притягивающую, ведь когда черныш говорит о любимом деле он, сам того не замечая, улыбается и говорит намного громче. Блэкмор аккуратно садится на живот к рыжему под предлогом «не видно без света, так лучше будет», но обоим приятно. Мальмстину приятно касаться старшего, тот при свете луны кажется чертенком, который готов украсть у тебя душу ради смеха. Ричард лишь что-то говорит, хлопая ресницами и держа руки на груди младшего. Сам Блэкмор хотел убрать ту кудряшку с глаз рыжего, но он не захотел портить вид и, замолчав, лег на грудь. Младший не знал что это — отношения, всё по дружбе или… Или? Никто не знает насколько хороша твоя спина, Ты можешь выгибаться так, что у любого смотрящего заболит спина, Ты можешь молить о пощаде, когда все идет не по твоему. У рыжего были щёки, которые всегда были загадкой для черныша. Эти щёки могли исчезнуть, ничего бы не изменилось, но старшему казалось, что убирая слезы с этого детского лица нельзя было представить лицо мужчины.Да, это все «пока», но поверьте, пройдут годы и ничего не изменится. Наверное все знают, что маленький Ингви обожал Блэкмора, он одевался как он, он хотел быть им, а стал с ним. А если за ним? Что тут гадать, мы не вправе рассуждать о тех людях, которые неравнодушны друг ко другу, но один из них — ребенок, а другой — угрюмый старец.