Часть 1
10 ноября 2021 г. в 11:12
Жили были старик со старухой у самого синего моря. Не было у них ни кола, ни двора, одна только старая землянка да треснутое корыто. Пошел раз старик рыбу ловить. Раз закинул невод — пустым вернулся. Другой раз закинул — были в нем лишь водоросли до цветы морские, а на третий раз вытянул он чудо чудное, диво дивное, рыбку, да не простую, а золотую! И молвила ему рыбка голосом человечьим:
— Отпусти меня, старче! Все, что пожелаешь исполню, только отпусти меня к батюшке моему, царю морскому.
Испугался старик, растерялся, да и отпустил рыбку просто так. Обрадовалась рыбка, в море вернувшись, и сказала ему на прощание:
— Коль будет нужда — приходи на берег моря, позови меня, и я приду. Что пожелаешь — все исполню!
Вернулся старик к жене, рассказал ей, а та за голову и схватилась:
— Что ж ты, хоть бы корыто новое попросил! А то где мне стирать одежу нашу?
Подумал старик, почесал в затылке — и впрямь, нехорошо вышло. Вернулся он к морю, стал рыбку звать:
— Государыня рыбка! Ау!
— Чего тебе надобно, старче? — море плеснуло, и на гребне волны золотом засияла рыбка. Старик шапку снял да на колени бухнулся:
— Государыня рыбка, уж простите, да только запамятовал я: корыто у нас с женой совсем уже прохудилось, и землянка тоже, того и гляди развалится…
— Ступай себе, старче. Будет тебе корыто, будет и дом.
Рыбка вильнула хвостиком и в воде скрылась. Вернулся старик — и глазам не поверил: была у них старенькая землянка, а стала — изба! Крепкая да ладная, с прочной крышей и каменным крылечком, на котором сидела счастливая старуха, прижимая к груди новехонькое корыто. С того дня стали они жить еще лучше прежнего — в неводе у старика всегда был богатый улов, а одежда, выстиранная в корыте становилась такой же крепкой и целой, как в тот день, когда ее сшили.
Вот только был у них сосед — молодой Никодим. Ох и злой был человек! Руки у него были загребущие, глаза — завидущие, гордыня непомерная. Как увидел, что у стариков теперь новенькая крепкая изба заместо старой развалюхи — так ни есть, ни спать не мог, все думал и гадал, как же такое случилось? Пошел он к соседям, и старик, добрая душа, рассказал ему про рыбку.
— Ага! — сказал Никодим, потирая руки. — Вот этого мне и надо!
Ранним утром, до рассвета, вышел он в море. В первый раз закинул невод — пустым вернулся. Второй раз закинул — была в нем только трава морская. А на третий раз вытащил он рыбку золотую.
— Чего тебе надобно, добрый молодец? — молвила рыбка, и тут Никодим ее схватил — и в железную кастрюлю, старую да ржавую бросил.
— Будешь мои желания выполнять — отпущу тебя в море! А не будешь — сварю и кошкам отдам! — крикнул он. Заплакала рыбка, забилась — жгло ее железо, да только Никодиму было все равно. Поплыл он к берегу, на ходу бормоча:
— Желаю я, чтоб вместо моей избы у меня боярский терем был! Нет, не боярский, царский терем, как в самом Стольном Граде! И чтоб золото, золото, и побольше! Чтоб аж на том краю света было видно!
— Отпусти меня, добрый молодец, — взмолилась рыбка.
— Э нет, ищи дурака! Пока все мои желания не исполнишь — не видать тебе моря!
На слова эти ветер взвился, засвистел недобро. На небе закружили облака, море вспенилось, потемнело, да только Никодим внимания на то не обратил.
Приплыл он к берегу, бросился к себе — глядь! Да такому-то терему и сам царь-батюшка позавидует. Золотом сусальным каждая стенка расписана, ставни резные живым огнем горят, петушок на крыше каменьями драгоценными украшен, на другом краю света небось видно этакое диво.
— Отпусти меня, — еле слышно попросила рыбка.
— Ну нет. Что это, царский дворец есть, а ездить на чем? Хочу я возок, чтоб изнутри соболями украшенный, а снаружи — золотом расписанный! И чтоб лихая тройка: такая, что ветер обгонит и солнце затмит!
Ничего не ответила рыбка, плавником шевельнула — и в тот же миг на дворе возник возок: золотой, расписной, а в упряжке — лихая тройка. Посмотрел Никодим на коней и расплылся в улыбке: ни у кого не было краше! Один конь будто зимняя ночь черный, другой словно ясно солнышко красный, а третий будто пена морская белый.
— Ну, раз я теперь самому царю-батюшке в кумовья гожусь, вот тебе мое желание: хочу я взять в жены царевну морскую!
Почернело небо, волчьей стаей взвыл ветер. Заржали кони, высекая копытами искры, а глаза их, змеиные, словно огнем загорелись. Кастрюля раскалилась добела, и Никодим, вскрикнув, уронил ее наземь.
