Король спит

Король спит. Спят его бывшие подданные, спят тихие улочки столицы. Спит Талиг, и смотрят золотые звёзды в узкое тюремное окошко. Король спит. Впервые спит так, как не доводилось уже несколько месяцев, в течение которых каждая ночь была проведена в бессонном молчании. Сегодня Фердинанд не смотрит на пламя стоящей перед ним свечи, сжав руками тяжёлую голову; сегодня его разум не наполняют беспорядочные, беспощадные мысли. Его губы тихо улыбаются во сне, лицо разгладилось, и не видно больше ни следа измождённости и усталости. Рука с короткими пальцами, похожая на детскую, покоится на мерно вздымающейся и опускающейся в такт дыханию груди. Король спит. Когда он открывает глаза, в комнате уже совсем светло. День удивительно прозрачный и неяркий, один из тех, что насылают вселенское умиротворение на всё живое и сущее. День бриллиантов и хрустальной воды. Такие дни под стать Катарине, и, подобрав двумя пальчиками длинные тяжёлые юбки, она тихо входит в комнату и садится у постели мужа. Он неловко улыбается под её взглядом. — Моя королева... Ответная улыбка ласкова, Катарина накрывает его руку своей, и они вдвоём слушают мирное биение королевского сердца. Им нечего сказать друг другу, они могут только бесконечно грустно растягивать в улыбке губы и молчать каждый о своём — и о том, что связывает их в единое целое. "Что сейчас в нашем Талиге, моя королева?" "В нашем Талиге война." Её огромные чистые глаза смотрят в его душу, и Фердинанд слышит тонкий звон серебряных колокольцев. "Прости, моя королева". Она не двигается с места и только крепче сжимает тоненькими тёплыми пальчиками его руку. Фердинанд вспоминает, как в его стране умеет цвести бледная, нежная сирень, как шепчет ветер в цветах и листьях, и эти воспоминания приносят с собой счастье. Он всего на мгновение закрывает глаза, а в следующий миг на его плечо ложится уверенная широкая ладонь. — Мой король. Вечереет. Синие, яркие сумерки переливаются сквозь решётку и текут в камеру, медленно и тягуче, и взгляд Первого Маршала Талига такой же нестерпимо синий. Рядом с Рокэ удивительно спокойно. Пока этот человек живёт на свете, Фердинанд не может ничего бояться, он не имеет на это никакого права. Слава Талига — слава герцога Алва, победа Талига — его победа, заслуги короля - это заслуги его маршала. Фердинанду не жаль своего безволия. Пока есть Алва, на его плечах держится Талиг. — Мой король, я счастлив, что вам удалось выспаться. В наше время это становится непозволительной роскошью. Сильная рука сжимает его плечо, и свергнутому королю кажется, что в его тело вливаются нездешние тёплые силы. Фердинанд искренне улыбается, без опаски встречая взгляд, так часто становившийся смертью. — Скажите, что всё будет так, как необходимо, маршал. — Скоро всё закончится, мой король. Всё будет хорошо. Фердинанд закрывает глаза и протягивает перед собой ладонь, прося поддержки и защиты. Он помнит победы герцога Алва, и память эта вызывает гордость, что есть ещё на свете последний бастион, за которым король сможет выдержать любую осаду. В его ладонь ложится другая, небольшая и сухая, и король удивлённо смотрит на нового визитёра. Наступает ночь. Алва и Катарина садились, кардинал остаётся стоять и глядит свысока, склонив голову к правому плечу. В глазах его нет ничего, кроме бесконечной мудрости. — Квентин... Вы живы? — Как и Вы, Ваше Величество. Те, кто наяву видел Рассветные Сады, никогда не смогут назваться мёртвыми. Фердинанд пытается не закрыть глаз раньше, чем следует. — Сегодня я не понимаю вас, Квентин. — Как и я Вас, Ваше Величество. Вы должны были отчаяться, но Вы... светитесь. Фердинанд улыбается так, как никогда в жизни своей не улыбался кардиналу Талига. Так, как улыбаются, только вспоминая ушедшее. Отражением улыбки светятся губы Дорака, светятся серебристые короткие волосы, непривычно ничем непокрытые, светится его фигура и мягкая ладонь в королевской руке. — Разве что так же, как и Вы. Кардинал улыбается своему превосходству, своей власти, своему бессмертию — и его всепоглощающая уверенность в своих силах переходит к Фердинанду и наполняет его покоем. Но вот и Квентину нужно идти, и ладонь его выскальзывает из чужих пальцев. Нет больше тюремных стен, есть только бесконечный небесный тоннель, в конце которого теплится самый прекрасный в мире свет. Квентин идёт на свет, отдаляется от Фердинанда прямая, уверенная фигура в алых одеждах, и король садится на постели, вглядываясь в начинающуюся у самых ног дорогу. — Идёмте, мой король... — Идёмте, Ваше Величество... Катарина берёт его за руку, а герцог Алва становится рядом, подставляя широкое плечо. Дорога пряма и легка, и король со спутниками вместе вступают в широкие ворота. Под ними — площадь перед королевским дворцом в Олларии, и Фердинанд видит, как на много миль впереди и вокруг улицы и дороги заполнены людьми. Словно через пелену доносятся радостные крики, летят в воздух головные уборы и белые цветы. Звонят колокола в соборах и храмах Талига, звонят колокола и вторит им радость талигойского народа. Да хранит Создатель Талиг и его короля! Фердинанд улыбается подчинённым и закрывает глаза. Исчезает всё, остаётся лишь свет, проникающий сквозь веки, касающееся плеча чужое плечо и женская ладонь в руке короля. Нарастает и катится волнами мерный, убаюкивающий гул, и сквозь него прорываются слова. Король... Спит... Король спит... тише... король спит... Звенят колокола, шепчут голоса, звенят колокола... ...Громко и бесцеремонно стучат каблуки нескольких пар сапог по холодным плитам пола, грубо будят Фердинанда. Король открывает глаза в камере, заполненной светом факелов. Зажигаются свечи, и выхватывает огонь из мрака тёмные, чужие фигуры. — Вставайте, господин Оллар. Ваше время истекло. Фердинанд улыбается, подчиняясь, потому что душа его полна умиротворения. Навеки спящий, он останется королём. Звонят колокола, и проникает сквозь веки рассветное сияние.