Преданная

Сьюзен нужно было во что-то поверить. Ей чертовски не хватало внутреннего стержня, импровизированной ветки старого дерева, чтобы сделать себе посох, на который она могла опереться, когда сердце уходило в пятки от приглушённых взрывов неподалёку, когда мир вокруг ронял её, втаптывая надежду на подъём в грязь. Она прекрасно понимала, что долго без опоры не протянет, и её просто снесёт потоком слёз с этого маленького выступа уверенности в себе, где она уже давно топчется на одном месте, стараясь найти другой безопасный островок. Безуспешно. Её руки дрожат, но в темноте дома этого совершенно не видно. И когда она вбегает в комнату младшей сестры, что-то внутри с резким хрустом надламывается, словно деталь любимой игрушки из детства, потому что в глазах Люси — страх и растерянность, которые не дают даже встать с кровати и которые волнами накатывают на туфельки Сьюзен, ужасно скользкие, чтобы остаться на суше. Сьюзен мигом бросает всё, что ей хотелось прихватить с собой в убежище — сейчас этим всем стала её маленькая сестрёнка, отчаянно нуждающаяся в помощи, боящаяся, что так и придётся остаться в кровати, закрывая уши подушкой от сигнальных сирен, а лицо — руками от мелкого щебня, летящего с потолка. Они вместе выбегают из комнаты, и тело Сьюзен совершенно не слушает мозг, который требует впасть в панику и бросить абсолютно всё, спрятаться под тумбочкой, зажав коленки локтями, чтобы незаметнее были слёзы. Вместо этого она бежит вместе с Люси вон, прочь из дома, слыша позади крики братьев, за которых ей тоже очень страшно, но всё, что она может делать — смотреть, чтобы Люси добралась до убежища. Сьюзен уже чувствует, как солёная вода лижет её пятки, и пальцы на ногах немеют от её холода, но поблизости нет никакого брода, чтобы сбежать и снова ждать спасения. Ей срочно нужно было знать, что есть что-нибудь, способное исправить всё её сломанное существо, подклеить каблучок, разъеденный солью, и смыть кровь со сбитых коленей и костяшек. Сьюзен не была уверена, что волшебное «что-нибудь» вообще существует, и продолжала беспомощно смотреть на поднимающийся уровень воды в её собственном крошечном мирке. *** Сьюзен не знала, когда следует остановиться. Ей казалось, что Нарния — такая реальная, такая настоящая — её дом, то место, которому она готова отдать свои силы, физические и душевные. Но кто же знал, что и в таких невероятных местах спокойствие не может длиться вечно? Точно не Сьюзен. Ей всего лишь хотелось, чтобы было, во что верить и на что надеяться. Сьюзен всё ещё прятала кусочек треснутого детства в самом безлюдном месте души, но после длительного отсутствия проверки его сохранности местонахождение осколка начинало забываться, и всё чаще девушка просто плутала в каких-то закоулках, где кроме пыльных каменистых дорожек и тёмных крыш покосившихся домов ничего не осталось. Детства Сьюзен почти не осталось. Она поняла, что окончательно повзрослела, когда вернулась в Нарнию спустя год или тысячу с лишним лет — Сьюзен запуталась во времени и не понимала, какому из его отрезков она принадлежит теперь. Разум отказывался верить во всё произошедшее; она просто начала уверять себя, что всё в порядке, а если сейчас — нет, то обязательно будет позднее. Всё стало в порядке, когда девушка стала женщиной и уехала в Америку. Ей казалось, что так правильно, что всё в её жизни начинает налаживаться, что больше ей не нужно волшебного «чего-то», способного удержать на плаву. За все прошедшие годы Сьюзен нашла силы и построила корабль, чтобы никогда больше не чувствовать холод воды у ног и чтобы верить в себя, потому что это — её стержень. Стабильность и уверенность. *** Сьюзен не выдерживала, она ломалась, ломалась её воображаемая опора, а корабль неделями штормило по бескрайним водам, припасы совсем-совсем заканчивались, а она всё никак не могла сориентироваться и найти землю. Никогда бы она не подумала, что вся её жизнь в один миг станет до озноба и дрожи в коленях бессмысленной, настолько страшно было понимать — теперь она одна. Все разрушенные мечтания о Нарнии всплыли в её памяти быстро и резко, они ударили её под дых, а потом наддали тяжёлыми ботинками по рёбрам, выбивая абсолютно весь воздух. — Сьюзен Пэвенси, верно? Мне очень жаль сообщать такие новости, но, как вы знаете, произошло крушение поезда, и… Некоторые утверждают, что среди погибших есть Ваши родственники… Сьюзен слушала женщину, которая выглядела безобразно солидно и серьёзно, но что делало её присутствие невыносимым — это искренняя жалость и сочувствие; стало ясно, что если она уже выражает своё сожаление, то шансов нет, и там, где-то там, в завалах, которые разгребают целый день, лежат изломанные тела… Ей пришлось закусить губу — нижнюю, до крови, которую она тут же слизала, нетерпеливо поводя языком и заодно задевая вишнёвую на вкус помаду. Женщина продолжала смотреть ей в глаза, её растрепавшийся пучок на голове выглядел излишне мрачно. Сьюзен, услышав, что может пойти для опознания, лишь нервно кивнула, выдерживая прощание. После этого она закрыла дверь дома и медленно, чтобы чувствовать дерево лопатками, сползла вниз. Порог немедленно холодом вцепился в ноги, но при всём желании она бы не смогла встать, будто парализованная ужасом и невероятным осознанием — всё разрушилось, переломилось с резким хрустом, звонкими цепями разорвалось на части, а морозная вода накрыла её с головой. В старом, но чистом и прибранном домике на вычищенном полу, сжав руками ножки в аккуратных туфельках на каблучке, сидела и утиралась длинной юбкой маленькая девочка, она размазывала тушь по щекам и захлёбывалась в беззвучных рыданиях, тонула в жалости к себе и не могла понять, когда же исчезла её вера в волшебную страну и светлые воспоминания, которые словно в наказание омрачились её очевидным одиночеством. Сьюзен теперь понимала, что больше ей верить не во что. И особенно в себя.