— Царевна морская тебе нужна?.. — раздался голос рыбки. И из кастрюли медленно поднялась девица, краше и страшнее которой в мире не было. Волосы ее, что золото живое, текучее, до самой земли спускались, глаза что море — то зеленые, то синие, то черные, стан гибкий, словно ива. Платье белоснежное, венчальное, из пены морской. Рассмеялась девица, шагнула к Никодиму и надела ему на голову веночек из травы осоки да водорослей. Раскинула руки и закричала страшно:
— Ко мне мавки! Ко мне, водяницы! Будем свадьбу играть!
С шумом распахнулись ворота, впуская толпу хохочущих девиц: одежды их, саваны погребальные да рубахи нижние, были мокрыми насквозь, в волосах запутались цветы морские.
— Ай да гарный какой парубок! — выкрикнула одна, закружив вокруг Никодима.
— От кому-то награда достанется… На зубок! — добавила другая, полупрозрачная, черноокая и черновласая. А морская царевна лишь оскалилась — и увидел Никодим, что зубы у нее — будто иглы тонкие.
— Да что, девочки, понесем жениха с батькой знакомиться? — задорно спросила она.
— С батькой вашим, государыня, не забалуешь! Да тут храбрый молодец, авось не испугается!
И Никодима, замотанного в сети рыбацкие, потащили к морю — а то бесновалось и ярилось.
— Ой, гневается батюшка Дагон, Царь Морской. Ой как гневается… — запели водяницы и мавки, утягивая Никодима под воду. Тот забарахтался, закашлялся — и понял, что дышит в море так же вольно, как на земле.
Плыли они долго, все дальше и глубже. Видел Никодим избы подводные, кораллами да ракушками изукрашенные, видел он коней морских, у которых вместо задних ног — хвосты рыбьи. Даже морского волка видел, но испугаться не успел — проплыли мимо.
А вода становилась все темнее. Вот уже последний солнечный луч погас в глубине, избы стали страшнее — неровные, угловатые, будто камни кое-как обтесанные в груду свалили.
— Смилуйся… — пробулькал он. Обернулась к нему Рыбка-Царевна, нахмурилась недобро.
— Ты меня из моря вытащил, железом опалил, себя в мужья предложил! По делам и награда!
Спустились они еще ниже, где тьма кромешная царила. Мавки да водяницы отстали, среди камней и скал затерялись. А Рыбка взяла его за руку, сжала крепко и потянула за собой, во дворец Морского Царя. То, что увидел Никодим было таким, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Огромный, высотой до неба, а то и больше, не муж и не рыба, покрытый чешуей… «Только б не смотреть ему в глаза!» — подумал Никодим и, зажмурившись, как подкошенный рухнул на пол.
— Доченька моя, рыбонька моя золотая! — штормовой рокот голоса Морского Царя бил словно колокол. — Кто тебя обидел, дитятко мое ненаглядное? Мы с матушкой Гидрой все глаза себе выплакали.
— Вот он, — Рыбка взмахнула рукой и указала на Никодима. — Захотел он стать мне мужем.
Зарычал отец Дагон, на ноги встал — Никодим от того сразу от пола оторвался, будто листочек кленовый от ветки.
— Ты дочь мою обидел? — чудовищная рука стиснула его ребра, так, что Никодиму только и удалось что закивать. — Железом холодным ее опалил, от моря унес, а еще и свататься вздумал?!
— Сми…луй…тесь… — пробулькал Никодим, пугливо приоткрывая глаз. То, что он увидел не могло существовать, только не эта жуткая рожа, рыбья и человеческая, не эти глаза, горящие, как плошки.
— Не у меня проси прощения, а у дочери моей!
Разжалась рука и Никодим, вздохнув, бросился к ногам Рыбки-Царевны.
— Смилуйся, государыня! Глуп я был, жаден и завистлив! Отпусти меня на землю — клянусь водой морскою и ветром вольным, больше никому не позавидую! Ничего чужого не пожелаю!
Долго молчала Рыбка, глядя на него, а потом рассмеялась — и в хохоте этом шумело море, завывали зимние ветры, рокотали льды… Зажмурился Никодим, а когда открыл глаза — понял, что лежит он на полу в своей избе. Выскочил он за двери, огляделся — не было у него теперь ни терема царского, ни возка, ни лихой тройки… Только и был, что веночек из осоки да водорослей.
С тех пор Никодима как подменили — никому он не завидовал, глаз ни на кого не поднимал, слова бранного от него не слышали. Поговаривали даже, что умом тронулся — ходит и днем и ночью в веночке, неизвестно кем сплетенном. Все его стали сторониться, и только старик со старухой его угощали едой да питьем, по доброте душевной.
А еще с той поры Никодим никогда, никогда не приближался к морю, боясь увидеть в глубине воды очертания подводного дворца, морского царя или золотую рыбку.